Захват танкера "Туапсе"

picturehistory — 06.04.2018
Профессия моряка всегда была опасной. И хотя люди научились строить сравнительно безопасные суда, где с комфортом можно жить и работать многие месяцы, все же труженики моря не совсем защищены от непредсказуемой мощи водной стихии. Но куда большую опасность для мореплавания таит сам человек – носитель такого зла, как морской терроризм, пиратство.

В нынешнем году исполняется 64 года с того дня, когда под прикрытием флота США тайваньские корабли захватили советский танкер «Туапсе», одним из 49 моряков которого был механик Юрий Борискин. Об этом инциденте мы знаем из художественного фильма «Чрезвычайное происшествие».

– Юрий Иванович, вы смотрели фильм? Насколько правдиво в нем отображена эпопея судна и экипажа?

– Фильм я видел. Но это всего лишь художественное произведение с элементами авторского вымысла. На самом же деле все было гораздо сложнее и драматичнее. Захват мирного судна, последующее глумление над моряками – это не просто какое-то эксклюзивное происшествие, это дьявольский замысел, рассчитанный на психологическую ломку человека.

– Расскажите, как все было.


– Рейс на танкере «Туапсе» был первым в моей морской биографии. В марте 1954 года с отличием окончил Одесское высшее инженерное морское училище и получил направление четвертым механиком на танкер «Туапсе» Черноморского морского пароходства. Представьте мое состояние. В кармане новенький красный диплом и направление на новое судно. Меня, конечно, распирало от гордости. Еще бы, я, деревенский паренек, сумел поступить в престижный морской вуз, с отличием окончил его и теперь меня ожидает любимая и желанная работа не где-нибудь, а на танкере «Туапсе».

Чем же был примечателен этот танкер? Он построен в Дании, оснащен новейшим навигационным оборудованием. А главный двигатель фирмы «Бурмейстер и Вайн» – подобных у нас еще не было. Это был красавец-танкер, к тому же маневренный, быстроходный, легкоуправляемый. Словом, судно – мечта.

Надо сказать, что это было время разгара холодной войны, и американцы всячески препятствовали развитию советского торгового флота. Вот и с «Туапсе» вышла закавыка: узнав о намерении СССР купить у датчан новое судно, США решили помешать. И пришлось экипажу ночью, тайком уходить из порта. Затем оно направилось с грузом топлива к нашим китобоям в Антарктику. Вернулось с китовым и рыбьим жиром и после чистки танков должно было идти с грузом топлива в Китай. Вот в этот второй рейс должен был идти и я. Пока «Туапсе» был в двухмесячном антарктическом рейсе, я маялся в ожидании. Хотя мне в кадрах Новороссийского морского пароходства и предлагали другие суда, например, можно было пойти на приемку новых судов в Польшу, Германию, я отказывался и ждал своё, как считал «Туапсе», судно.

В РЕЙС!

Наконец 24 мая 1954 года мы вышли в китайский порт Дальний с 10,5 тыс. тонн керосина на борту. Естественно, мы не знали, что везем топливо не для керосинок и осветительных ламп китайцев, а самое настоящее горючее для наших летчиков, сражавшихся вместе с авиаторами КНР против, как тогда писали наши газеты, «реакционной гоминьдановско-чанкайшистской клики», засевшей на отторгнутом ими от КНР с помощью США Тайване. Как оказалось, многого мы тогда не знали.

Рейс проходил благополучно во всех отношениях, судовые механизмы работали безотказно. В том рейсе был мой сокурсник, третий помощник капитана Павел Леонов, с которым я, понятно, дружил. Из машинной команды ближе всех сошелся со вторым механиком Володей Егеревым. Надо сказать, эта дружба в дальнейшем помогла нам выстоять в неволе.

В Сингапуре мы стояли двое суток, пополнили продовольственный запас, взяли бункер. Команда сходила в город, осмотр судна не выявил никаких отклонений от нормы.

И вот ночью 25 июля 1954 года, когда шли Южно-Китайским морем, неожиданно прозвучала общесудовая тревога. Было это на траверзе острова Тайвань, в 160 милях южнее. Тайваньский пролив для судоходства тогда был закрыт из-за военных действий и нам рекомендовалось обходить мятежный остров как можно дальше. Но, как оказалось, и эта мера предосторожности не помогла. Позже мы узнали, что американцы тщательно отслеживали наш маршрут и готовились к захвату танкера.

Поднявшись на палубу, милях в трех по курсу я увидел силуэты нескольких военных кораблей. Потом спустился в машинное отделение и о дальнейших событиях узнал от Володи Егерева, который находился в штурманской рубке.

Оказалось, что по радио поступил приказ остановить танкер, а капитану прибыть на фрегат. Выслушав начальника рации Михаила Иванькова-Николова, капитан Виталий Аркадьевич Калинин продолжал смотреть в бинокль, оставаясь невозмутимым, лишь сильнее сжал пальцы на бинокле. Военные вновь потребовали остановить танкер, в противном случае угрожая расстрелять судно. И на это Калинин не отреагировал, продолжая следовать прежним курсом и с той же скоростью. Но корабли догоняли. И лишь когда вокруг танкера стали рваться снаряды, Калинин дал команду: «Стоп машина!»

– Собирайся, Борис Александрович, пойдешь к ним на шлюпке с документами, – обратился капитан к старпому Меркулову и добавил: – Форма одежды парадная, как для приема. Помни, ты представляешь великую страну и ее морской флот.

Вскоре шлюпка вернулась, и из нее по трапу на борт танкера поднялось около 30 солдат-гоминьдановцев. Они заняли все судовые посты, затем на подмогу первому отряду прибыли еще два. Таким образом, на борт высадились около 100 солдат. Первым делом они спустили с мачты флаг СССР, изорвали его и выбросили за борт. Когда два моряка, несших вахту у трапа, попытались помешать солдатам, их жестоко избили прикладами автоматов, пинали коваными солдатскими ботинками. Той же расправе подверглись и другие моряки, не подчинившиеся приказам захватчиков.

В НЕВОЛЕ

Под конвоем танкер завели в порт Гаосюн. Затем моряков согнали в столовую и объявили, что судно и экипаж арестованы за незаконное приобретение танкера в Дании и за перевозку военного стратегического груза.

Переводчик выдержал паузу и добавил:

– По закону военного времени, а Россия ведет против государства Тайвань военные действия, все вы подлежите расстрелу, но наше правительство гуманно и гарантирует жизнь и свободу тем, кто признает вину перед народом Тайваня и будет с нами сотрудничать. Неподчинившиеся будут уничтожены.

– О том, что на борту стратегический груз, мы действительно не знали, – вспоминает Юрий Иванович. – И считали заявление чанкайшистов наглой ложью и провокацией. В знак протеста мы объявили общую голодовку, на что чанкайшисты заметили: «Хотите – голодайте, нам все равно. Своим непослушанием вы только приближаете свой конец».

И начались допросы, часто с пристрастием, сопровождающиеся побоями, угрозами применения изощренных восточных пыток.

Потом экипаж перевезли на берег, где допросы продолжились, но предварительно моряков поделили на три группы, по 16 человек в каждой. В первой группе старшим назначили капитана, во второй – помполита Дмитрия Павловича Кузнецова, в третьей – старшего механика Антона Сергеевича Беспалова.

– Поселили нашу группу, а в нее вошли механики, мотористы и кое-кто из матросов, – говорит Юрий Борискин, – в здании, напоминавшем солдатскую казарму. Кроме кроватей, в комнате мебели не было. У каждого из трех окон, затянутых москитными сетками, – часовой с автоматом наизготовку. Еще два автоматчика безостановочно ходили по проходу между кроватями. В комнате рядом караул. Разговаривать запретили. Охранники по очереди выходили к офицеру и докладывали о нашем поведении. Кто лежит, кто сидит, спокоен или нервничает, как реагирует на приказы. В общем, изучали нас. При этом кормили, надо отдать должное, хорошо. Сильно досаждали комары. Огромные, тропические, мы их называли четырехмоторными, грызли нещадно.

Мы верили, что Родина нас не бросит, что нас обязательно вырвут из плена. С нами работали два следователя – Ван и Ли. Оба в чинах полковников, опытные контр­разведчики. Отлично знали английский, русский, французский языки. Ван говорил, что работал переводчиком в штабе маршала Жукова, Ли тоже занимал большие должности в армии КНР, был опытным шпионом. Оба хвастались, что благодаря их шпионской деятельности погибли многие русские и китайские летчики. Словом, это были умные, знающие свое дело психологи. На мой вопрос, зачем они выдают мне свои секреты, отвечали, что мы ими все равно не воспользуемся, поскольку отсюда не убежишь и их не перехитришь.

Время шло, и через 10 дней пленников расселили по двое. Борискину повезло: его поселили вместе с Владимиром Егеревым. О судьбе остальных они ничего не знали. Охрана была такой же усиленной. Те же часовые у окна, третьим в их комнате был охранник с автоматом, не сводивший взгляда с пленников. Правда, теперь им разрешалось разговаривать между собой, но не шепотом, а вслух и довольно громко. Видимо, в комнате был потайной микрофон, а разговоры записывались и прослушивались. Им стали приносить газеты, журналы. Борискин, единственный в экипаже знавший английский, просматривал новости. Писали и о них, «туапсинцах», будто большинство моряков подписали декларации о политическом убежище и отказе в возвращении домой, в СССР.

Борискин и Егерев понимали, что для психологического противостояния истязателям нужна сильная воля, физическая закалка. Поэтому каждое утро начинали с зарядки. Вначале заниматься запрещали, за непослушание били. Но видя их упорство, отступили. Постепенно они выбили право делать зарядку на небольшой закрытой веранде, потом и вовсе на открытом воздухе. Как-то охранники предложили от скуки сыграть в настольный теннис, и это настолько увлекло обоих моряков, что они даже тренированных солдат обыгрывали.

– Любовь к спорту у меня сызмальства, – поясняет Борискин. – Родился и вырос я в небольшой подмосковной деревушке. Всегда работал, помогал родителям по хозяйству, в школу ходил пешком в соседнюю деревню, зимой – на самодельных лыжах. Помню, как на них же вышел и на дистанцию в областных соревнованиях и победил. На меня приходили смотреть как на какое-то чудо. Занимался спортом и во время учебы в ОВИМУ. И до сих пор в форме, что помогает переносить пенсионные жизненные невзгоды.

Так, вдвоем, они провели месяц, потом к ним привезли токаря Владимира Сулятинского и матроса Владимира Бенковича. А неделю спустя подселили моториста Михаила Карпова.

ГОЛОД

Но чанкайшисты продолжали закручивать гайки. Перестали выпускать на улицу. Хуже того, сняли с окна сетку и началась ужасная пытка комарами. К ней добавили еще одну – голодом. Зачастую дневной рацион состоял из кружки мутного кипятка с какой-то травой. Через стену находилась солдатская столовая, откуда доносились запахи пищи, вызывая спазмы и обмороки у голодных пленников. На вопрос, почему их перестали кормить, следователь ответил, что, мол, Тайвань – страна бедная, продуктов не хватает. И вообще они не обязаны кормить русских моряков, которые хотели причинить зло народу бедного Тайваня и до сих пор не раскаялись в совершенном преступлении.

Как-то на очередном допросе следователь Ван заметил Борискину:

– И долго вы будете сопротивляться? В других группах уже почти все подписали декларации о политическом убежище. Не верите? Мы можем вас свозить в группу первого помощника Кузнецова.

Посовещавшись, решили, что поедут Карпов и Бенкович. Увиденное просто ошеломило. Со слов Карпова, с десяток моряков вместе с девицами из расположенного по соседству публичного заведения восседали за столом с закусками и выпивкой. Судя по всему, верховодил застольем начрации Иваньков-Николов, который широким жестом пригласил присоединиться к ним Карпова и Бенковича.

– Ну что, вы тоже с нами? – спросил начрации. – И правильно, чего нам в Россию рваться, там жрать нечего, а тут во – пей, ешь не хочу. А как мы заживем в Америке… Представляете – каждому виллу, машину. Повезло нам, братцы, еще как!

Карпов от угощения отказался, хотя вид и запах давно забытой пищи вызывали голодные спазмы. Бенкович не удержался и присоединился к разгульной компании. Помполита, правда, среди них не было.

Поняв, что им не удается сломить волю большинства моряков советского танкера, чанкайшисты день ото дня ухудшали условия содержания и продолжали допросы с заведенной методичностью. В тысячный раз спрашивали об одном и том же – ты коммунист, комсомолец? Какие общественные поручения выполнял во время учебы, в экипаже? Какие инструкции получил в пароходстве перед рейсом? Интересовались семьями, условиями их жизни, адресами, отношением к Советской власти, а также родственниками, знакомыми, привлекался ли кто к ответственности по политическим и уголовным мотивам?

Моряки молчали, и тогда следователь менял тактику, стращая концлагерем на Родине. Что, мол, этой участи не избежал в Советском Союзе никто из побывавших в плену.

НАДЕЖДА

Первый проблеск надежды на освобождение появился, когда им устроили встречу с французским консулом. СССР с первого же дня пленения моряков добивался их освобождения. Но так как дипломатические отношения с Тайванем у нас отсутствовали, а с США находились чуть ли не на грани разрыва, то наше правительство решило прибегнуть к помощи иностранных дипломатов, в частности французского консульства в Гонконге. Консул встретился с пленниками, ознакомился с условиями их содержания и обещал помочь. И действительно, спустя пару месяцев привезли немного продуктов, ибо чанкайшисты разрешили самый минимум, заявив внаглую, что русские моряки не голодают и особенно не бедствуют. Но больше всего их обрадовали письма. Получил весточку из дома и Юрий Борискин. Родители писали, что у них все хорошо и они ждут встречи с ним. Удивительно, но и им разрешили написать о себе. Естественно, предупредили: никаких жалоб, все у вас, мол, в порядке.

Разумеется, никто из невольников не знал, какие колоссальные усилия принимал СССР для их освобождения. Но чувствовали на себе, так как режим содержания вдруг начал меняться. После девяти месяцев заточения их снова стали объединять. Так, группу механиков вскоре объединили с группой помполита. Конечно, сделано это было не без умысла, чтобы подписавшие декларацию воздействовали на своих товарищей. С приездом Иванькова-Николова и его друзей в комнате появились карты, порнография, выпивка.

– Мы поняли, – говорит Юрий Иванович, – что помполит наш – человек слабохарактерный. Сам декларацию о политическом убежище не подписал, но и на других воздействовать не сумел. При нем вошедшие в раж пьяные моряки ни в чем не стеснялись. Тогда за дело взялись стармех Антон Сергеевич Беспалов, Егерев и я. Поговорили с бузотерами, а Вану и Ли заявили, что если не прекратят, объявим бессрочную голодовку. И заявление возымело действие. Убрали и порнографию, и карты, и спиртное.

К тому времени наступила тайваньская зима. Хотя это совсем не то, что у нас, но постоянно находиться в неотапливаемом помещении с температурой не выше плюс 15 градусов, да еще и голодным, совсем некомфортно. К тому же в окнах не было ни сетки, ни стекол и по-прежнему досаждали комары. Да и одежда пообносилась, а новой нам не давали. Тогда я предложил надзирателям привезти одежду и одеяла с судна. И удача! Нам в этом не отказали. На танкер от экипажа поехал один. «Туапсе» стоял в порту не у причала, а метрах в двухстах от него. Нужно ли объяснять, какие чувства испытывал, находясь на борту. И пока ходил по каютам и собирал одежду, обувь, охранники не отступали от меня ни на шаг. Но разрешили даже взять несколько книг из судовой библиотеки. Потом еще дважды ездил.

Постепенно отношение к пленникам стало меняться. Привезли продукты и деньги, переведенные нашей страной. Разрешили малыми группами – по 2-3 человека – ездить на рынок. Возили даже на цитрусовые плантации, где они собирали для себя невиданные до того плоды.

СВОБОДА

И вот настал счастливый день 25 июля 1955 года, когда их, 29 человек, собрали и объявили, что правительство Тайваня их прощает и что они могут возвратиться в Союз.

Юрий Иванович несколько минут молчит, унесшись мыслями в события 55-летней давности, а потом поясняет:

– И здесь не обошлось без лжи. Себе в заслугу записали наше освобождение, а по сути – поражение. И ни слова о том, что они вынуждены были это сделать под давлением мировой общественности. И в первую очередь, как потом мы узнали, из-за твердой и жесткой позиции Советского Союза.

– Юрий Иванович, а что стало с подписавшими декларацию 20 членами экипажа, что-нибудь знаете об их судьбе?

– Это как раз те, кто не выдержал пытки пленом. Они еще до нашего освобождения выступали по западным радиоканалам и благодарили своих «покровителей», предоставивших им «истинную свободу и возможность пожить в свое удовольствие». Но, когда прошла шумиха вокруг чрезвычайного происшествия с танкером «Туапсе», американцы потеряли к изменникам всякий интерес. Конечно, никто из них не получил обещанного достатка. И виллы, и шикарные автомобили – все это растаяло как утренний туман. Большинство потом вернулись на Родину. Но не с почетом, а с позором. Иваньков-Николов, говорили, нищенствовал где-то в Южной Америке. Жаль только, что и нашим семьям досталось. Только вернувшись, узнал, что мой друг, одноклассник, по радио «Голос свободы» узнал, что будто бы весь экипаж «Туапсе» добровольно сдался американцам, и заявил о невозвращении на Родину. Естественно, эта весть тут же разнеслась по деревне, и моим родителям, родным приходилось туго под косыми взглядами односельчан: мол, Юрка-то Борискин оказался предателем. Это было нелегко перенести. Мама от этого известия слегла и не могла более оправиться.

– Как Родина встретила?

– Сейчас бы сказал, как национальных героев. Очень горячо реагировали на наше освобождение и в КНР, по территории которой мы ехали на поезде пять суток. На станциях нас встречали восторженно, с цветами, с оркестрами, устраивали митинги, на которых китайцы гневно клеймили чанкайшистскую клику, клялись в вечной дружбе русскому народу. Несколько дней прожили в Пекине. Нам устроили торжественную встречу в оперном театре, а после митинга и спектакля предоставили телефонную связь с московской гостиницей, где в ожидании встречи бесплатно поселили наших родственников. А еще через два дня мы прилетели в Москву. Что лукавить, были моменты, что и не надеялись вернуться. В основном боялись умереть голодной смертью: все были настолько истощены, что походили на живых скелетов. Во мне, к примеру, осталось 48 килограммов. Было же за 70.

На следующий день был устроен прием у министра морского флота СССР, который вручил нам правительственные награды. Мне – орден «Знак Почета». Кроме того, нам выдали по 2 тысячи рублей безвозмездной помощи, а деньги эти, надо сказать, по тем временам были большие. Выплатили и зарплату за все 13 месяцев, проведенных в неволе. Предоставили, тоже бесплатно, двухмесячные путевки в санаторий. Я, правда, от отдыха отказался, скорее хотел попасть домой, увидеть больную мать, которая ждала меня.

– Но вам пророчили репрессии на Родине…

– Ничего этого не было. Наоборот, мне доверяли самые ответственные задания, нигде и никогда не напоминали о пребывании в плену. Три года работал в Ираке, принимал новые суда в Японии, Польше, был на ремонте в Англии, Португалии, предлагали работу в наших представительствах в Йемене, Югославии. За несколько лет жизни в Японии, где вел контроль за постройкой танкеров для НМП, довольно сносно научился говорить по-японски. Надо сказать, что Японию и ее трудолюбивый народ полюбил как вторую родину.

В 1961 году стал стармехом и проработал на этой должности до 1997 года, то есть до ухода на пенсию. Работа на флоте была мне по душе, а вот отравляли морскую жизнь пароходские кадровики: за разрешение на выход в рейс в возрасте 60 и более лет приходилось платить. Иначе придерутся и «зарубят».

– И вас целых 7 лет «доили»?

– Да не только меня. Всех, кто был в возрасте. Причем требовали «на лапу» в основном нерядовые инспекторы.

– Вы, бывшие «туапсинцы», встречаетесь?

– Специальных встреч нам никогда никто не устраивал, но иногда пути наши сходились. Да и прошло уже столько лет... Многие ушли из жизни. Точно знаю, что из того экипажа я ныне единственный из живых в России, человек 7 живых два года назад было на Украине. Как они сейчас, не знаю.

– А судьба судна?

– «Туапсе» СССР так и не возвратили. Переименовали, и он работал многие годы. Отличный был танкер.


См.также:

Тайвань в 50-е — 70-е

Цзиньмэнь, август 1958г. Второй кризис Тайваньского пролива.

1954 год в цвете

Двойной инцидент в июле 1953-го

Конфликт на острове Даманский.1969, фотоистория

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив