350 лет Петру Первому

maysuryan — 09.06.2022
Николай Неврев. «Пётр I в иноземном наряде перед матерью своей царицей Натальей, патриархом Адрианом и учителем Зотовым». 1903

Отношение к царю Петру Алексеевичу Романову, он же император Пётр Первый, в истории России менялось циклически. Разумеется, преобразования Петра вызывали протест и сопротивление, попробуем взглянуть глазами современников хотя бы на царский указ сразу после возвращения из «Великого посольства» – первой для русского царя заграничной поездки в 1698 году. Этот указ запретил ношение бород и усов всем, кроме попов, дьяконов и крестьян. Пётр разъяснял смысл указа: «Я желаю преобразить светских козлов, то есть граждан, и духовенство, то есть монахов и попов. Первых, чтобы они без бород походили в добре на европейцев, а других, чтоб они, хотя с бородами, в церквах учили бы прихожан христианским добродетелям так, как видал и слыхал я учащих в Германии пасторов».
И в таком же непреклонном и беспощадно-энергичном духе были выражены все иные перемены, которые затевал молодой монарх. В советское время, например, любили ради смеха цитировать его указ от 25 июля 1709 года: «Нами замечено, что на Невском проспекте и в ассамблеях недоросли отцов именитых как-то: князей, графов и баронов, в нарушение этикету и регламенту штиля в гишпанских камзолах и панталонах с мишурой щеголяют предерзко. Господину Полицмейстеру Санкт-Петербурга указую впредь оных щеголей со рвением превеликим вылавливать, свозить в литейную часть и бить батогами, пока от гишпанских панталон и камзолов зело похабный вид не останется. На звание и именитость отцов не взирать, также и на вопли наказуемых…»


Дмитрий Белкин. «Пётр I стрижет бороды боярам». 1985

Когда сопротивление старого боярства, духовенства и т.д. реформами царя было сломлено, наступила эпоха восторженного почитания Петра Первого, которая продлилась почти весь XVIII век. Образцом людей этой эпохи может служить фонвизинский Стародум из пьесы «Недоросль», который говорит: «Я говорю без чинов. Начинаются чины, перестаёт искренность... Отец мой воспитал меня по-тогдашнему, а я не нашёл и нужды себя перевоспитывать. Служил он Петру Великому. Тогда один человек назывался ты, а не вы; тогда не знали ещё заражать людей столько, чтоб всякий считал себя за многих. Зато нынче многие не стоят одного...» Пожалуй, такие дворяне, как Стародум, к концу XVIII века воспринимались дворянством примерно как «сталинцы» в эпоху позднего СССР, что-то вроде капитана Жеглова: как люди, которые насаждают ненужные ограничения, время которых ушло, и вообще «стесняют свободу». Начинала звучать и осторожная критика самого Петра.
Очень характерно суждение о Петре соратницы императрицы Екатерины II, Екатерины Дашковой. Она говорила, по её собственным мемуарам:
«Он был гениален, деятелен и стремился к совершенству, но он был совершенно невоспитан и его бурные страсти возобладали над его разумом. Он был вспыльчив, груб, деспотичен и со всеми обращался как с рабами, обязанными всё терпеть; его невежество не позволяло ему видеть, что некоторые реформы, насильственно введённые им, со временем привились бы мирным путем в силу примера и общения с другими нациями. Если бы он не ставил так высоко иностранцев над русскими, он не уничтожил бы бесценный, самобытный характер наших предков... Он почти всецело уничтожил свободу и привилегии дворян и крепостных; у последних он отнял право жалобы в суд на притеснения помещиков. Он ввёл военное управление, самое деспотическое из всех, и, желая заслужить славу создателя, торопил постройку Петербурга весьма деспотичными средствами: тысячи рабочих погибли в этом болоте, и он разорил дворян, заставляя их поставлять крестьян на эти работы и строить себе каменные дома в Петербурге; это было ужасно тяжело... При Екатерине II город увеличился в четыре раза и украсился великолепными строениями, и всё это совершилось без насилия, поборов и не вызывая неудовольствия». Её собеседник-иностранец заметил о Петре I, что «монарх, работающий самолично на верфи, представляет великолепное зрелище». «Я убеждена, что вы говорите это шутя, — твёрдо возразила Дашкова, — так как сами знаете, что время монарха слишком драгоценно, чтобы тратить его на работы простого мастерового».
Внешне, заметим, почитание Петра сохранялось, и именно Екатерина воздвигла в его честь Медного всадника с гордой надписью «Петру I — Екатерина II, лето 1772».



Но весь ХIX век проходил под знаком постепенного отречения от наследия первого императора, и в большом, и в малом, вплоть до того, что к концу столетия лица его царствующих потомков обросли тем самым, с чего он начинал свои преобразования — бородами. Содержательное же отношение общества к императору Петру к этому времени выразил граф Лев Толстой: «С Петра I начинаются особенно поразительные и особенно близкие и понятные нам ужасы русской истории. Беснующийся, пьяный, сгнивший от сифилиса зверь 1/4 столетия губит людей, казнит, жжёт, закапывает живых в землю, заточает жену, распутничает, мужеложествует, пьянствует, сам, забавляясь, рубит головы, кощунствует, ездит с подобием креста из чубуков в виде детородных членов и подобиями Евангелий — ящиком с водкой славить Христа, т.е. ругаться над верою, коронует бл*дь свою и своего любовника, разоряет Россию и казнит сына и умирает от сифилиса, и не только не поминают его злодейств, но до сих пор не перестают восхваления доблестей этого чудовища, и нет конца всякого рода памятников ему».
Разбирать всю эту сомнительную тираду в одном посте невозможно, но обратим внимание на один «обличительный» пункт: «казнит сына». Вообще-то кому-кому, а графу Льву Николаевичу следовало бы в данном пункте вежливо прикрыть свой рот... или хотя бы отречься вначале от графского титула. Потому что этот титул его предок, граф Пётр Толстой, получил именно за то, что... убедил царевича Алексея вернуться на родину, в руки отца.


Н.Н. Ге. Пётр I допрашивает царевича Алексея в Петергофе. 1871

Вообще же правящий класс, который пришёл к такому тотальному отречению от самого себя, конечно, должен погибнуть. Он и погиб в 1917 году, а большевики, вышедшие из купели революции, напрочь отрицавшей этот класс и все его ценности, естественно, не могли с ходу изменить отношение...
Поэтому вполне естественно, что в 1920-е годы оценка первого русского императора была скорее отрицательной. Так, в 1924 году в связи с переименованием Петрограда в Ленинград поэт Сергей Карташев писал:
Самодержавным батожком
В своём безудержном посеве
Пётр гнал российских мужиков
В болото гиблое на север.

Принёс немало ветер бурь,
Немало было слёз и вою,
Пока блестящий Петербург
Не встал над гневною Невою.

Он вырос — город — на костях...
Безумный гений самодура
Увидел свой трёхцветный стяг,
Грозящим белой шведской шкуре...


Рисунок Бориса Ефимова к переименованию Петрограда. 1924 год. Тень Петра I, ссутулившись, покидает город на Неве, а её место занимает В.И. Ленин



Другой поэт — В.К. (Василий Лебедев-Кумач) — в журнале «Смехач» посвящал переименованию Петрограда стихи «Мёртвый всадник»:



Такова революция наша,
Неустанно-растущий циклон:
Тяжкий трактор вселенную пашет,
Не щадя ни святынь, ни имён.

Разлилась, разгулялась стихия,
Сил неживших хмельная игра:
С карты мира исчезла Россия,
Из истории — город Петра.

Император, новатор железный,
Двух столетий кумир и герой,
Чёрным призраком рея над бездной,
Смотрит хмуро на город чужой.

Тот же грохот полуденной пушки,
Та же сеть и каналов, и рек,
Но второй уж не явится Пушкин,
Чтоб воспеть императора век.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И угрюмо, у зданья Сената,
На зарытой в сугробах скале,
Позабытый мертвец-император
Чёрным призраком реет во мгле.

В Малой Советской энциклопедии 1931 года о Петре I, в частности, говорилось: «Как личность П. I соединял огромную волю, талант организатора и богатую инициативу с крайней психической неуравновешенностью, жестокостью, запойным пьянством и безудержным развратом». Однако в этом же 1931 году наметились и некоторые перемены в официальной оценке царя Петра Алексеевича.

13 декабря 1931 года немецкий писатель Эмиль Людвиг, беря интервью у Сталина, спросил у него:
– Я буду задавать вопросы, которые, быть может, Вам покажутся странными. Сегодня, здесь, в Кремле, я видел некоторые реликвии Петра Великого, и первый вопрос, который я хочу Вам задать, следующий: допускаете ли Вы параллель между собой и Петром Великим? Считаете ли Вы себя продолжателем дела Петра Великого?
— Ни в каком роде, — решительно ответил Сталин. — Исторические параллели всегда рискованны. Данная параллель бессмысленна.
— Но ведь Пётр Великий очень много сделал для развития своей страны, — продолжал гнуть своё Людвиг, — для того, чтобы перенести в Россию западную культуру.
— Да, конечно, — согласился Сталин, — Пётр Великий сделал много для возвышения класса помещиков и развития нарождавшегося купеческого класса. Пётр сделал очень много для создания и укрепления национального государства помещиков и торговцев. Надо сказать также, что возвышение класса помещиков, содействие нарождавшемуся классу торговцев и укрепление национального государства этих классов происходило за счет крепостного крестьянства, с которого драли три шкуры. Задача, которой я посвящаю свою жизнь, состоит в возвышении другого класса, а именно — рабочего класса... Вы видите, что Ваша параллель не подходит. Что касается Ленина и Петра Великого, то последний был каплей в море, а Ленин — целый океан.

В этой оценке, вроде бы не слишком хвалебной в отношении Петра, Сталин сделал тем не менее важную передвижку акцентов: Пётр был назван, причём не один раз, не Первым, а Великим... Кроме того, Сталин не отверг сравнения Петра с Лениным, а это уже многое значило.
В 1934 году вышли в свет две первые книги романа Алексея Толстого «Пётр Первый», где царь представал уже почти безупречным историческим героем. «Красный граф» писал хвалебный роман об императоре — это было символично! Тут надо заметить, что в 20-е годы красная печать относилась к бывшему графу Толстому, близкому по взглядам к сменовеховцам, с плохо скрываемым презрением. Подпись к одной из карикатур на него в 1924 году, вскоре после возвращения графа из эмиграции, гласила: «А вот полученная бесплатно партия Толстых Эренбургов. На поверку все оказались Белыми».
А в 1941 году роман Толстого получил Сталинскую премию первой степени и вошёл в число канонических произведений советской литературы, причём оставался в нём до самого конца СССР, изучался в школах, выдержал с 1947 по 1990 год 97 переизданий.


Дружеский шарж Кукрыниксов на Алексея Толстого. Альбом «Лит-Ораторы». 1935

К середине 1930-х годов деятельность Петра рассматривали уже скорее со знаком одобрения. Например, в знаменитой книге «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина» (1934 год) под редакцией Горького читаем такие строки:
«Вновь из дымной пропасти истории выплывает всклокоченная борода, та, которую некогда с бешенством стригли Петровы ножницы. При Петре проповедывали о пришествии царства антихристова. Прошлым летом в лагере близ семнадцатого шлюза шестьдесят человек «незнаевцев», отвечающих на всё – «бог знает», лежали три месяца на нарах и не желали работать, потому что: «Канал строите для чёрта, на Медвежьей горе сидит чёрт большой, мы на чёрта не работаем».

В 1937–1938 годах на киноэкраны вышел двухсерийный художественный фильм «Пётр I», одним из сценаристов которого стал тот же Алексей Толстой. Фильм продолжал дело исторической реабилитации первого русского императора. Кстати, важное, если не центральное место в фильме занял эпизод с возвращением беглого царевича Алексея из-за границы с помощью искусной дипломатии Петра Толстого. Таким образом, и основателя собственного рода «красный граф» возвеличить не забыл.


Рекламные афиши художественного кинофильма «Пётр I» (1937–1938)





В 40-е годы историческая реабилитация Петра I практически завершилась.


Плакат Соломона Боума (стихи С. Болотина). 1944 год. «Рапорт предку». Сменовеховцы 20-х годов были бы в восторге от такого плаката — краснофлотец рапортует русскому императору из династии Романовых, как своему красному адмиралу! Но в ту эпоху такой плакат был ещё невозможен

Но история, разумеется, не закончилась и на этом. В 1960-е и 1970-е советская шестидесятническая интеллигенция уже начинала потихоньку поклёвывать Петра, причём – удивительное дело – примерно за то же самое, за что 200 годами ранее его осуждала Екатерина Дашкова.
Стихи... Валерии Новодворской о Петре I, написанные в 1978 году:
Не нужно мне его талантов:
Кутилы, боцмана, врача,
Крепителя границ и вантов,
Строителя и палача.

Кто против? Всмятку и в окрошку,
На переплавку, в перегной.
Не нужно мне его картошки,
Что их удобрена золой.

Не нужно мне железной воли,
Что без путей и без дорог
Прошлась по беззащитной боли
Подошвами чужих сапог.

Не нужно мне его прогресса –
В доносах и в календаре,
Не нужно стылого железа
Мостов в рассветном серебре.

В тот утренник стрелецкой казни...
Курганы из голов и рук,
Преображенского приказа
Десятый бесконечный круг.

Отказываюсь от наследства:
Любому уступлю свой пай,
Прекрасна цель, ужасны средства,
Не надо мне билета в рай.

Россию в плаванье пустили:
Сплеча, наотмашь, под откос.
Не нужно мне его флотилий –
По хляби человечьих слёз.

И тем не менее в 1993 году, сразу после переворота Октября 1993 года, ведущая либеральная партия во главе с Егором Гайдаром взяла себе в качестве символа не что-нибудь, а вот это:



Почему? Вероятно, потому, что образ Петра, надлежащим образом отпрепарированный, должен был заменить и вытеснить собой гораздо более опасные для буржуазных «ценностей» образы советских вождей – Ленина и Сталина. Так сказать, Стародум (хотя либералы Святых Девяностых ни в малейшей степени не походили на Стародума, скорее, они были его прямыми антиподами) против капитана Жеглова.
Что-то похожее уже было после Октября 1917 года, когда либералы вдруг внезапно воспылали добрыми чувствами к царю Петру... потому что им очень сильно не нравились большевики. Рисунок из либерального журнала «Новый Сатирикон» за март 1918 года:


Алексей Радаков. «Окно в Европу — теперь. Пётр I: — Ба, теперь вижу, что окно в Европу забито плотно!»

Но разве Пётр на их стороне? Ведь он же говорил Остерману: «Нам нужна Европа на несколько десятков лет, а потом мы к ней должны повернуться задом». Лидер сменовеховцев Николай Устрялов, восхищавшийся Петром, называл эти слова «замечательными».«В нынешней катастрофе, — писал он про революцию, — не гибнет дело Петрово. Напротив, оно торжествует и расцветает».

А один из потомков Петра I уже в ХХ веке, великий князь Александр Михайлович Романов (1866—1933) сравнивал своего предка с... большевиками. Он говорил своим американским слушателям: «Они так же беспринципны, как ваши железнодорожные короли полвека назад или ваши банкиры сегодня, с той единственной разницей, что в их случае мы имеем дело с большей человеческой честностью и бескорыстием».
«Так получилось, — вспоминал он, — что за столом председателя, прямо рядом со мной, сидел генерал ***, потомок знаменитого железнодорожного магната и член советов правления полсотни корпораций. Когда под звуки весьма нерешительных аплодисментов я закончил, наши глаза встретились.
— Странно слышать такие речи от человека, чьих братьев расстреляли большевики, — сказал он с нескрываемым отвращением.
— Вы совершенно правы, генерал, — ответил я, — но, в конце концов, мы, Романовы, вообще странная семья. Величайший из нас убил собственного сына за то, что тот попытался вмешаться в выполнение его "пятилетнего плана"».

Такие дела...

Действует параллельный блогу ДЗЕН-КАНАЛ
Некоторые публикации будут появляться там раньше, чем здесь, а некоторые, возможно, только там. Рекомендуется подписаться.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив