Цена за жизнь «во всегда»

mahavam — 13.12.2022 «Нам останется ночь полярная,
Изба черная, жизнь угарная,
Как клеймо на плече позорная,
Поселенская, поднадзорная...»
(Ариадна Эфрон)

— Дура, куда ты едешь, тебя посадят! — воскликнул Бунин, узнав, что Ариадна возвращается на родину.
— Меня? За что?!..
— А вот увидишь. Найдут, за что.

А она и правда не представляла, куда едет, потому что помнила родину только ребёнком: три года в Чехословакии и затем 12 лет во Франции, где в Париже закончила училище прикладного искусства и высшую Школу Лувра по специальности «история изобразительного искусства».

Но в 1937-м Аля возвращается в Москву, следом за ней — отец, Сергей Эфрон, а чуть позже и мать, великая Марина Цветаева с Алиным младшим братом Георгием. Аля ещё не знает и не может знать, сколько её ждёт страданий и потерь, и что в итоге из всей семьи выживет только она: отца расстреляют, мать повесится, брат погибнет на фронте, а в застенках НКВД казнят её возлюбленного и фактического мужа "Мулю", литератора и переводчика Самуила Гуревича.

«Допросы велись круглосуточно»

В 1939-м Ариадну Эфрон арестовывают, обвинив в шпионаже.
«Избивать меня начали с первого же допроса. — пишет Ариадна. — Допросы велись круглосуточно, конвейером, спать не давали, держали в карцере босиком, раздетую, избивали резиновыми "дамскими вопросниками", угрожали расстрелом… И не только угрожали, но и проводили инсценировки расстрела. А на все просьбы предъявить хоть какие-нибудь доказательства моей вины и дать очную ставку со свидетелями преступления следовала брань».

Она получает 8 лет лагерей. Её и ещё 14 арестантов почти месяц везут в сидячем вагоне до лесопункта в Котласе, живыми доезжают только двое. Одна из них Аля.



При отправке из Котласа в лагерь Алю запихивают в вагон к уголовникам-мужчинам. Она вспоминает, что спасло её чудо: Алю вдруг узнал самый главный вор в законе, «пахан». Едва она назвала своё имя (довольно необычное и редкое), как он тут же одобрительно отреагировал: «так это ты та самая Аллочка?» и отогнал от неё зэков. Так совпало, что Аля сидела в одной камере с его любовницей, с которой делилась посылками из дома, а однажды сумела сохранить для неё свёрток с «оружием» для готовившегося в лагере побега кого-то из уголовных… Лагерная «почта» работала бесперебойно.
Але дали поесть и уложили на нары, чем-то накрыли. А когда через несколько дней конвоиры открыли дверь, то очень удивились встрече с ней, живой и невредимой…



«Но всегда будет небо над головой…»

Сдавало сердце, холод, голод… Она рассказывала в бараке о книгах, о Париже, читала по памяти стихи (и материнские в том числе), загадывала шарады и вязала на спичках ажурные шарфики. Распускала свой платочек и вязала шарфик, распускала шарфик и вязала перчатки, чем очень веселила женщин.
На табуретке рядом с нарами всегда лежала фотография отца и матери. Два года шли от Марины посылки, но в 41-м перестали приходить. Аля ещё не знала, что произошло, но сердцем поняла, что мать она больше не увидит...
Однажды Алю вызвали в администрацию лагеря и предложили сотрудничество. Она отказалась.
«Тогда мы тебя сгноим» — пообещали опера и перевели её в штрафной лагерь.

О пребывании Али на лесоповале в тайге известно довольно мало, разве что из писем Борису Пастернаку. Но она была как-то так устроена, что не умела впадать в отчаяние. В одном из писем Аля рассказала, как во время изнурительного перехода по тайге она буквально чуть не умерла от усталости и голода, и как один зек отдал ей свой хлеб, оставив себе только крошки. «И в этот момент мне сразу стало понятно, что в жизни есть, было и будет – всё, всё!.. – а не только дождь и тайга. И всегда будет небо над головой и земля под ногами…»

«Аля, тебя арестуют…»

В 1947-м у Ариадны закончился срок и её отпускают на свободу. В центральных городах жить было нельзя, Аля поселяется в Рязани и её берут в Рязанское художественно-педагогическое училище преподавать графику.
…«Аля, 22 февраля тебя арестуют…» — грустно говорит Марина. Аля просыпается в холодном поту: мама, о чём ты, зачем такие сны?! Но всё было именно так.
22 февраля 1949 года за ней приходят второй раз и арестовывают даже без предъявления обвинения. И она оказывается в Рязанской тюрьме, а затем на вечном поселении в Сибири.
……..

Ариадна Эфрон - Борису Пастернаку:
26 августа 1949 года

Дорогой Борис!
Всё — как сон, и всё никак не проснусь. <...> Ехала я до места назначения около четырех месяцев самым томительным образом. Самым неприятным был перегон Куйбышев — Красноярск, мучила жара, жажда, сердце томилось…

Оставили меня в с. Туруханске, километров 300-400 не доезжая Карского моря. <...> Работу предложили найти в трехдневный срок — а её здесь очень, очень трудно найти! И вот в течение трёх дней я ходила и стучала во все двери подряд — насчет работы, насчет угла. И в самый последний момент мне посчастливилось — я устроилась уборщицей в школе...
22 дня была на сенокосе на каком-то необитаемом острове, перетаскала на носилках 100 центнеров сена, комары и мошки изуродовали меня до неузнаваемости. <...> Сейчас занята ремонтом — побелкой, покраской парт и прочей школьной мебели, мою огромные полы, пилю, колю — работаю 12-14 часов в сутки.
Воду таскаем на себе из Енисея — далеко и в гору. От всего походка и вид у меня стали самые лошадиные, ну, как бывшие водовозные клячи, работящие, понурые и костлявые… Но глаза по старой привычке впитывают в себя и доносят до сердца, минуя рассудок, великую красоту ни на кого не похожей Сибири. Не меньше, чем вернуться домой – безумно, ежеминутно хочется писать и рисовать. Ни времени, ни бумаги — всё таскаю в сердце. Оно скоро лопнет.

Бытовые условия неважные — снимаю какой-то хуже, чем у Достоевского, угол у полоумной старухи. <...>
.....

В сентябре Алю перевели на работу в клуб — там нужен был художник-оформитель и просто грамотный человек, умеющий писать лозунги.
После того, как Аля разрисовала школу, её тут же взяли в штат, но без зарплаты — на что она будет жить, никого не волновало, потому что деваться ей всё равно было некуда. Но как-то она выживает и даже видимо со временем начинает получать какие-то деньги: Аля рисует, выпускает газету, ставит с детьми спектакли, шьёт костюмы и пишет декорации.

Через год они с Адой Федерольф-Шкодиной, с которой подружились в рязанской тюрьме и вместе были сосланы в Сибирь, смогли купить маленький домик на берегу Енисея, половину денег прислал Борис Пастернак.
У Али есть воспоминания о местных жителях, которые рассказали ей, как после войны Туруханск очистили от живущих там ссыльных и священников: просто согнали их всех на берег, да и расстреляли без суда и следствия...

"Вы можете возвращаться в Москву"

После смерти Сталина дела осуждённых и ссыльных начали пересматриваться. И в 1955 году Але выдали "определение военной коллегии Верховного суда СССР", в котором говорилось, что свидетели по делу А.С.Эфрон от своих показаний против неё отказываются, так как они были даны под давлением следствия, и что с неё снимаются все обвинения. "Вы можете возвращаться в Москву".

16 лет прошло, 16 лет…
Она мечтала об этом дне, мечтала о Москве, о доме, о свободе. И вот она, Москва, её квартира, — где остались голые стены, сундук с рукописями матери и плюшевая собака на полу, охраняющая этот сундук…
Але трудно в Москве, у неё болит сердце, спина, ноги, ей не хватает воздуха, встроенности куда-то туда, где есть покой и нет тревоги. Она хочет в Тарусу, любимый город Марины — там другой воздух, другой кислород, там должно всё наладиться... И с 56-го года она в основном живёт в Тарусе, видя своей главной задачей сохранение архивов Марины Цветаевой и передача их в ЦГАЛИ.
«…Впритык занята материнским архивом. — пишет она. — Буду сдавать его по частям государству на вечное хранение в Центральный государственный архив литературы и искусства, каждую тетрадь расшифровываю, даю к ней подробные комментарии; цветаевские дневники вообще трудночитаемые. Я хорошо разбираю материнский почерк, её сокращения и знаю ход её мыслей — всё навсегда свежо в памяти. Надо это сделать самой... помрёшь — и всё, так тщательно собираемое и любовно хранимое, может разлететься в разных направлениях…»



Она успела. За свою не такую уж долгую жизнь она много всего успела. Превозмогая боль и недомогания (лагерь и ссылка сильно подорвали её здоровье), мотаясь между Москвой и Тарусой, сидя то над архивами, то над переводами и продолжая писать рассказы и письма.

«…буду отдавать, сколько жива буду»
из письма Ариадны Эфрон

«Когда-то меня «гнали этапом» с Крайнего Севера в Мордовию — шла война, было голодно и страшно, долгие, дальние этапы грозили смертью. По дороге завезли в какой-то лагерь на несколько дней и отправили полы мыть в столовой; стояла зима, на чёрном полу вода замерзала, сил не было. А дело было ночью — мою, мою, тру, тру, вошёл какой-то человек, тоже заключённый, — спросил меня, откуда я, куда, есть ли у меня деньги, продукты на такой долгий и страшный путь? Ушёл, потом вернулся, — принёс подушечку-думку, мешочек сахару и 300 р. денег — большая сумма для заключённого!

Даёт это всё мне... я спрашиваю — как его имя? Мол, приехав на место, напишу мужу, он вернёт Вам долг. А человек этот — высокий, худощавый, с живыми весёлыми глазами — отвечает:
«Моё имя Вы всё равно забудете за долгую дорогу. Но если и не забудете и мужу напишете, и он мне „вернёт долг“, то денежный перевод меня не застанет: сегодня мы здесь, а завтра там — бесполезно всё это».

«Но как же, — говорю я, — но кому же вернуть? Я не могу так просто взять»

«Когда у Вас будет возможность, — отвечает он, — „верните“ тому, кто будет так же нуждаться, как Вы сейчас. А тот в свою очередь „вернёт“ совсем другому, а тот — третьему... На том и стоим, милая девушка, так и живём»

Он поцеловал мне руку и ушёл — навсегда.

Не знаю до сих пор, кто он, как его зовут, но долг этот отдавала десятки и сотни раз и буду отдавать, сколько жива буду. «Думка» его цела у меня и по сей день, а тот сахар и те деньги спасали мне жизнь в течении почти трёхмесячного «этапа»…

<�….>

Ариадна Эфрон умерла от сердечного приступа в июле 1975 года в Тарусе, любимом городе Марины. Здесь же, в Тарусе, несколько десятков лет назад таким же летним июльским днём — за 6 лет до рождения Ариадны — умерла от чахотки её совсем ещё молодая бабушка, Мария Цветаева — мать Марины.
Похоронена Ариадна Эфрон на Тарусском кладбище в двух шагах от могилы Константина Паустовского...

«Дорогой ценой заставляют сегодня платить за право жить в завтра, жить во всегда...» — написала Ариадна в одном из писем Борису Пастернаку, ратуя за необходимость сохранения для следующих поколений творческого наследия его, Пастернака, и Марины Цветаевой.
Но эти слова относятся и к ней тоже. И цену за «жить во всегда» Ариадна заплатила невероятно высокую, оставшись в культуре и в истории своими письмами, рассказами, переводами, рисунками. И огромным сохранённым архивом своей великой матери. И благодарной памятью тех, с кем она встречалась на своём жизненном пути и кому помогала на протяжении многих лет.



Поль Верлен
(перевод Ариадны Эфрон)

Сентиментальная прогула

Струил закат последний свой багрянец,
Еще белел кувшинок грустный глянец,
Качавшихся меж лезвий тростника,
Под колыбельный лепет ветерка.

Я шёл, печаль свою сопровождая,
Над озером, средь ив плакучих тая,
Вставал туман,
как призрак самого отчаянья.
И жалобой его казались диких уток пересвисты,
Друг друга звавших над травой росистой.

Так, между ив я шёл, свою печаль сопровождая…
Сумрака вуаль
последний затуманила багрянец
Заката, и укрыла бледный глянец
Кувшинок в обрамленье тростника,
Качавшихся под лепет ветерка.

Я шёл, печаль свою сопровождая…
Над озером, средь ив плакучих тая,
Вставал туман...

..............
Рисунки, акварели Ариадны Эфрон









графика



Открытки друзьям на Новый год

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив