Всё-таки скажу о Жванецком

troitsa1 — 28.11.2020 Теги: Жванецкий

Меня изумляет, что даже моя френд-лента, которую я тщательно подбирал и чистил 15 лет, полна нелицеприятных отзвуков на смерть Жванецкого. 

В моё советское время иметь и понимать его магнитофонные катушки у себя было как пароль «свой-чужой». Ведь и тогда далеко не все понимали его юмор. А сегодняшние сетевые жители понимают максимум Комеди клаб — этого закономерного апофеоза открытой пошлости.

Жванецкий был по духу либералом и кумиром либералов – они смотрели в одном направлении и верили в одних богов. Только в СССР это не так выпирало из него — там крышкой был фантастический талант творца умного смеха. Остроумный это два слова в одном, острый и главное — умный. 

С.И. Ожегов дает такое определение смеха — «нечто смешное, достойное насмешки» (то есть объект осмеяния). Шкурка банана на которой он поскользнулся же достойна насмешки? А ума там нет и близко. Это не наш смех, не смех Жванецкого. Это смех, который телевизор тебе цепляет якобы к шутке фигляра на экране. Чтобы ты знал — это шутка, пора смеяться.

Любая великая культура знает периоды расцвета и заката. Мы попали в эпоху заката, когда кумирами толпы становятся не полярники и лётчики-испытатели, а попсовые кривляки и комики с эстрады, смеющиеся над полярниками и лётчиками, а также над теми, для кого они кумиры. Потому и смех Жванецкого, требующий напряжения ума, вызывает у массы блогеров физическую боль — напрягать им нечего, и начинается фантомная боль. Вроде бы и было, но теперь нет вовсе.

Главная ошибка всех критиков юмориста — не умение разделить время Жванецкого, когда он был со своей Музой, и время растерянного Жванецкого, когда не только Муза улетела, но и предмет его сатиры империя СССР руками его друзей и из союзного правительства с КГБ совместно с Международным Кагалом пришла в руинированное состояние. Это его трагедия... И достаточно посмотреть в его глаза последних лет жизни. Там понимание. Что  Жизнь ушла на разрушение того, что оказалось дорого. Что было частью тебя самого, причём, как оказалось, главной и самой дорогой частью. Получается, что всё было ошибкой, всё было зря. Как такое вместить и принять? И Муза ушла тихо и не заметно, пока он радовался завоеванию его страны чужими людьми, хотя для него и не инородцами.

Жванецкий – это смех, переходящий в беззвучный плач. Комедия, переходящая в трагедию. Смех, убивающий смеющегося. Трагедия последнего периода жизни Жванецкого важнее, чем самые яркие времена его славы. Смерть подводит черту и определяет смысл жизни. Трагедия в том, что смысл оказался ложным, а талант – соблазном и ловушкой. И чем ярче талант, тем он  разрушительнее.

Но пока никто не сказал о его тоске. Жванецкий тосковал о потерянном смысле. Он никому и никогда об этом не сказал, но в его взгляде это выражено ярко. Это потухший взгляд с огромной внутренней болью человека, понявшего, что ценности оказались фальшивыми, а жизнь прожитой, и уже ничего не изменить, потому что народ разлюбил, с религией отношения не сложились, а отказаться от жизненного пути невозможно. Придётся уносить всё это с собой.

Жванецкий – это трагедия поколения.

***

ТАК МЫ ЖИЛИ!

Она была суровой, совсем не ласковой с виду. Не гламурной. Не приторно любезной. У неё не было на это времени. Да и желания не было. И происхождение подкачало. Простой она была.
Всю жизнь, сколько помню, она работала. Много. Очень много. Занималась всем сразу. И прежде всего — нами, оболтусами.
Кормила, как могла. Не трюфелями, не лангустами, не пармезаном с моцареллой. Кормила простым сыром, простой колбасой, завёрнутой в грубую серую обёрточную бумагу.
Учила. Совала под нос книги, запихивала в кружки и спортивные секции, водила в кино на детские утренники по 10 копеек за билет.
В кукольные театры, в ТЮЗ. Позже — в драму, оперу и балет.
Учила думать. Учила делать выводы. Сомневаться и добиваться. И мы старались, как умели. И капризничали. И воротили носы.
И взрослели, умнели, мудрели, получали степени, ордена и звания. И ничего не понимали. Хотя думали, что понимаем всё.
А она снова и снова отправляла нас в институты и университеты. В НИИ. На заводы и на стадионы. В колхозы. В стройотряды. На далёкие стройки. В космос. Она всё время куда-то нацеливала нас. Даже против нашей воли. Брала за руку и вела. Тихонько подталкивала сзади. Потом махала рукой и уходила дальше, наблюдая за нами со стороны. Издалека.
Она не была благодушно-показной и нарочито щедрой. Она была экономной. Бережливой. Не баловала бесконечным разнообразием заморских благ. Предпочитала своё, домашнее. Но иногда вдруг нечаянно дарила американские фильмы, французские духи, немецкие ботинки или финские куртки. Нечасто и немного. Зато все они были отменного качества — и кинокартины, и одежда, и косметика, и детские игрушки. Как и положено быть подаркам, сделанным близкими людьми
Мы дрались за ними в очереди. Шумно и совсем по-детски восхищались. А она вздыхала. Молча. Она не могла дать больше. И потому молчала. И снова работала. Строила. Возводила. Запускала. Изобретала. И кормила. И учила.
Нам не хватало. И мы роптали. Избалованные дети, ещё не знающие горя. Мы ворчали, мы жаловались. Мы были недовольны. Нам было мало.
И однажды мы возмутились. Громко. Всерьёз.
Она не удивилась. Она всё понимала. И потому ничего не сказала. Тяжело вздохнула и ушла. Совсем. Навсегда.
Она не обиделась. За свою долгую трудную жизнь она ко всему привыкла.
Она не была идеальной и сама это понимала. Она была живой и потому ошибалась. Иногда серьёзно. Но чаще трагически. В нашу пользу. Она просто слишком любила нас. Хотя и старалась особенно это не показывать. Она слишком хорошо думала о нас. Лучше, чем мы были на самом деле. И берегла нас, как могла. От всего дурного. Мы думали, что мы выросли давно. Мы были уверены что вполне проживём без её заботы и без её присмотра.
Мы были уверены в этом. Мы ошибались. А она — нет.
Она оказалась права и на этот раз. Как и почти всегда. Но, выслушав наши упрёки, спорить не стала.
И ушла. Не выстрелив. Не пролив крови. Не хлопнув дверью. Не оскорбив нас на прощанье. Ушла, оставив нас жить так, как мы хотели тогда.
Вот так и живём с тех пор.
Зато теперь мы знаем всё. И что такое изобилие. И что такое горе. Вдоволь.
Счастливы мы?
Не знаю.
Но точно знаю, какие слова многие из нас так и не сказали ей тогда.
Мы заплатили сполна за своё подростковое нахальство. Теперь мы поняли всё, чего никак не могли осознать незрелым умом в те годы нашего безмятежного избалованного детства.
Спасибо тебе! Не поминай нас плохо. И прости. За всё!
Советская Родина.
Жванецкий

Оставить комментарий

Популярные посты:

mesian

Коронки из диоксида циркония: особенности, кому показаны

veronika_stef

Традиционный пост

cinik_ru

РПЦ против Велеса

what_2_wear

Ботинки челси Эконика 37

home_and_garden

Дом за один евро

foto_history

Москва подземная

fotovivo

Облака плывут как павы

padolski

Плоскости и измерения

vitkvv2017

Главная грешница США в 90-х: 11 фото манящей первой леди Америки, которые

• Ранее
• По теме
• Архив