Выразитель русского самосознания

rabota_psy — 10.06.2025 10 июня исполняется 95 лет со дня рождения Ильи Глазунова

Родные:

Илья Глазунов о своём детстве:

"Я знал, что двоюродная мамина сестра тетя Вера — монахиня, но дома это не обсуждалось и не комментировалось. Бабушка часто ходила в Матвеевскую церковь, пока ее не взорвали в 30-е годы. Лишь когда началась война и мы под немецкими бомбежками возвращались в Ленинград с дачи в Вырице, мама неожиданно сказала: «Илюша, помни, ты крещеный, православный»".

"«Голод. Вначале, несмотря на огромную слабость, голова была очень ясной… Потом временами начинаешь терять сознание, восприятие реальности нарушается… И нестерпимый холод. Свыше 40 градусов мороза. Мы даже спали в пальто, шапках, закутанные сверху шарфами. Но это не спасало. В квартире было так же холодно, как на улице. Снег всю зиму не убирали. Трупы упавших от дистрофии людей заносила снежная вьюга…

Моя бедная мама решила устроить мне ёлку, как всегда до войны. Она воткнула ветку в пустую бутылку из-под молока, завёрнутую в белую ткань… Повесила несколько ёлочных игрушек… Нашла свечку. Разрезала её на несколько частей, прикрепила к ветви… Из соседних комнат медленно шли родственники, опираясь на палки, закутанные, с неузнаваемыми от истощения лицами. Глядя на пламя угасающих свечей, все вдруг заплакали.



Первым в январе 1942 года не стало дяди, брата моей матери. Константин Константинович Флуг — знаменитый китаист, работал в Академии наук, специалист по древним рукописям Китая XV века, в прошлом офицер Добровольческой белой армии.

Потом умер мой отец. Он страшно, протяжно кричал: «А-а-а-а!» — в комнате, освещённой тусклым пламенем коптилки. Как сказал врач, вследствие «психоза от голода». Отцовский крик долго потом стоял у меня в ушах и вызывал ужас…

В начале февраля 1942 года умерла моя бабушка. Елизавета Дмитриевна Флуг — внучка знаменитого русского историка и статистика Константина Ивановича Арсеньева, воспитателя государя-освободителя Александра II. Я зашёл к ней в комнату. «Бабушка! Бабушка! Ты спишь?» В темноте подошёл ближе. Глаза её были словно полуоткрыты… Я положил бабушке руку на лоб. Он был холоден, как гранит на морозе… Не помня себя от ужаса, вернулся к маме и сказал: «Она умерла!» В ответ — едва слышный шёпот: «Ей теперь лучше. Не бойся, мой маленький, мы все умрём».

Как-то мама пришла из магазина напротив дома, где нам выдавали по 125 граммов хлеба на человека. С трудом дыша, легла на кровать и тихо сказала: «У меня больше нет сил, кажется, что это так далеко». С тех пор она не вставала.

Однажды я добрался до крохотной каморки, там жила наша родственница - тётя Вера Григорьева. Она переехала к нам два месяца назад, когда её дом разбомбили. Приоткрыв дверь, я увидел: она лежит в постели в зимнем пальто, закутанная в платок, под старыми одеялами. С её объеденного лица прыгнули в мою сторону три огромные крысы. Я успел закрыть дверь…

В доме 4 трупа… Запаха нет, потому что вся квартира была огромным холодильником… Первой решили хоронить бабушку. За деньги не хоронили, только за хлеб. Но мама и тётя Ася с трудом уговорили дворничиху тётю Шуру взять два дневных пайка хлеба - 250 граммов и 100 руб¬лей. Тело замотали простынёй и зашили. На углу были вышиты инициалы бабушки «Е. Ф.».

Дворничиха обвила бабушку верёвкой и привязала к моим детским санкам. Она обещала отвезти и похоронить на Серафимовском кладбище.

Спустя несколько дней после организации бабушкиных похорон я снова вышел на улицу. Во дворе стоял грузовик: по городу время от времени ездила спецбригада, собирала мёртвые тела. Из-под лестницы нашего дома выносили трупы. Это были скелеты - некоторые в грязном белье, некоторые в пальто, некоторые запорошенные снегом, с сумкой, - они умерли прямо на улице…

Гора одеревенелых от мороза мертвецов в машине всё росла - их кидали, как дрова. И вдруг я увидел, как выносят труп, привязанный к моим детским санкам… Я подбежал к грузовику и прочитал: «Е. Ф.»…

Мой дядя (родной брат отца) Михаил Фёдорович Глазунов был главным патологоанатомом Северо-Западного фронта, академиком военной медицины. Он не раз просил шофёров, везущих по льду Ладоги медикаменты в осаждённый город, найти его семью, брата, мать, сестру, племянника и привезти их на Валдай, где находился центральный госпиталь Ленинградского фронта.
Одна из грузовых машин смогла доехать до города. Это был конец марта 1942-го. Так я был спасён, выбравшись из осаждённого Ленинграда по Дороге жизни.

После месяца в военном госпитале, куда меня положил дядя, меня отправили в глушь Новгородской губернии - деревню Гребло у озера Великое. Я каждый день писал маме. Письма, помеченные штампом «Просмотрено военной цензурой», шли очень долго. Я успел получить два письма от неё.

25 марта 1942 года.
«Дорогой мой, единственный мальчик! Всё время думаю о тебе. Никогда не думала, что буду так скучать. Как-то ты? Радуйся. Что уехал. Сегодня бы и есть тебе было нечего...
Не забывай... Всем поцелуй…»

26 марта 1942 года.
«…Писать довольно трудно, но хочу написать пару слов. Вчера Инна принесла твоё письмо, которое прочла с захватывающим интересом. Спасибо. Рады, что ты сыт. А здесь бы мучился.
...Единственно, что хочу - к тебе. Не бойся за меня... Пиши мне, сколько можешь - одно счастье. Целую моего родного. Всем привет…»

Больше писем от матери не было. Мама умерла, когда мне было 11 лет. Тогда и поселилось в моей душе чувство одиночества… И воля к жизни.

После блокады я так заикался, что даже поначалу в сельской школе отвечал письменно… Но никто не смеялся надо мной, все относились ко мне с любовью и дружеским пониманием.

Когда я вернулся в Ленинград, город был очень пустынным… Я шёл по безлюдной набережной у Летнего сада, и иногда мне казалось, словно мама окликает меня. Я оглядывался, но видел могучие воды Невы и кружащиеся над ней стаи чаек.

В 1944 г. (почти сразу после приезда) мне посчастливилось поступить в среднюю художественную школу при Институте им. Репина Академии художеств СССР. Искусство и упорный труд художника спасали меня от одиночества…

В 1945 г. я видел, как по Садовому кольцу в Москве вели пленных немцев. Стоя в толпе, я со жгучим интересом рассматривал тех, кто недавно бомбил мой великий город Ленинград, презирая «низшую славянскую расу». Я смотрел на них с брезгливостью победителей… и ненавистью. Мне было уже 14 лет»."
Отрывок из книги И. Глазунова "Россия распятая" https://vk.com/wall-3460822_409002

Деревенские

"18.06.2020
Истощённому голодом и смертями близких пацану суждено было поселиться в деревне Гребло на озере Великом, в избе солдатской вдовы Марфы Ивановны Скородумовой, у которой было двое своих детей.
В книге воспоминаний «Россия распятая» Глазунов пишет, что к нему тут отнеслись не просто с сочувствием, а «с тонкой душевной деликатностью». И было за что: на глазах мальчика в их квартире на Петроградской от холода и голода умерли отец, бабушка, дядя и тётя. Умирающая мать при прощании благословила Илюшу «на спасение медной фамильной иконкой». Вскоре и она умерла.
Ещё не зная об этом, мальчик из Гребло писал ей письма, которые чудом сохранились. Их нельзя читать без волнения: «Родная, ой, тяжко мне! Украдкой набегают слёзы, какую я сделал непростительную ошибку, что уехал, я отдал бы 60 лет жизни, чтобы вернуться к тебе. Ты будешь уверять, что хорошо, что я уехал, что бомбят, что голодно, но мне наплевать, лишь бы быть с тобой!».
Вместе с новыми деревенскими друзьями он работает в колхозе, ходит в школу за 5 км по льду озера Великого. «На уроках мне приходилось иногда отвечать письменно, я стал заикаться от пережитого в блокаду кошмара...». Мальчик еще в Ленинграде стал вести дневник, где писал и делал карандашные зарисовки. В 12 лет узнаёт о смерти мамы: «Теперь я остался без Лёли. Я – круглый сирота! Что мне делать? Я весь день проревел, а утром проснулся и опять стал реветь. Для чего мне жить, я потерял всех, кого так сильно, безумно любил. Жизнь как тяжелое бремя. Так хочу умереть...» – записал подросток в дневнике.
В эти страшные дни его окружали простые деревенские люди – старики, женщины и дети, оставшиеся здесь, как он пишет в книге, «словно лишь для того, чтобы получать похоронки». Они-то и отогрели душу ребёнка от невыносимого горя...
Одарённого и впечатлительного отрока спасала и красота здешних мест. Деревня была старинная, жили Скородумовы в барском доме, вблизи вековой липовой аллеи. «Передо мной открылся мир русской деревни с её могучей и нежной северной природой...». Впоследствии Глазунов одну из своих картин назвал «Новгородская деревня Гребло. Озеро Великое».
За эти два военных деревенских года он особенно сблизился со своим одногодкой Гришей Скородумовым, с которым дружил до его смерти в 2000 году. Григорий Сергеевич Скородумов много раз гостил у друга в Москве, иногда беря с собой дочь и сына, которого, кстати, назвал Ильёй в честь знаменитого друга.
Сегодня боровичанин Илья Григорьевич Скородумов с теплотой вспоминает московские встречи со своим тёзкой. Слышал, как они с отцом вспоминали военное детство, ощущал в этих разговорах какое-то глубокое, только им понятное чувство. Оба детьми потеряли в войну отцов и близких. У Гриши отец, Сергей Тимофеевич Скородумов, пропал без вести под Лугой в окружении 177-й дивизии, не вернулись с войны и пять дядьёв – братьев его мамы...
В 1976 году сам Илья Глазунов приезжал на Великое со съёмочной группой, снимавшей о нём большой фильм. Была ещё жива Марфа Ивановна, рассказы которой запечатлела кинолента... Деревни Гребло давно уже не существует, но местные краеведы два года назад поставили на месте дома валун с надписью о том, что тут с 1942 по 1944 год жил народный художник СССР Илья Сергеевич Глазунов.
Константин ЯКОВЛЕВ.

Илья Глазунов с матерью, довоенное время
Отсюда https://xn--1919-43datrr5i.xn--p1ai/news/society/ilya_glazunov_blokadnyy_malchik/

Искусствоведы:
"Западная культура знает два типа сознания -- иерархическое и личностное, и, соответственно, два типа общественного устройства -- монархию и буржуазную демократию. Глазунов выпадает из обоих, идея иерархии ему так же чужда, как и свобода выбора. Его мышление по-восточному синкретично, что в России (справедливо или нет) принято связывать с византийским наследием. Как Энди Уорхол сделал томатный суп эстетической формулой Америки, так Илья Глазунов превратил византийскую духовность -- большие иконописные глаза -- в своего рода метку, которая ставится всюду и, как великая универсальность, значит сразу все и ничего в частности. Русско-византийскую духовность он низвел до Арбата, до рынка, до лубка, до попсы, до по-своему безупречной формулы. Благодаря ему кажется, что и вся русская традиция была риторичной и плаксивой и даже Византия не чуждалась пафоса пригородной электрички и по-домашнему коммунального космоса. Достичь подобного эффекта мог только гениальный концептуалист, каковым Глазунова не считают по недоразумению. Точнее потому, что он не только скверно рисует, но еще хуже изъясняет нарисованное, беспрестанно твердя о каком-то академизме, который всех окончательно путает".

Из статьи Александр ТИМОФЕЕВСКИЙ
Газета «Коммерсант- Daily», 30 июля 1994 года
https://gridassov.livejournal.com/63507.html

Посттравматическое

"— Из эвакуации я вернулся в 1944-м и сразу же отправился туда. Шагнул во двор и вдруг услышал женский крик: «Илюша!» Звала узнавшая меня соседка. Она выглядывала из окна нашей квартиры номер 33, куда, видимо, переехала. Я посмотрел в ту сторону и… бросился наутек. Бежал, не разбирая дороги. Стало жутко от нахлынувших воспоминаний: слишком многое пришлось вынести в блокаду. В эвакуации первое время я письменно отвечал на уроках. Когда вызывали к доске, словно в ступор впадал, немел, заикался. Пережитый кошмар мешал говорить… Потом еще много раз я приближался к родному дому, но не переступал его порог. Не мог. Сделал это лишь пару недель назад. В нашей квартире теперь фотостудия. Старые перегородки сломаны, комнаты объединены в единое помещение. Когда я зашел туда, снималась молодая пара — жених и невеста. Красивые, молодые, счастливые, они целовались ровно на том месте, где когда-то стояла кровать, на которой умер мой отец Сергей Федорович…

Если же вернуться к вопросу о вере… Перед тем как я уехал в эвакуацию, мама достала из шкафа семейную реликвию, медную иконку Божьей Матери, и повесила мне на шею. По преданию, древний образок прежде принадлежал княжне Лопухиной, опальной жене Петра Первого, а в русско-турецкую войну он спас от смерти моего деда, отразив неприятельскую пулю. И я долго не расставался с оберегом, летал с ним в воюющий Вьетнам, брал его в Чили в 1973-м, в другие горячие точки, не снимал даже в аэропорту — металлоискатель не реагировал. А лет десять назад затеял ремонт в городской квартире и спрятал образок в укромном местечке. Положил в специальную шкатулку. Потом хватился — нету. Видимо, наемные рабочие, гастарбайтеры, нашли тайник и унесли все, что в нем лежало. Я сильно горевал. Икона охраняла меня. Еще в схроне лежала старая эмалированная брошь. Мамина. Это была
память о ней…
Отсюда fakty.ua/124631-ilya-glazunov-vmesto-dissidenta-solzhenicyna-mne-predlozhili-narisovat-tovaricsha-brezhneva-no-ya-otkazalsya

«Дома у нас среда была антисоветская. Отец люто ненавидел большевиков и все, с ними связанное».

Картинка "Возвращение блудного сына" кисти Ильи Глазунова была создана в 1977 году:


И Андрей Дмитриевич Сахаров, и Александр Исаевич Солженицын, и Илья Сергеевич Глазунов в советское время активно сотрудничали с советской властью, хотя исповедовали антисоветские взгляды. Один стал иконой демократии, другой - иконой антисоветизма, а третий - иконой России, которую потерял её народ-блудный сын.

Интеллигентское
Интеллигентские круги Илья Глазунов откровенно бесил. Их иконой стал антироссийский стёб от Васи Ложкина.

Картина "Великая прекрасная Россия" Васи Ложкина, - художник Алексей Куделин 1976 года рождения работает под этим псевдонимом, - прошла две экспертизы. Согласно заключению экспертов, на картине имеется "обозначение негативных эмоций по отношению к этническим группам", однако экстремизма специалисты не заметили, пишут "Ведомости". https://pikabu.ru/story/yekspertiza_vnov_ne_nashla_yekstremizma_v_kartine_vasi_lozhkina_velikaya_prekrasnaya_rossiya_10350102

Negative narcissistic investment по отношению к собственному народу - это тоже концептуализм.

Как и Глазунов, Ложкин изображает сказочный, придуманный мир. Рисует картины из жизни вымышленного города Кобылозадовска, через который и высмеивает типажи встречавшихся ему граждан. Россия у него - депрессивно-мстительная мать.



Предыдущее поколение интеллигентов "переваривало" Глазунова иначе.

Сам Есин - так же обласканный советской властью успешный журналист, доктор филологических наук, тридцать лет преподавал в Литературном институте им. А. М. Горького и был его ректором в 1992—2005, в детстве побывал в плену, его отец был репрессирован, - описывает раздвоение души и путь к успеху.

Роман Сергея Есина «Имитатор» был опубликован в 1985 году в журнале «Новый мир». Прототипом главного героя, энергичного живописца Семираева, читатели-интеллигенты единодушно считали Илью Глазунова.
Текст романа есть тут https://lit.lib.ru/e/esin_s_n/text_0020.shtml

Ну, а далёкие от искусствоведения и политики зрители Глазуновскую коллажно-концептуальную Россию с её византийским микрокосмом случайных встреч в электричках и ненавистью к хрущёвскому клерикализму, иконописную Россию художника просто любили.


Портрет жены Ильи Глазунова 1968 года

Лично я вижу в его работах отражение мира расколотого травмой "Я", которое никогда уже не станет цельным, сколько предметов и лиц в композицию ни нагромождай.

"Как-то раз он зашел в Русский музей и увидел икону ХII века «Ангел Златые власы». «Характерная особенность этой иконы — огромные глаза ангела. Видимо, эти глаза на него так повлияли, что он немного на этой теме сдвинулся и стал рисовать их повсюду. Эти глаза стали для него символом духовности, русского мира, ну этого всего. Тогда это было очень свежо», — рассказывает молодой питерский художник Алексей Чижов".
Отсюда https://dailystorm.ru/kultura/poluhudozhnik-dlya-poluintelligencii

Это Чижову ещё аниме и модные плюшевые игрушки Лабубу ещё не показывали, а то бы он про влияние больших глаз нам ещё больше интересного рассказал.

Лично я считаю, что религия стала для Глазунова утешением. Он вырос в семье, где о религии молчали, и для него-сироты обретение мира в душе было связано именно с церковью и Христом. Вот эта концепция, - а наше постсоветское общество тоже ищет утешения, у него свои военные и перестроечные травмы, - и сделала его "популярным в народе" художником.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив