Без названия

Папа говорил по-английски, малчик отвечал ему на иврите. Поэтому я не поняла что ответил малчик.
- Ну вот смотри, - отвечал папа малчику, - у нас прекрасная квартира, много комнат и мамад )бомбоубежище) есть. Конечно мы пустим пожить к себе друзей и будем им рады.
С утра был экзамен. Экзамен назывался дибур - сдача разговорной части. Письменная будет через неделю. Все страшно волновались. На человека было отведено около десяти минут.
- Вот, - рассказываю Вариному папе, - все готовились, с листочками пришли, на которых рассказы написаны.
- И только ты как всегда, да? Импровизировала?
- Ну. Я немножко готовилась. Но да. У меня, конечно, примитивный рассказ был про своего мужа. Который самый важный человек в моей жизни. Когда я ей сказала, что мы с тобой дважды женились и один раз разводились, она сказала - вот это да, это прямо особенный рассказ получился. А напоследок она мне сказала, что у меня такой прогресс, что я - молодец. А все в группе потом хихикнули - стоило просто поменять учителя.
Поднимаюсь по лестнице с нижнего города мимо заброшенной синагоги. Останавливаюсь сфотографировать надпись на заборе - Иисус страдал за нас. С неприличной картинкой - Иисус в виде женщины. Под забором сидит кошка. Смотрит вопросительно, в глазах вопрос - еду принесла? В моих ушах в наушниках подкаст на иврите. Солнце светит. Жара, практически.
Все его ругают, этот подкаст, говорят, медленно очень ведущая говорит. А мне в самый раз.
Предшабат. Вот-вот уйдет последний автобус. Мне пешком наверх, мой автобус как раз сломался. Навстречу спускается улыбающийся молодой человек. Терпеливо ждет, когда я закончу фотографировать.
- Простите, - говорит на английском, - а как мне попасть на метронит (автобус, который ходит по Хайфе и пригородам)? У меня навигатор сбоит.
- Что, в Бейруте находитесь?
- Ага.
- Вниз по лестницам, завернете за угол, дорогу перейдете и еще раз вниз до широкого проспекта. Только поторопитесь. Шабат грядет.
Сижу на избирательном участке. Я - член избирательной комиссии, как звучит. Рядом три прекрасных ортодоксальных мужчины. На английском не говорят. В мозгу моем всплывают ивритские словечки.
- Ма зе? - тыкаю в конверт. Можно посмотреть в гугле, но почему-то мучаю их.
- Ма? - удивляются они.
- Ну, шульхан - тыкаю в стол, иша - тыкаю в себя, ма зе? - зависли минут на пять. Но все-таки сообразили. Прямо игра в крокодила.
Приходит веселый мужчина. Вечер. Кричит с порога.
- Бокер тов! - Доброе утро.
- Какой такой Бокер тов, - удивляются мои члены комиссии.
- А у нас в стране демократия, хочешь, говори бокер тов, хочешь - эрев тов.
Двое мужчин куда-то уходят, остается самый молодой. Поворачивается ко мне и говорит на плохом английском - а ты откуда? И столько любопытства в его взгляде. Рассказываю ему коротко, английский с ивритом. Возвращаются наши коллеги, замолкает.
Речь моя в такой компании нынче что-то вроде - ду ю ноу эйфо шурутим?
Первая часть на английском - ты знаешь, вторая на иврите - где туалет?
Мозг смешно речью управляет.
Это получилось бы хорошее кино, они молятся над своей Торой, раскачиваются в такт. А я картинки со вчерашней экскурсии обрабатываю. Иногда один из них говорит мне на иврите - а больше никого и нет, все, больше никто не прийдет, вот и хорошо. А я ему - а там мишпаха идет.
И заходит очередная семья - папа в широкополой шляпе, черном пальто и белой рубашке, женщина в парике и длинном платье и штук пять детей. День выборов в стране, которая уже моя, но все еще как будто это просто продолжение той страны, где я жила.
Потом мы еще подсчитываем голоса. Сначала в бюллетене, дважды, вместе. Я по-русски вслух, они на иврите.
Потом конверты. Складываем по десяткам. Одного конверта нет. Пересчитываем три раза. Конверт не находится. Раскрываем конверты, достаем листки, один произносит фамилию, двое параллельно записывают. Все конверты открыты. Начинают заполнять протокол. Отхожу в сторону и вижу под столом конверт лежит. Вроде бы все туда заглядывали.
Как они радуются, как дети.
|
</> |