Январский романс

Здравствуй, я к тебе вернулся из лилового июля,
я принес ромашки, клевер, полусонную зарю,
легких бабочек лазурных, что с руки твоей вспорхнули,
их пыльцу не сдуло время...
Слышишь, здравствуй говорю.
Я вернулся, я пробился в твой январь неумолимый
через толщу ветра, снега, расстояний и времен,
хоть и знал, что в этом мире все, наверно, повторимо,
кроме радости молчанья, кроме нежности имен.
Я принес с собою ливень и размокшую тропинку,
облака, удары грома, сеновал и в полутьме —
нам блеснувшую из щели золотую паутинку,
тонкий абрис трех березок на затопленном холме.
Ты, наверное, не помнишь, как безгрешно щекотало
солнце на твоих коленях радужные волоски,
как цепляясь за предметы безнадежно пропадало
за твоей спиной пространство, распадаясь на куски.
Я смотрел куда-то мимо и уже любил преступно
ручеек, на грудь стекавший с мокрой пряди на виске;
и одно мне было ясно: что твои босые ступни
чище пламени и Бога, чище влаги в роднике.
Я вернулся. Ты не веришь?.. Да, бывает, что у сердца
из нагрудного кармана время выхватит мечту
и потом в холодном доме, где уже нельзя согреться
возвратит назад с усмешкой, — но не ту, не ту, не ту!..
Так бывает...
Впрочем, это — неизбежность жизни, что-ли,
вечный риск существованья, или, проще говоря,
за окном январь и стужа, а те бабочки на шторах —
очевидная ошибка моего календаря.
Илл.: Angela Barrett "Snow White's Mother" (1991 год)

|
</> |