Ведьмы
krasavchik — 30.03.2013
По сути дела, любую образованную барышню можно назвать «ведьмой».
Этимологически слово это происходит от ведю, ведать - «знание, знать».
Видимо, женщины, в старину считавшиеся ведьмами, обладали некими
особыми знаниями, и были относительно образованными дамами. Умная
независимая женщина всегда вызывала некоторую подозрительность и
неприязнь.
Ведьмы. Оглядываюсь назад и вспоминаю, кого из встреченных мною в жизни женщин можно было бы наградить столь замечательным эпитетом? Есть пяток кандидатов ).
Что в старину заставляло европейских женщин становиться «ведьмами»? Дремучесть и ограниченность окружающих? Или, напротив, выдающиеся качества ее самой?
Все же, «ведьма», как мне кажется, было явлением социальным. это было, своего рода, феминистическим движением того времени. Средние века, мрачные и жестокие, были временем «ведьм». В наши дни ведьмовство в классическом своем смысле невозможно. Всякие фрики и бизнесмены от мракобесия - не в счет. Сегодня женщины с задатками «ведьмы» самовыражаются по иному, они становятся суфражистками, феминистками, ведут блоги, вместо Лысой горы устраивают оргии в Зоологическом музее, оголяют сиськи и срубают кресты. Да, одно у них осталось неизменным, они все так же недолюбливают храмы.
Недавно мне в руки попалась интересная книженция, «Синагога Сатаны» Станислава Пшибышевского. Занимательное чтиво. И пусть вас не смущает слово "синагога". Ничего антиеврейского в книге нет. Если выкинуть из него всяких инкубов и демонов, социально-экономические причины, толкавшие средневековых женщин на ведьмовство описаны весьма убедительно.
Почитайте. Хоть и много букв, но не пожалеете.
Женщина средних веков была малокровна до крайности, она поражала грязью, потому что все средние века болезненно боялась воздуха и воды; порабощенная мужчиной, отвергнутая церковью, презираемая даже Богом, который создал ее из кривого ребра Адама, женщина была совершенным зверем. Ее злые инстинкты пышно разрастались, как ил на дне морском. Мозг ее рождал бешено мстительные замыслы против соседки, которая кинула на нее злой взгляд, против мужа, угощавшего ее пинками, против помещицы, которая порой, чтобы рассеять скуку, приказывала ее сечь.
Малокровие, разные, порожденные грязью накожные болезни постоянно раздражали ее сладострастие; она отдавалась каждому мужчине, т.е. безвольно давала насиловать себя, но никогда не испытывала удовлетворения.
Одна вечно растущая жажда наслаждения,
удовлетворения, продолжительной половой оргии мучила
женщину-зверя.
Она находилась всегда в возбужденном состоянии. При дьявольском
«меланхолическом» темпераменте, в этой «дьявольской купели», каждая
мысль, каждое ощущение становится ядом. Вопрос о том, когда эта
женщина станет ведьмой, это только вопрос того, когда все зародыши
одержимости, которые она носит в себе, придут к проявлению.
И вот в один прекрасный день это наступает. Никогда она еще не чувствовала такого беспокойства. Она мучится больной жаждой убивать, рвать людей в клочья, неистовствовать, кричать и вдруг, как будто гонимая посторонней силой, она мчится бессознательно в лес, она не бежит, летит, она чувствует, что ее несет по воздуху, пока, наконец, она не падает.
И вот рядом с ней появляется инкуб. Он очень красен, одет как охотник, немного хромает, прячет хвост, насколько может, и рогов его не видно, но она наверняка, знает, что это черт. Ей страшно, но она ужасно любопытна. Она знает его могущество, она знает, что он может дать ей все, что она ни пожелает; в это мгновение она не думает о том, что деньги его после оказываются песком или грязью, ей очень страшно, но любопытство пересиливает страх.
Между тем черт приближается с
ласковыми, но весьма недвусмысленными движениями. Он знает-де нужду
ее сердца, знает, чего ей недостает, он согласен исполнить ее
желания, если она отдастся ему и - conditio sine qua non* — не
будет раскаиваться в этом. Он становится все настойчивее. Она еще
защищается, но уже чувствует, как тяжесть его опускается на нее, и
она дает произойти ужасному.
Это не сладострастие; от этого больно и холодно, о, как
холодно!
Придя в себя, она замечает, что на две мили удалилась от своей
деревни. Она дрожит как в ознобе, она разбита всем телом, она с
величайшим трудом тащится назад, и только робкая надежда на то, что
желания ее исполняются, поддерживает ее на ногах.
Но ничто из ее желаний не исполняется, страшная мука, раскаяние и
страх перед адом, страх, что ее живую утащат в ад, доводит ее до
безумия. Она переживает, бок о бок с храпящим мужем, ужасную ночь.
Ад с ужаснейшими пытками разверзается перед ее глазами, с безумным
отчаянием вперяет она в него взгляд, хочет молиться, но ее насильно
отрывают от молитвы, адский хохот раздается в комнате, маленькие
зеленые огоньки носятся взад и вперед, потом она слышит стуки в
стенах, растущие до страшного грохота, ее постель кружится, тряпье,
которым она прикрывалась начинает плясать, она хочет разбудить
мужа, но лежит как скованная и не может двинуться и вдруг опять
видит его.
И вновь испытывает она пытку холодного как лед полового акта, но теперь уже меньше боится, она даже задает вопросы своему адскому любовнику. В сущности, он любезный господин. Он советует ей сходить к ведьме, которая одиноко живет в лесу, и довериться ей; тогда она получит от нее травы, обладающие чудес ной силой.
Когда дьявол покидает ее, она впадает
в тяжелый, мертвый сон.
На другое утро, после пробуждения, ее первая мысль — старая ведьма.
Ее муж послан куда-то помещиком, а детей у нее нет. Она с
нетерпением ждет вечера.
С робкостью в сердце, гонимая страхом, она, наконец, приходит к
всегда запертому дому ведьмы.
Никто не помнит, когда страшная старуха пришли в деревню. Ее
боятся, страшная паника следует, когда она идет по улице. Матери
убегают с детьми, а если это уже невозможно, то творят крестное
знамение или произносят имя Иисуса, с величайшей заботливостью,
избегая прикосновения к ней и стараясь не дать eй взглянуть на
себя.
Но ведьма, видимо, ни на что не
обращает внимания, она только бормочет что-то себе под нос и время
от времени кидает на тот или другой дом короткий острый взгляд.
Ее давно побили бы камнями, ибо бесчисленны ее преступления, но
боятся помещицы, которая охраняет ее, потому что получает от ведьмы
яды для тайных целей.
Между женщиной и ведьмой, которая, впрочем, кажется, ждала ее,
завязывается долгая беседа. Она возвращается домой, полная
решимости и мужества, и судорожно сжимает в руке горшочек мази и
палочку, которую она должна спрятать в таком месте, где ее не
найдет никто, кроме принадлежащих к «той же секте».
Наконец наступает желанное мгновение, она извещена, что в такой-то день состоится посещение «синагоги».
В полночь она раздевается догола и натирается мазью, полученной от ведьмы, натирает все тело, преимущественно подмышками, под сердцем, темя и половые органы.
Она впадает тотчас же в
«твердый, как камень» сон, который продолжается очень недолго,
часто только одно мгновение.
Она «просыпается» и отправляется в синагогу.
Как она туда добирается, она не знает. Она знает все обстоятельства своего путешествия, она наверняка знает, что шла пешком, она припоминает, что по дороге с ней заговаривали, но больше ничего.
Шла ли она много или мало времени, она не знает. Место, куда она, наконец, попадает, ей не совсем незнакомо. Это пользующееся дурной славой жуткое место на одной горе, о котором она уже раньше слыхивала, пустынная поляна, без дороги, без жилищ поблизости.
Она уже застает большое собрание — мужчин (их немного), женщин и детей. Некоторых она, кажется, узнает, но не вполне, потому что очень темно и беспокойно колеблющееся пламя факелов искажает фигуры, превращая их в страшные привидения.
Она видит женщин, полуобнаженных,
мчавшихся в диких прыжках взад и вперед, в растерзанных платьях и с
распущенными волосами, легко и быстро, как-будто они ничего не
весят. Время от времени поднимается оглушительный вой: «Гар! Гар!
Шабаш! Шабаш!» Вдруг, как по данному знаку, все присутствующие
вы страиваются в круг с заложенными за спины руками, мужчина (он
большей частью дьявол-любовник) и женщина, спина к спине, и вот
начинается яростный вихрь пляски. Головы все быстрее откидываются
назад, громко орут распутные песни, все время прерываемые
задыхающимся, хриплым «Гар! Гар! Дьявол! Дьявол! Прыгай здесь,
прыгай там!»
В самых диких прыжках, в головокружительной путанице оргия
достигает вершины. Зверь выпущен, жадная похоть смешивается с
жаждой крови, безумие сладострастия загорается в болях
головокружения.
Пляска расстроена, люди бросаются друг на друга, мужчины и женщины
без разбора, отец на дочь, брат на сестру, мужчина на мужчину, все
собрание извивается в невероятнейшем, противоестественном
распутстве; как псы лежат они друг на друге, застыв в судорожных
конвульсиях, и в отвратительные стоны нечеловеческого, болезненного
совокупления врывается хриплое «Гар! Гар!»
Женщина управляет сборищем и доводит его до экзальтации. Чтобы отречься даже от малейших при знаков стыда, она сплетает руки за спиной, бросается на спину, подымает кверху широко расставленные ноги и с хриплыми криками отдается фаллосу. Древняя жрица Кибелы просыпается в ней с двойной силой; одержимая нимфоманией фурия с нечеловечески разросшейся чувствительностью, которой грязь и отвращение служат похотливыми наслаждениями. Похоть завершается кровожадностью; она рвет ногтями собственное тело, вырывает толстые пряди волос из головы, расцарапывает себе грудь, но всего этого недостаточно, чтобы насытить зверя. Она бросается на дитя, которое приносится в жертву Сатане, рвет ему грудь зубами, вырывает сердце, пожирает его, обливающееся кровью, или разрывает ему артерии на шее и пьет брызнувшую оттуда кровь, или зажимает его мягкую головку между ляжек, приговаривая «Иди туда, откуда ты вышел!». Бесчисленны видоизменения этого похотливого убийства, и всегда дитя является ужасной жертвой кровожадного Сатаны, царящего в женщине.
После этой подготовительной оргии, которой заключается действительный, реальный шабаш, шабаш вавилонян, греков и римлян, шабаш доманихейский, начинается шабаш послеманихеиского периода.
Фактическое исчезает, сознание меркнет, разверзается неизмеримое царство ночи.
Появляется Сатана. Охотнее всего он принимает образ козла, но часто видят его и в человеческом виде. Кажется, что он сидит на кресле, у него есть что-то, напоминающее человеческий облик, но все неясно, как бы затуманено.
Только очень редко удается ясно увидеть его. Он страшен! Все члены его разрослись до чудовищных, гигантских размеров. На голове у него корона из черных рогов, из них один так ярко раскален, что весь шабаш освещен им ярче, чем полной луной. Глаза его велики, широко открыты и совершенно круглы. Получеловек, полукозел, он имеет человеческие конечности, женские, дрябло висящие груди, но что особенно бросается в глаза — это его гигантский искривленный фаллос, похожий на огромный собачий хвост, раскаленно-красный, заканчивающийся женскими половыми органами.
Голос его страшен, но беззвучен и хрипл; его трудно понимать. «Он всегда выказывает большую куртуазность, соединенную с манерами меланхолического принца, который скучает». Под пупом у него другое лицо, еще более страшное, чем верхнее — лицо испражнений с широко разинутой мордой и высунутым языком.
Лишь только Он появляется, начинается месса. Она начинается всеобщей исповедью и каждый кается в том, что сделал доброго. Каются в страшном грехе целомудрия, в смертном грехе смирения, терпения, умеренности и любви к ближнему. Каются в страшных и противоестественных грехах, заключающихся в исполнении десяти моисеевых заповедей, и горько сожалеют о том, что упустили случай совершить преступление.
Козел слушает внимательно и наносит страшные удары, потому что он не любит половинчатых. Каждый вступающий в его церковь должен целиком исполнять его законы.
После исповеди — представление тех, кто хочет вступить в его церковь. Дрожа от страха, предстают они перед троном владыки.
— Чего ты хочешь? Хочешь ты стать одним из моих? — рычит он на пришельца.
— Да!
— Так делай же и делай, чего я желаю.
Тогда вступающий произносит следующую формулу: «Я отрекаюсь сперва от Бога, потом от Иисуса Христа, Святого Духа, св. Девы, святых, святого Креста и т.д., во всем предаюсь в твою власть и в руки твои и не признаю другого бога, так что ты бог мой, а я твой раб».
После этого неофит целует Сатану в лицо под пупом и тем клянется в вечном рабстве и в покорности власти Дьявола.
Сатана ногтями сцарапывает у него со лба следы крещения, в грязной купели неофит подвергается новому крещению, причем он торжественно клянется никогда не принимать причастие иначе, как для преступных целей, оплевывать и осквернять св. реликвии, хранить тайну шабаша, вербовать новых приверженцев Для церкви Сатаны и посвящать ему все свои силы.
Церемония достигает своей кульминационной точки в страшной просьбе неофита к Сатане, чтобы он вычеркнул его из книги жизни и внес его в книгу смерти. Дьявол ставит свой знак на веках, плечах, губах неофита, женщинам же на грудной сосок, чаще же на половые части.
Договор с дьяволом заключен, человек безвозвратно подпал дьяволу. С этого момента природа его совершенно изменяется, в душе его все переворачивается вверх дном, закон, связывающий до сих пор зверя, становится над ним бессильным, все добродетели, навязанные ему законом, отбрасываются с издевательством и женщина возвращается к своей древней природе, которую тщетно старались в ней укротить. Все ее свойства сбрасывают узду. Женщины становятся fallaces, proditiosae, loquaces, garrulosae, tenaces, glutinosae, ardentes et luxuriosae, leves rebelles et libitiosae, nociosae et periculosae, comparantur Ursis, Vento. Scorpioni, Leoni, Draconi et Laqueo.
А в вашей жизни встречались «ведьмы», друзья мои? Или, быть может, вы сами из таких? )))
|
|
</> |
Займы без процентов: где взять деньги без переплат 
"Разговоры о равенстве и неравенстве..." (2025) 
Умеет ли Польша в танки? 
Бой за Хоаань: почему критикуют командование 123-й дивизии НОАК? 
Финита ля трагедия 
Поездка в Хану (Мауи) - день первый 
Поразительное фото 
Промес 
Львов не кормить! 
