Чародей, который не верил в волшебство

В конце концов, он-то лучше других знает, что магии не существует, и что все его чудеса – не более чем искусно выполненные трюки. Будь иначе, он не смог бы демонстрировать публике никаких чудес и, скорее всего, был бы убит.
Почему это не так в реальной жизни – я уже много раз говорил и повторяться сейчас не буду.
Но вот что интересно: правило Фрэзера по большей части отлично работает... в фэнтези.
Да-да, именно в том жанре, где, казалось бы, волшебство – основа мироздания и часть повседневного опыта большинства героев.
Заметнее всего это, конечно, в мирах с «жёсткими» магическими системами. Там вполне работает обратный закон Кларка: достаточно развитая магия неотличима от науки.
Интернет или генная инженерия обывателю тоже могут показаться чудесными и волшебными, но специалист знает, как всё это делается, какие законы природы используются, какие приспособления необходимы.
Магия в таких мирах – никакая не магия, а альтернативная наука и альтернативная же технология. У неё есть свои особенности (она, в отличие от нашей, почти всегда завязана на личность практикующего). Но тем не менее ничего волшебного, кроме названия, в ней нет.
Кое-где она даже и магией не называется, как в мирах «Аватара», «Наруто» или «Стального алхимика». Её изучают, как любую науку, совершенствуют, как любую технологию, и применяют для решения сюжетных задач, как любой другой инструмент в распоряжении героев.
Но и там, где законы волшебства не изложены нам явно, это правило работает точно так же.
Помните знаменитую фразу Галадриэли из «Властелина Колец»? «Ибо это как раз то, что твой народ назвал бы магией, я так думаю – хоть я и не могу понять в точности, что они имеют в виду».
Эльфы в Средиземье – волшебный народ, а Галадриэль, одна из старейших и сильнейших эльфов, ещё обитающих в смертных землях – самая волшебная из них всех. И она-то понятия не имеет, что такое магия!
И да, действительно, она не верит в волшебство именно потому, что для неё это неотъемлемая часть её жизни. Эльфы не видят ничего чудесного в плащах, способных сливаться с местностью; верёвках, которые развязываются по команде; мечах, светящихся при приближении орков. Они знают, как всё это делается – и просто делают.
Понятно, что Средиземье всё-таки создавал Толкин, а не Сандерсон. Там есть вещи, которые выглядят таинственными и непонятными даже для волшебников и эльфов.
Но это лишь подтверждает общий принцип, которому подавляющее большинство авторов фэнтези неукоснительно следует: вера в магию, чувство чудесного – порождение невежества и незнания. Чем больше ты знаешь и понимаешь, тем меньше волшебства для тебя остаётся в мире, пока оно не исчезает совсем.
Пока я писал предыдущий абзац, внезапно осознал, что вот именно за это я и люблю Лавкрафта. У него всё наоборот – невежественные люди полагают, что ничего чудесного не существует, а чем больше ты знаешь, тем более таинственным, непостижимым и ужасающим делается для тебя мир.
Конечно, Маскарад в той или иной форме есть у многих авторов, но Лавкрафт отличается от Роулинг или Панова.
У тех ты можешь испытать момент погружения в чудо, когда преодолеваешь завесу Маскарада... а затем оно пропадает, потому что ты понимаешь – там всё то же самое, что и здесь. Магия оказывается просто другим уровнем технологий. Сказочные существа – такими же торгашами, интриганами, учёными, ремесленниками, воинами и бандитами. Всё волшебство работало только на экзотике, непривычном облике нового мира.
Но у Лавкрафта так не бывает. Даже в рассказах типа «Снов в ведьмином доме», где магия – это математика высших измерений, эта математика всё равно служит для общения с запредельным и неведомым. Ты можешь падать в эту кроличью нору бесконечно, и никогда не придёшь в точку, где всё снова станет для тебя привычным и обыденным. Магия всегда остаётся магией, чудо – чудом, а чудовище – чудовищем.
|
</> |