10 книг, где есть герои с психическими расстройствами: от XIX века до наших дней
bookmatejournal — 12.02.2021
Рассказываем, как в разных эпохах относились к людям с ментальными особенностями — и как это повлияло на их изображение в литературе.
XIX век
Все началось, когда психические особенности осознали как таковые, перестав считать их карой богов, родовым проклятием или юродивостью. Когда было сказано «это болезнь» и начались попытки лечения — нелепые, странные, жуткие.
Конечно, на восприятие ментальных расстройств в классической европейской литературе повлияло создание Бетлемской лечебницы — она же Бедлам (королевская психиатрическая больница в Лондоне, работающая еще с XIV века. — Прим. ред.). Она была открыта для посещений, и основные чувства, которые испытывали посетители по их же воспоминаниям, — странная смесь жалости и смеха: смех безопасности, позволяющий потешаться над запертым в клетке опасным животным. Учитывая особенности размещения пациентов в легендарной лечебнице, разница с зоопарком была очень условной.
Когда же писатели в своих книгах помещали так называемых безумцев не в специально отведенные места, а среди остальных героев, они хоть немного стирали физическую границу между мирами «нормальных» и «ненормальных», снимали эту функцию смешного. Ведь люди с удовольствием ходили наблюдать восковые фигуры, изображавшие известных опасных преступников в музее мадам Тюссо, но вряд ли захотели бы встретить оригинал у себя дома.
«Джейн Эйр» Шарлотты Бронте
В «Джейн Эйр» страшный
секрет возлюбленного главной героини, мистера Рочестера, а заодно и
причина, по которой он не может на ней жениться, — Берта Мейсон,
его жена, запертая на чердаке, персонаж зловещий и темный,
подвергающий опасности окружающих. Берта сеет вокруг насилие и
хаос: устраивает пожар, ранит брата, бросается с крыши. Этот образ
«сумасшедшей на чердаке», позже ставший ключевым в работах
феминистских исследовательниц викторианской литературы, отличает
одна важная деталь — происхождение психических особенностей. В
книге упоминается, что безумие передается в семье Мейсон по
наследству, и мистера Рочестера коварно обманули, не сообщив ему об
этом при заключении брака. У Берты Мейсон не оставалось шанса на
жалость читателей: она обманщица, преступница и вообще мешает
счастливому союзу двух любящих людей самим фактом своего
существования.
«Люда Влассовская» Лидии Чарской
У писательницы Лидии Чарской, которая успела пожить и в XIX, и в XX веке, в повести «Люда Влассовская» есть эпизод, где главную героиню преследует «черная женщина» — а потом оказывается, что это Дина, несчастная сестра гимназической воспитательницы, страдающая от «тихого безумия». Именно эта нарочитая тихость и безобидность задают ракурс восприятия «ненормального» человека: страх меняется на жалость. В описании «черной женщины» вдруг появляется много подчеркнуто хрупкого и детского. Более того, мы узнаем ее предысторию: женщина стала такой после смерти мужа и дочери, то есть психическое расстройство здесь — следствие горя и потому само становится горем, а значит, его уже можно понять.
Если у хаотичного безумия Берты Мейсон нет уважительной причины, безумие Дины логично и потому не столь ужасающе. Эта стратегия оправдания, необходимости найти причину, чтобы быть другим, очень долго сохранялась и в отношении других уязвимых социальных групп — покажи виноватого в том, кто сделал тебя неудобным для нас, и, быть может, мы тебя пожалеем.
XX век
В советскую эпоху быть несогласным с режимом, цель которого — всеобщее благополучие, мог, конечно же, только безумец. Поэтому в советской литературе ментальные заболевания, кажется, и должны были ассоциироваться только с наказанием — из-за карательной психиатрии и постановки диагноза как способа борьбы с неугодными. Сумасшедшие — это инакомыслящие, а инакомыслящие — бесспорно сумасшедшие, тут и разбираться не надо.
«Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова
Канонический пример находим в «Мастере и Маргарите». Кстати, в более ранних редакциях романа мотиву ментального расстройства и навязанного безумия уделено еще больше места. Клиника Стравинского, куда попадает Мастер, — место ложного покоя, где за декорациями благопристойности скрывается слепое следование распоряжениям свыше. Легкой версией остракизма может быть осмеяние, и огромное количество анекдотов «про психов и дурку» — тому подтверждение. Массовая культура возводит границы сразу на всех уровнях, низводит «психов» до бессознательных существ, как во времена Бедлама, — тогда они тоже были забавны, пока находились под контролем врачей, а мысль о том, что они прорвутся на волю, внушала страх.
«Безумная Евдокия» Анатолия Алексина
Каждый поступок влияет на жизнь коллектива, и потому наказание можно получить и за чужое преступление. Излюбленная бытовая манипуляция «ты меня доведешь», воображаемый исход которой — смерть или тяжелая болезнь родителя — кошмар для любого ребенка. В повести Алексина «Безумная Евдокия» она реализована на уровне сюжета.
Эгоистичная девочка-подросток Оля ненадолго пропадает, быстро находится, а ее мама сначала просто сильно волнуется, а потом в буквальном смысле сходит с ума. Однако Евдокия, о которой речь в заголовке, не эта самая мать. «Безумная Евдокия» — прозвище Олиной учительницы, и ее безумие — всего лишь аналог странности, непонятной и отталкивающей для Оли. Это безумие как насмешка — мнимое, нестрашное — нужно здесь лишь для контраста с реальной психической травмой матери.
Ментальное расстройство, не названное за ненадобностью (главное здесь — акцент на причинно-следственной связи бездумного поступка дочери и последствий для матери), становится назиданием, своеобразным развернутым пересказом не изжитой еще до конца токсичной страшилки советского и постсоветского мира «а вот одна девочка не слушала маму, и тогда мама умерла/заболела». Как и в самой родительской присказке, проступок и наказание несопоставимы, и вместо требуемого вывода, что нужно бережно относиться к близким, этот воспитательный кейс порождает скорее невротическое чувство вины.
«Убить пересмешника» Харпер Ли
В советской культуре преступления и ментальные расстройства часто стоят рядом. Впрочем, такое же положение вещей можно встретить в классической мировой литературе: неудобные персонажи — возмутители спокойствия, причина страхов нормальных добропорядочных граждан. И потому мотив безумия так часто рассматривается в мировой литературе в контексте социальных потрясений. Тем интереснее, что в романе Харпер Ли«Убить пересмешника» именно человек с ментальными особенностями преступление предотвращает.
Затворник Артур, или Страшила Рэдли, сосед главной героини, окруженный легендами и домыслами, тоже поначалу пугает, как и сумасшедшие из классической литературы. И потому может показаться, что здесь все то же движение от непонимания, порождающего защиту (страх, смех, желание оградиться), к принятию, с целым спектром реакций от унизительной жалости до сочувствия. Но здесь важно, что Страшила Рэдли — не функция, нужная лишь чтобы оттенить главного героя или подчеркнуть центральный конфликт. Его не исчерпывает и не ограничивает ментальное расстройство, это самостоятельный, деятельный и безусловно положительный персонаж. Немаловажно, что главная героиня представляет себе жизнь с точки зрения Артура: эта особенность станет ключевой в более поздней литературе young adult.
Наше время
Когда категория текстов для юношества стала казаться устаревшей, на смену пришел young adult, основной массив которого составили переводные тексты — с проблемами, о которых говорили на Западе чаще и громче, нежели в России. Поэтому современная подростковая литература — буквально каталог таких проблем и вопросов. Разумеется, тема ментальных особенностей поднимается здесь особенно остро.
Продолжение подборки — на Bookmate Journal
Вывод из запоя в Краснодаре: как действовать при абстиненции до приезда врачей 
25 декабря 1991 года в Кремле был спущен флаг Советского Союза и поднят на 
Кинцо 
50 
Поделки 
81 год Киту Ричардсу 
Про потребности и их удовлетворение 
Сколько стоят пентхауз Хью Джекмана, поместье Джонни Деппа и вилла Пирса 
Праздничное фото 
