Восьмого марта некоторые мужчины вспоминают замечательных старых женщин. У вас

"Русский африканец в Альпах: записки из сундука
нищеброда"
Пост 10 - 08.03.24
У меня были три таких старухи , среди которых на первом месте Мария Вега...
Вчера целый день искал свои воспоминания о встрече с Марией Вега и не нашел …
Сегодня Аня Китаева, моя дочь , послала мне его….
О ЖЕНЕ ЗАВХОЗА, ДОЧЕРИ КАМЕРГЕРА, ОДОЛЕНЬ-ТРАВЕ И НИТЯХ ИСТОРИИ
Дело было в конце 70-х годов.
Мы жили в Ниамее, столице Нигера. Прекрасном, по моим детским воспоминаниям, городе вечного солнца на краю Сахары.
Папа работал врачом в советском посольстве. Беременная жена посольского завхоза заболела брюшным тифом, и папа полетел с ней в Москву через Париж. Нигер - страна мусульманская, аборты запрещены, была опасность потерять и ребенка, и женщину.
Обычно летали домой через Дакар, а тут надо было срочно, поэтому рванули через Париж, где и заночевали. Поселили в гостиницу в центре города, подали в номер ужин. Вот это вот всё: на позолоченной тележке под позолоченными колпаками - мизерные кусочки еды. Очень по-парижски. А утром сотрудники посольства, отвечавшие за то, чтобы папа не вздумал затеряться навсегда во чреве Парижа, не нашли его в номере.
Сотрудников не успел хватить удар, папа вернулся с той утренней прогулки, а один из товарищей попросил его взять с собой на родину лекарства и передать их женщине по имени Мария Вега, которая жила в то время в Ленинградском доме ветеранов сцены. Уговаривать папу не пришлось, кроме всего прочего он не впервые слышал это имя. В газете «Отчизна», которая регулярно поступала в наше африканское посольство, ему запомнилось её стихотворение: «Одолень-трава» (к слову, папа только недавно узнал, что речь шла о речных лилиях, ну да не о них рассказ).

Долго ли, коротко ли папа отправил в Ленинград лекарства для Марии, присовокупив к посланию просьбу выслать ему её стихотворный сборник с тем самым очаровавшим его названием «Одолень-трава», что Мария и сделала.


Мы всей семьёй вернулись из Африки. Вернулись, к слову, вчетвером, в Ниамее родился мой брат. Жили себе в нашем Тропарёво, когда папа получил от Марии извещение: приезжаю в Москву по делам публикации нового стихотворного сборника, предлагаю встретиться.
Вега остановилась в гостинице Берлин, папа туда и
отправился.
Купил цветов, зашел в отель, представился, предъявил паспорт,
сказал, с кем у него свидание, его пропустили, уже от лифта
вернулся и спросил у портье: «Скажите, а сколько Марии лет?».
И только тут узнал, что ей уже хорошо за 80.
Дверь номера ему открыла старая дама на голову выше его, с прямой спиной, при полном макияже и беломориной в зубах.

Папа пригласил её в ресторан, они спустились на первый этаж отеля, в ресторане было слишком шумно, пришлось заказать икру и шампанское в номер.
Из довольно скудной статьи о Марии в Википедии: родилась в 1898 году в Санкт-Петербурге. Отец - изобретатель новых типов вооружения, мать - певица, бабушка - актриса Александринского театра. Окончила Павловский женский институт. После революции уехала в эмиграцию, жила в Париже, печатала свои стихи и переводы в эмигрантской прессе, снималась в кино, работала не то модельером, не то моделью.

Веге не без оснований приписывается авторство знаменитой «Институтки» («Ведь я институтка, я дочь камергера…»)
Эх, не могу отказать себе в удовольствии процитировать хотя бы зачин этого романса (в детстве, помню, у нас была магнитофонная запись, кажется, пел Северный):
«Не смотрите вы так сквозь прищур ваших глаз,
Джентльмены, бароны и леди.
Я за двадцать минут опьянеть не смогла
От бокала холодного бренди…»
А папе спустя более сорока лет после той беседы в номере гостиницы Берлин ярче всего вспоминается рассказ об истории её любви.
До Революции у Марии был жених, военно-морской офицер, осенью 1917-го он был в командировке в Лондоне. До него дошли вести о том, что Марию с семьёй расстреляли, он не вернулся на родину, уехал куда-то в Америку, где и затерялся.
Вести на самом деле были лишь слухами, Мария с семьей благополучна переехала в Европу.
Ей было уже прилично за шестьдесят, когда от кого-то из эмигрантов она узнала, что жених её жив и обосновался во Флориде. Мария написала ему письмо, он примчался к ней в Париж, и они поженились.
Супруги какое-то время жили во Флориде, потом у него заболели ноги, им посоветовали отправиться на лечение в Швейцарию. Где он и скончался в итоге, оставив Марию без средств к существованию.
Она вернулась в СССР в обмен на обещание включать в свои сборники стихи о Ленине. Поселилась в доме ветеранов сцены в Ленинграде…
В том советском сборнике (с дарственной надписью папе) есть и «Одолень-трава»:
«В книжных лавках чужих земель
Редко выставлены в окошке
Наши книги. А нам как хмель, -
Буквы русские на обложке…»
Мария Вега вернулась из Москвы в Ленинград. Через какое-то время позвонила папе, попросила помочь её подруге, у которой обнаружили онкологию.
Подругу звали Ксения Куприна.

У меня сохранилась и её книжка с дарственной надписью. Называется «Мой отец - Куприн».
Мария позвонила папе снова зимой 1980-го. Сказала, что сидит на чемоданах, выезжает в Москву, хочет встретиться. Ему перезвонили через полчаса, сказали, что Мария Вега умерла.
Где-то через год умерла и Ксения. Папе запомнилось, что на похоронах старик с благородным профилем говорил о том, что обрываются нити, связывающие с прошлым.
Папа мне рассказывал, с каким благоговением он тогда осозновал, что держал в руках эти нити.
А я его вчера слушала и думала о других нитях и о другом прошлом. О мире, в котором жену посольского завхоза с брюшным тифом эвакуировали через Париж в Москву, чтобы сделать аборт. О стихах в оплату за крышу над головой и пенсию на старости лет. И о том, что умереть на чемоданах, собираясь на вокзал - очень даже неплохая смерть.
И о том, что эпохи, тщательно описываемые в учебниках истории, смена этих эпох, их взлеты и падения - всего лишь декорации для частных человеческих жизней.