Вспомним Эсхила

Сегодня у меня пост из другой оперы. И даже не из оперы. Но там будет очень коротко, я сначала напишу про свою текучку, она ближе Эсхила. Да и все ли его помнят?
В лицо летит дождь со снегом (или снег с дождём?), ветер сильный, сырой, неба нет. Хлюпает слякоть под ногами. Не было бы у меня собаки - ни за что не пошёл бы гулять, а так - целый час окись водорода во всех агрегатных состояниях смывает вирусы с моего лица, да они уже наверняка сдохли от холода, эти недоклеточные. Иду и утешаю себя тем, что я себе укрепляю здоровье. И ведь в самом деле не болею. О пользе прогулки в плохую погоду хорошо написано у О.Генри в новелле "Пурпурное платье". Сказочник... Сусальщик... Пасторальщик... Но пишет хорошо. Знал, где оборвать новеллу. Попробовал бы продлить, интересно, что бы у героев дальше получилось...

Это фото я днём сделал. Погода такая же была, только светло было. На зуме снимал, на другую сторону улицы не переходил и не знаю, из чего сделана та "собака" (все собаку видят?).
Уже три полных дня отфевралило. А с чего это вдруг русские стали называть месяцы не по-русски? У белорусов названия остались старые. В переводе на русский месяцы зимы можно назвать снежень-хладень-злыдень. Февраль по-белорусски люты, но слово "люты" в белорусском языке не имеет эмоциональной нагрузки русского слова "лютый". По-белорусски люты — это просто злой. Стало быть месяц - злыдень. Тут ещё пример "ложного друга переводчика". Есть в русском языке слово "злодей". Есть и в белорусском слово "злодiй", но это не злодей, а просто вор.
С январём тоже. По-белорусски он студзень. Но слово "студзёны" не имеет эмоциональной нагрузки русского слова "студёный", по-белорусски это просто холодный. Так что месяц можно назвать хладень.
Ну что, будем переходить на русский язык с европского?
-----
Пауза: георгин, который я считаю самым красивым из тех, что бывали у нас на участке.

===
Я не ввязывался в дискуссию кино, но получив несколько комментов, удивился тому значению, которое придают спецэффектам. Я - вообще против спецэффектов. То есть, я считаю, что разные приёмы съёмки следует применять только до той степени, чтобы создать эффект естественности, не более. При хорошей режиссуре даже эти приёмы можно свести к минимуму. Вот тут я предлагаю вспомнить Эсхила или прочитать его, если он прошёл мимо (то есть, вы прошли мимо него). Кто не любит Эсхила - вспоминайте Софокла. Вспоминайте, как ставилась древне-греческая трагедия.
По сути это был театрализованный рассказ, а не спектакль в нашем понимании. Рассказ вёлся диалогом хора (не очень большого: 8 - 16 человек) и корифея. Герои, о которых вёлся рассказ, могли появляться и вести диалог с хором (и корифеем), а могли и не появляться. Такие действия, как убийство, самоубийство, смерть - не показывались, об этих событиях сообщал вестник. Потом трагедии усложнились, появились диалоги героев между собой, появились "машины", спускающие героев с неба, но я про первые трагедии, про Эсхила. Что мы, собственно сообщаем зрителю нового, когда показываем подробно драку героев или постельную сцену? Обозначив эти события, мы дадим возможность зрителю додумать, как это произошло, стать (мысленно) участником этого действия. По-моему, вовлечь зрителя в спектакль - более ценно.
В современном кино я видел похожие приёмы. Помню итальянский фильм 50-х годов (не помню ни названия, ни режиссёра). Полиция окружила партизана в доме. Он кричит, что хочет сдаться, но будет говорить только с начальником, пусть тот подойдёт к дому, а партизан с поднятыми руками подойдёт к окну. При этом нам показывают, как партизан аккуратно, тщательно прикрепляет под одеждой толовые шашки, устраивает из скамеечки и табуреток лесенку перед окном. Когда начальник подходит к дому, нам показывают, ноги партизана, как он птицей взлетает на подоконник. Слышен взрыв. Мы не видим взрыва, мы не знаем, уцелел ли начальник полиции: ведь это не имеет значения, мы смотрим фильм не о его судьбе, а о судьбе партизана. Такой "спецэффект" меня вполне устраивает, разлетающиеся в огне чучела и лужа крови совсем не нужны.
|
</> |