Зацикленность на порке, ненависть к детям и странные отношения с сестрой: Федор
bookmatejournal — 26.02.2021
Всегда угрюмый и молчаливый, он предлагал пороть детей и сам подвергался порке, когда был уже взрослым мужчиной; ненавидел русскую провинцию и других поэтов; вызывал подозрения в увлечении сатанизмом и наконец, создал одного из самых мерзких персонажей в русской литературе. Рассказываем о жизни и книгах Федора Сологуба.
Каменный старик
«Можно ли вообразить себе менее поэтическую внешность? Лысый, да еще и каменный…» — писал поэт Николай Минский о Федоре Сологубе. Среди манерных и буйных поэтов Серебряного века Сологуб и правда выделялся мрачной одеревенелостью мертвеца, на всех литературных собраниях безмолвно и непоколебимо сидел в углу и походил на 600-летнего старца с желтым лицом. «В лице, в глазах с тяжелыми веками, во всей мешковатой фигуре — спокойствие да неподвижность», — описывала его поэтесса и критик Зинаида Гиппиус.
Сологуб до того окаменевал, что фактически сливался со стулом: критик Петр Перцов вспоминал эпизод, когда писатель Василий Розанов по рассеянности сел на стул с Сологубом, потому что ему показалось, что стул пуст. «„Вдруг, — рассказывал он, — возле меня точно всплеснулась большая рыба“, — это был запротестовавший Сологуб. Он был действительно похож на рыбу — как своим вечным молчанием, так и желтовато-белесой внешностью и холодно-белыми рыбьими глазами».
Судя по воспоминаниям современников, Сологуб как будто всегда был стариком. Хотя входить в литературный мир он начал не так уж и поздно: ему, учителю, приехавшему из провинции обратно в Петербург (где он и родился), тогда было 30 лет. Но Сологуб всегда выглядел старше своих лет, был очень угрюм и молчалив. Впрочем, скупость устной речи вполне компенсировало чудовищное изобилие написанных текстов.
Провинциальный учитель, ненавидевший детей
Он родился в Петербурге, в семье портного Кузьмы Тетерникова. Окончив Петербургский учительский институт, Сологуб вместе с матерью и сестрой отправился работать в провинции. Молодые годы он провел в северных губерниях — служил учителем в Крестцах, Великих Луках, Вырице. Вряд ли, конечно, весь этот период его жизни был однозначно мрачным, но впоследствии, когда Сологуба обвиняли в очернении провинциальной жизни, в создании отталкивающих, нереалистично жутких характеров в романе «Мелкий бес», он отвечал, что писал все с натуры — и более того, еще и сильно смягчил краски.
Из опыта работы провинциальным учителем он вынес ненависть к детям, о которой, в частности, говорил своей поздней любви, поэтессе Елене Данько. Сологуб говорил ей, что дети «развратные злые звереныши», что все дети «и грязны, и вороваты, и ничтожны», что «иметь детей хотят только тупые ограниченные люди». Наверное, это можно принять и за эпатаж — во всяком случае, многие бывшие ученики оставили о Сологубе воспоминания как о терпеливом, чутком и очень внимательном человеке, да и просто очень хорошем учителе, который способен заражать неподдельным интересом к предмету.
Человек, которого пороли
Но даже при самом поверхностном знакомстве с биографией Сологуба — и особенно с годами его учительства в северных губерниях — нельзя не обратить внимание на его странную зацикленность на теме порки — которая, к сожалению, иногда отражалась и на учениках. Эта тема возникает и в его переписке, и в его художественных текстах самых разных периодов.
Самого Сологуба в детстве пороли часто — и в те времена это едва ли можно счесть за что-то диковинное. Но то, что мать продолжала пороть Сологуба уже в те годы, когда он был школьным учителем, едва ли может быть нормой по каким угодно стандартам. А вот что писала ему сестра:
«Пиши, секли ли тебя, и сколько раз».
«Ты пишешь, что маменька тебя часто сечет, но ты сам знаешь, что тебе это полезно, а когда тебя долго не наказывают розгами, ты бываешь раздражителен, и голова болит».
«Маменька тебя высекла за дело, жаль тебя, что так больно досталось, да это ничего, тебе только польза».
«Маменька хорошо делает, что часто тебя сечет розгами, польза даже и для здоровья».
Секла его и сестра, причем в те годы, когда они поселились вдвоем в Петербурге — Сологубу было тогда уже за 30. В свою очередь, тема порки находила выход в общении Сологуба с учениками.
В его письме сестре есть такой фрагмент: «Из-за погоды у меня в понедельник вышла беда: в пятницу я ходил на ученическую квартиру недалеко босиком и слегка расцарапал ногу. В понедельник собрался идти к Сабурову, но так как далеко и я опять боялся расцарапаться, да и было грязно, то я хотел было обуться. Мама не позволила, я сказал, что коли так, то я не пойду, потому что в темноте по грязи неудобно босиком. Маменька очень рассердилась и пребольно высекла меня розгами, после чего я уже не смел упрямиться и пошел босой. Пришел я к Сабурову в плохом настроении, припомнил все его неисправности и наказал его розгами очень крепко, а тетке, у которой он живет, дал две пощечины за потворство и строго приказал ей сечь его почаще».
В то время в России шла кампания за отмену телесных наказаний, и Сологуб откликнулся на нее статьей, которая так и называлась: «О телесных наказаниях». Писатель высказался вполне категорично: «Нужно, чтобы ребенка везде секли — и в семье, и в школе, и на улице, и в гостях. <�…> Пусть же все порют ребенка. Дома их должны пороть родители, старшие братья и сестры, старшие родственники, няньки, гувернеры и гуверн<�антки>, домашние учителя и даже гости». Статья, кстати сказать, так и не была опубликована.
Хозяин литературных салонов
Живя на Васильевском острове с сестрой, Сологуб решил устраивать у себя еженедельные литературные встречи. Сестра готовила угощения — фрукты, пастилу, закуски, чай, а поэты усаживались в круг и читали свои сочинения. Впрочем, чтения эти очень напоминали уроки в классе — то ли из-за учительских привычек Сологуба, то ли потому, что из-за работы он всегда был уставшим и невыспавшимся. Приятельница Сологуба Надежда Тэффи подробно описала такие вечера. Приводим длинный, но показательный фрагмент:
«Маленькие литературные сборища у Сологуба обыкновенно протекали так: все садились в кружок. Сологуб обращался к кому-нибудь и говорил:
— Ну, вот начнете вы.
Ответ всегда был смущенный.
— Почему же именно я? У меня нет ничего нового.
— Поищите в кармане. Найдется.
Испытуемый вынимает записную книжку, долго перелистывает.
— Да у меня правда ничего нового нет.
— Читайте старые.
— Старые неинтересно.
— Все равно. <�…>
Начинается чтение. Кончается при гробовом молчании, потому что выражать какое-нибудь мнение или одобрение было не принято.
— Следующее, — говорит Сологуб и закрывает глаза.
— Да собственно говоря… — мечется испытуемый. — Впрочем, вот еще одно. Только оно, пожалуй, слишком коротенькое.
— Все равно.
Читает. Молчание.
— Третье стихотворение.
Испытуемый уже не защищается. Видно, как спешит скорее покончить. Читает. Молчание.
Вот так, наверно, Федор Кузьмич, учитель городского училища, в холодном жестоком спокойствии терзал своих мальчишек».
Сологуб много помогал молодым поэтам, на чтениях всячески поощрял тех, кто чувствовал себя неуверенно, а самодовольных авторов, наоборот, любил ставить на место. Та же Тэффи приводит пример, как у Сологуба оказался поэт, служивший присяжным поверенным. Сологубу показалось, что тот вел себя нагло, и весь вечер подчеркнуто издевательски напоминал о его роде деятельности: «Ну а теперь московский присяжный поверенный прочтет нам свои стихи» или «Вот какие стихи пишут московские присяжные поверенные».
Совсем другим был литературный салон Сологуба на Разъезжей улице. К тому времени сестра писателя умерла, а сам он прославился романом «Мелкий бес» и женился на писательнице Анастасии Чеботаревской. Это уже был не просто кружок поэтов, а один из эпицентров культурной жизни, здесь собирался театральный, художественный и литературный Петербург, это были шумные собрания с танцами и масками, места вечно недоставало.
Роман «Тяжелые сны»: учитель в бреду
«Тяжелые сны» — первый роман Федора Сологуба, над которым он работал почти десять лет. Во многом его можно считать репетицией его главной книги — «Мелкого беса». Здесь тоже описывается некий провинциальный город, погрязший в грехе, главный герой Логин — тоже школьный учитель, живущий в полубредовой реальности, сходящий с ума и одержимый разного рода перверсиями. В тексте прослеживается гомоэротический мотив и садистские наклонности героя, откровенно описанные в черновой версии:
«Это был уже совсем живой мальчик, и Логин смотрел на него с вожделением. И в то же время он знал, что относительно Лени никогда не уступит этому вожделению. Иногда ему хотелось мучить мальчика».
Напечатать подобное в дореволюционной России было невозможно.
И все же Логин не Передонов из «Мелкого беса», изображенный в исключительно мрачных тонах. Логин — мечтатель, погрязший в провинциальном болоте, не чуждый прекрасных порывов, ищущий истину. Но он застрял в кошмаре, где картины сна и бреда мешаются с грубой реальностью. В какой-то момент Логин начинает видеть собственный труп и пытается избавиться от него. «О, если бы ты знал, как тяжело влачить за собою свой тяжелый и ужасный труп!» — жалуется на жизнь главный герой, по-видимому, своему же трупу.
Исследовательница творчества Сологуба Маргарита Павлова пишет о явном автобиографическом сходстве Логина с самим Сологубом — тот же возраст (на момент окончания текста), близость интересов и чисто портретное сходство. Впоследствии многие критики будут говорить о том, что и Передонова Сологуб списал сам с себя. И в том и в другом случае Сологуб категорически отрицал правдивость этих догадок.
«Тяжелые сны» были опубликованы в «Северном вестнике» в 1895 году с многочисленными цензурными купюрами. Особенного успеха роман не снискал, и едва ли дело только в цензуре. Даже критики, положительно настроенные к роману, отмечали его неровность и некоторую сумбурность.
При этом Сологуба хвалили за умение великолепно описать состояния бреда, сна, видения, кошмара. В издании «Русская беседа» Сологуб так и характеризуется критиками — «поэт бреда». Немецкий переводчик «Снов» писал, что этот роман — «лучшее, несмотря на свои громаднейшие — впрочем, чисто русские — недостатки, как неимоверные длинноты и абсолютное отсутствие техники, — что русские за последнее время написали».
Роман «Мелкий бес»: «Какие же уроды!»
Этот роман, принесший Сологубу настоящую славу, отстоит от реализма еще дальше, чем «Тяжелые сны». С первых страниц Сологуб погружает читателя в атмосферу некоего Аида или лимба, в котором слоняются смутные человеческие подобия. Место действия напоминает что-то вроде беккетовского nowhere из «В ожидании Годо». Погода здесь всегда пасмурная, разрешающаяся «медленными скучными долгими холодными дождями», улицы пусты и покрыты пылью.
Пыль здесь повсеместна, она въелась в само существо жизни горожан, у некоторых запылились даже морщины. Являющаяся Передонову ирреальная недотыкомка (тот самый мелкий бес, вертящийся подле главного героя) тоже кажется ожившим комком пыли. Даже единственный светлый персонаж романа, ранимый красавчик-гимназист, носит фамилию Пыльников.
В журнальном варианте фигурирует название соседнего городка — Сафата. Оно мало напоминает название типичного русского городка и явно созвучно Иосафатовой долине, где должен происходить Страшный суд. Героев сложно представить живыми людьми: у всех лица бледные, зубы гнилые, глаза сумрачные, вместо смеха — визг и блеяние, вместо речи — какая-то ползущая с языка канитель. У Передонова на лице играет «поганое подобие улыбки».
Если герои испытывают от чего-то удовольствие, то «вялое, тусклое», одушевление — обязательно угрюмое, лицо — тупое, двигаются они механически, как неживые. Вершина всей этой тусклости — дама, появляющаяся на первых страницах романа, которая предстает во всем черном и с темной кожей — какая-то черная дыра или тень, совершающая руками «ворожащие» движения.
Полного погружения в атмосферу романа Сологуб во многом добивается настойчивым повторением однообразных эпитетов: «тусклый», «угрюмо», «тупо», «мрачный», «пыльный», «бледный», «хмурый», «вяло», «пустой». Подобный прием можно заметить и в «Тяжелых снах». Но если в первом романе этот прием утяжеляет текст и делает его слишком неряшливым, то в куда более мастеровитом «Мелком бесе» Сологуб действует уже как шаман или психиатр, точно знающий, как и когда пользоваться повторами, чтобы погрузить читателя в транс.
Все эти люди-тени, слоняющиеся по Аиду (для удобства восприятия принявшему некоторые черты провинциального российского города), одержимы какой-нибудь одной идеей. Главный герой — Передонов — способен думать только о том, как бы получить инспекторское место. Все жители города, да и вообще все люди вокруг, по его мнению, одержимы противоположной манией — не дать ему это место получить. Так Передонов постепенно погружается в безумие.
Вообще герой страдает параноидальной шизофренией, но распознать это поначалу сложно, потому что Передонов — сам плоть от плоти безумной атмосферы вокруг. Например, невеста Передонова (и по совместительству «сестра») Варвара застает своего жениха за тем, что он режет ножницами ее платье. «Ты, может быть, черта в кармане носишь. Должен же я позаботиться, что тут делается!» — комментирует он свои действия. Вместо того чтобы остановить Передонова, Варвара ворчит и произносит абсурдную реплику: «Это ты, может быть, черта в кармане носишь, а у меня нет никакого черта. Откуда я тебе черта возьму? Разве по заказу из Голландии тебе выписать!»
И хотя роман далек от реалистического описания действительности, многие современники восприняли роман в первую очередь как социально-бытовой, обличительный по отношению к провинциальным нравам. Определенные основания для этого тоже были. В ремарках автора тексте есть некая морализаторская интонация, которая появляется уже в первом абзаце: «…Все принарядились по-праздничному, смотрели друг на друга приветливо, и казалось, что в этом городе живут мирно и дружно. И даже весело. Но все это только казалось». «Какие же уроды!» — время от времени буквально открытым текстом восклицает автор над своими героями, выписанными с таким тщанием.
Прототип учителя Передонова и его схожесть с самим Сологубом
Образ Передонова Сологуб во многом списал с конкретного человека — учителя русского языка Ивана Страхова, служившего в Великих Луках. Документальных совпадений с Передоновым у Страхова масса: сожительница-«сестра» (невеста Передонова Варвара, которая состоит в родственной связи с главным героем), друг — учитель столярного дела («барашек» Володин), психическое расстройство, донесения директора гимназии о странностях в поведении Страхова, мания знакомства с высокопоставленными людьми.
Но есть и доводы в пользу того, что в образе Передонова Сологуб вывел самого себя. Передонов — учитель, который хотел стать инспектором, Сологуб был учителем, ставшим инспектором. Странно близкие отношения Сологуба с сестрой. Наконец, Сологуб был убежденным солипсистом, и солипсизм (крайняя форма идеализма, утверждающая, что все предметы и люди вокруг существуют лишь в сознании человека. — Прим. ред.) свойственен Передонову, для которого люди, скорее, ходячие помехи на его пути.
Но главное — зацикленность и Сологуба, и Передонова на порке. Приведенный выше фрагмент переписки Сологуба с сестрой, где она говорит, что «маменька хорошо делает, что часто тебя сечет», как будто вырваны из диалогов героев этого романа. Вторая навязчивая идея Передонова после получения им инспекторского места — пороть окружающих, в особенности своих учеников, порке. В финальной редакции романа эта линия несколько редуцирована, но, если читать «Мелкого беса» вместе с вырезанными перед книжной публикацией фрагментами, может возникнуть ощущение, что страсть к описанию порки, упоение садистическими картинами и есть подлинный двигатель этого текста. А дошедший до нас вариант «Мелкого беса» был просто мрачным обрамлением для калейдоскопа этих сцен. Достаточно общего описания не вошедших сцен, где сестры Переполовенские секут Варвару крапивой, Передонов участвует в сечении мальчика Влади, Передонов обвиняет Варвару в чернокнижии и сечет ее вместе с прислугой Клавдией. Есть целая глава, в которой Передонов вместе с женой нотариуса Гудаевского сечет ее сына, после чего они предаются сладострастию.
Рассказы: беспомощные дети, пожираемые Темным Нечто
Единственное светлое пятно романа «Мелкий бес» — невинный гимназист Саша Пыльников, — в итоге тоже заражается миазмами абстрактного провинциального городка. Линия невинного и беспомощного ребенка, оказавшегося во власти темных сил, — повторяющаяся фабула в короткой прозе Сологуба. Не заразиться этой темной энергией невозможно, ведь она в самом существе реальности. Темное Нечто заползает в ребенка ночью, пока он спит, как в рассказе «Червяк». Или оно может быть в миллионах, миллиардах километров от него, как в рассказе «К звездам». И все равно оно поселяется в нем, сводит с ума, вытягивает жизненные силы.
В рассказе «Свет и тени» прилежный школьник решает поиграть в театр теней, и эти тени, отразившиеся от его рук, мгновенно и необратимо захватывают его психику. С той секунды теневая реальность полностью замещает собой повседневную, тени сводят с ума и его мать. И вновь Сологуб намекает, что, возможно, здесь помогла бы порка — лучшее средство от всего:
«Врач, жизнерадостный молодой человек, выслушал ее, посмеиваясь, дал кой-какие советы относительно диеты и образа жизни, сопровождая их шутливыми прибаутками, весело настрочил „рецептик микстурки“ и игриво прибавил, похлопывая Володю по спине:
— А самое лучшее лекарство — посечь бы».
О поэзии, трагической смерти жены и
последней любви Сологуба — читайте в продолжении материала на
Bookmate Journal
Наше новое медиа Bookmate Review — раз в неделю, только в вашей почте
|
|
</> |
Кратко о липосакции подбородка 
только любовь 
"Одсун" Алексей Варламов 
Уныние. 
Морозная рябина 
Курран 
Ежедневный дайджест марафона #зимниесказки — 9 февраля 
Свидетельства Дэвисона, Лукаса, Гривса, Сэндиса, Тевено о мастабе Хеопса 
-Мало ли что обо мне говорят! 
