Алиса Беренд, "Размышления обывателя", главы VI-VII

fem_books — 27.07.2018 VI
О красивых девушках, о бабочках, о снах, о предсказаниях и о тому подобных непонятных вещах

Каждый должен к своим тридцати-сорока годам, раньше, чем превратиться в здравого обывателя, выкинуть нечто такое, чего от него никто не ожидал. Кто в молодости не делал глупостей, тот к старости не обретёт покоя. Тот будет в постоянном ожидании чего-то. Ну-с, а ожидание делает человека нервным.
Я поэтому был очень доволен, когда Фритьоф, уже практикант нашей солидной фирмы, решил выпустить томик своих стихов в количестве сорока роскошных экземпляров; конечно, на мой счет. Большинство этих экземпляров попало к дамам, очень мало знакомых с поэзией, хотя и привыкших ко всякого рода роскоши. Стихи, повидимому, осчастливили их ненадолго. Фритьоф очень часто наведывается ко мне и просит взаймы для своих «легкомысленных друзей».
Разговоры с Фритьофом о «легкомысленных друзьях» еще более укрепили наше взаимное уважение друг к другу. Он открыл во мне необыкновенно чуткую солидарность с новым веком. Это он пристрастие к артисткам из Варьете считает ультрамодерным явлением новой жизни. Я и не пытаюсь его разубедить. Это так же трудно, как наколоть молодую бабочку на кончике иголки. Правда, маленькая укротительница змей, ежедневно выступающая в Космополите, обходилась нам несколько дорого. Она ела только устрицы и икру, а ее змеи — только сырые яйца и куриное фрикассе. Молодость безудержна. Фритьоф, должно быть, решил: если быть в раю, то уж среди змей. Одной обычной змеей бунтарь, конечно, не может довольствоваться.
Я даже сам посетил Космополите. Из дедовских соображений. Жена была уверена, что я иду на собрание об'единенных домовладельцев. Сунула мне для подкрепления вкусного пирога. Я выпил к этому бутылочку шампанского — первый бокал за ее здоровье.
Затем представление меня отвлекло. Прелестные ножки укротительницы были затянуты в первоклассные шелковые чулки. Все в мире последовательно! Я думал, как хорошо, что я в молодости изобрел свой патентованный гвоздь, и что теперь к старости у меня здоровые внуки, как бы продолжающие меня.
Маленькая укротительница, будто поймав мою мысль, бросила в мою ложу воздушный поцелуй. Мистик мог бы многое заключить из этого поцелуя. Он мог бы тома два написать. Но скромный обыватель знает, что такое интимное движение всегда направляется в сторону самых дорогих мест. Что, впрочем, тоже об'ясняется известными законами человечества.
В такой же мере, как я Фритьофом недоволен, моя Марлиза вызывает во мне одно только чувство радости. Мне не так легко теперь ее лишиться. Но лишения — это удел старости, так же, как и умение наслаждаться — удел молодости.
Марлиза сдала свой учительский экзамен блестяще, но вместо практических работ она попросила у меня солидную сумму на поездку в Италию. Она сказала: — Будет с меня слепым пассажиром бродить по жизни.
Я думал, молодая девушка должна быть не только красива, но и весела и довольна. И представил себе, как озарится красивое личико моей внучки, когда ее желание будет исполнено. Я не взял обратно своего согласия и тогда, когда узнал, что Марлиза собирается ездить не по стопам Гете, а как будто решила следовать за какой-то кинематографической звездой. Этот молодой человек в своей коронной роли египетского принца покорил здесь все сердца. Я тоже повидал его. И когда я дома позволил себе высказать свое мнение о нем, моя милая, скромная жена очень твердо мне сказала, что тут я недостаточно компетентен. И при этом зарделась, как девочка. Я подумал, что не надо сдавать учительских экзаменов, чтобы уметь ценить это кинематографическое величие.
Постоянное благородство всегда ведет к ненормальностям. Доказательством мне служит, к сожалению, моя дочка Анналенхен. Сейчас, когда Фридрих уже ректор, Марлиза расцвела, Анналенхен — супруга и мать — вдруг уговорила себя, что наша земная жизнь никакой цены не имеет. Она ждет самоочищения в лучшем мире и глубоко омрачена, что все ее близкие не на правильном пути. Гороскоп и астрология заменяют ей теперь бороду Фридриха и поваренную книгу.
Мою Анналенхен навещают сны, которые она уже частью сама умеет толковать. Ей снятся сейчас, в 45 лет, солнце и звезды, или страшные деревья вдруг разверзающиеся, чтобы ее, Анналенхен, поглотить и зажать в тиски.
Эти рассказы меня просто мучают. Я ворчу на неё, говорю, что я никогда не помню утром, что мне снилось ночью. Она глядит на меня мрачно и говорит, что я еще, к сожалению, недостаточно вырос, чтобы оба мира связать воедино. Несмотря на мои годы.
Она не перестает ходить к хироманткам. Мне, во всяком случае, ясно, что и хиромантки не даром живут на свете. Я сужу по тому, что моя дочь в последнее время никак не может свести концы с концами.
Хорошо, что я в свое время продал в Китае свой патент на изобретение крепких гвоздей. Опять доказательство закономерности и последовательности в нашей жизни. Китайские чиновники теперь оплачивают толкование закатных снов немецкой ректорши.
Я никого не считаю обязанным верить в переселение душ...
Мне лично с каждым днем кажется удобнее принимать простые вещи возможно проще. Я пристрастился к садоводству. Вся семья считает меня выжившим из ума. Фритьоф видит в моей большой зеленой лейке эмблему обывательщины.
Но я копаю, удобряю, поливаю и уж знаю, что земля на некоторой глубине всегда тепла и мягка, как материнское сердце. Что она, вообще, на него похожа. Она никогда не отдыхает и
не спит. Сколько бы она благ ни расточала, эти блага вечно новы. Все это внушает мне тихий покой...
Меня прервали. Фритьоф желает со мной поговорить по делу.

VII
Об эмблемах и об оружии мещанства

Жизнь изменчива: она приходит, уходит, Я поэтому нисколько не удивился, когда Фритьоф мне сообщил, что змея, этот прототип женской гибкости, мягкости, ему теперь представляется отвратительным гадом, а сама укротительница — просто дурой.
Я осторожно соглашаюсь с внуком. Осторожность никогда не мешает. Быстрое согласие может вызвать противодействие. Ведь я — обыватель, а мой внук — сверхмодернизированный человек; я даже счел нужным слегка защитить эту маленькую укротительницу змей. Все же нужна некоторая отвага для того, чтоб так близко соприкасаться с ядовитыми змеями. Но Фритьоф назвал такой респект к змеям отжившим мещанством. Все фокусы этой дуры так же опасны, как фокусы с носовыми кольцами.
Этот зоологический разговор происходил в ароматной атмосфере сада. Наши мысли внезапно унеслись в Италию. А, правда, Фритьофу следовало бы предпринять маленькую поездку в эту благодатную страну. Ему необходимо отдохнуть, освежиться.
Да, и не мешало бы кому-нибудь из родных поинтересоваться, что там делает наша Марлиза среди роз и мимоз.
Фритьоф покраснел, как рак. Очевидно, от досады, что я так по-обывательски смотрю на путешествия молодых девушек. Независимо от этого, он как раз и зашел ко мне заем, чтобы предложить мне аналогичную комбинацию. Он считает крайне необходимой деловую поездку в Италию. Сейчас самое подходящее время для того, чтобы наши патентованные гвозди были введены в Италии.
Только тот, кто соглашается с внуками, держит будущее в своих руках. Это мнение я давно высказал. Я, следовательно, и на сей раз соглашаюсь. Я лишь попросил Фритьофа оказать мне любезность, отыскать Марлизу и передать ей от меня путеводитель.
Второпях ничто другое не пришло мне в мою старую голову. Фритьоф опять покраснел, как переплет путеводителя. Оттого, видно, что его смущает путеводитель — эта эмблема мещанства. Каждое живописное место обязательно отмечено в нем звездочкой! Для каждой строчки, откуда открывается прекрасный вид, сейчас же найдено географическое название. Даже и в дороге благородному обывателю не грозит опасность составить себе собственное мнение о вещах.
Я и в этом сдался. И даже предложил ему раз навсегда перечислить все признаки, эмблемы и оружия обывательщины. Фритьоф был очень доволен, потому что я уже назвал сумму, которую я ассигновал на необходимую деловую поездку.
Кроме лейки, дождевого зонта, кофейника, калош, слабительного, шерстяного белья, зубочистки, венской колбаски, золотой пломбы в переднем зубе, «любимой» газетки, от которой один листик всегда хранится в боковом кармане, связки ключей, Фритьоф назвал еще почтальона.
Против этого я должен был возразить. Пришлось нам немного поспорить. Я даже удлинил его список и ввел в него: граммофон, клуб, телефон, кодак, стереоскоп, монокль, авто, лысину, сухопарость, эпидемию спорта. Каждое время имеет свои эмблемы, свои моды. Обыватель, конечно, немедленно к ним приобщается и прекрасно их воспринимает. Все они ему очень полезны, и он их перерастает.
Фритьоф собирался ответить, но нам помешал почтальон. Он принес письмо от Марлизы. Моя милая внучка сообщает, что она помолвлена со знаменитым кино-актером, который не живет со своей женой, расстался также с дамой, оставившей ради него мужа, детей и роскошный дом в Берлине. Но безоблачного счастья не бывает, Марлиза убеждена, что сердечный добрый дедушка ее поймет.
Фритьоф вспыхнул. И все это благодаря моим мещанским чудачествам. Нынче молодая девушка обязательно должна учиться, должна кончить «художественную студию». Даже если она в школе не могла без посторонней помощи приготовить самое пустячное сочиненьице... Слово «парвеню» пронеслось где-то над розовым кустом.
Я молчал. Нам обоим было тяжело. Наконец, я решительно сказал, что завтра же Фритьоф уезжает в Италию. И что я его сопровождаю.
Фритьоф тут же на автомобиле понесся заказывать билеты. Второй класс он считал мещанством. Или первый, или четвертый. В скором четвертого не оказалось...
Меня прервали. Моя жена принесла попугая, чтоб за ним присмотреть, пока она сходит на распродажу — очень дешевую. Она мне все еще не верит, что дешевые покупки оказываются самыми дорогими. Но, в конце концов, всякое удовольствие должно чего-нибудь стоить.
Почему бы и моей жене не доставить себе маленького удовольствия.
Лоренцо — попугай — стоит на моем письменном столе. Он принадлежит вдове Меервальд — самой добродетельной и скромной даме нашего дома. Моя добрая жена взяла Лоренцо на время от'езда нашей милой соседки. Но, к ужасу моей дорогой супруги, Лоренцо, приходя в ярость, всякий раз кричит: «А тебя на лестнице никто не видел, Гаральд, мое сокровище?»
Гаральд Рипперт — имя господина, живущего этажом выше.
Моя дорогая жена говорит, что тот, кто придает значение крику этой пестрой птицы, выдает себя с головой.
— Попугаю, видать, нравится у меня. Он беспрерывно твердит свою щекотливую фразу.
Я должен отложить перо, чтобы его немного порассеять.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив