В день рождения Александра Сумарокова (1717 - 1777 )
vazart — 25.11.2023 моя подборка его стихов и басенВОРОНА И ЛИСА
И птицы держатся людского ремесла.
Ворона сыру кус когда-то унесла
И на дуб села.
Села,
Да только лишь еще ни крошечки не ела.
Увидела Лиса во рту у ней кусок,
И думает она: «Я дам Вороне сок!
Хотя туда не вспряну,
Кусочек этот я достану,
Дуб сколько ни высок».
«Здорово, – говорит Лисица, –
Дружок, Воронушка, названая сестрица!
Прекрасная ты птица!
Какие ноженьки, какой носок,
И можно то сказать тебе без лицемерья,
Что паче всех ты мер, мой светик, хороша!
И попугай ничто перед тобой, душа,
Прекраснее сто крат твои павлиньих перья!»
(Нелестны похвалы приятно нам терпеть).
«О, если бы еще умела ты и петь,
Так не было б тебе подобной птицы в мире!»
Ворона горлышко разинула пошире,
Чтоб быти соловьем,
«А сыру, – думает, – и после я поем.
В сию минуту мне здесь дело не о пире!»
Разинула уста
И дождалась поста.
Чуть видит лишь конец Лисицына хвоста.
Хотела петь, не пела,
Хотела есть, не ела.
Причина та тому, что сыру больше нет.
Сыр выпал из роту, – Лисице на обед.
***
Всего на свете боле
Страшитесь докторов,
Ланцеты все в их воле,
Хоть нет и топоров.
Не можно смертных рода
От лавок их оттерть,
На их торговлю мода,
В их лавках жизнь и смерть.
Лишь только жизни вечной
Они не продают.
А жизни скоротечной
Купи хотя сто пуд.
Не можно смертных рода
От лавок их оттерть,
На их торговлю мода,
В их лавках жизнь и смерть.
Их меньше гривны точка
В продаже николи,
Их рукописи строчка
Ценою два рубли.
Не можно смертных рода
От лавок их оттерть,
На их торговлю мода,
В их лавках жизнь и смерть.
* * *
Если девушки метрессы,
Бросим мудрости умы;
Если девушки тигрессы,
Будем тигры так и мы.
Как любиться в жизни сладко,
Ревновать толико гадко,
Только крив ревнивых путь,
Их нетрудно обмануть.
У муринов в государстве
Жаркий обладает юг.
Жар любви во всяком царстве,
Любится земной весь круг.
МУЖИК С КОТОМОЙ
Без разбору ты ври про чужие дела,
Та работа не так, как твоя, тяжела.
Нет, не дивно нимало и мне, как тебе,
Что миляе на свете всего ты себе.
Да чужого труда ты не тщись умалять,
И чего ты не знаешь, не тщись похулять.
Если спросишь меня,
Я скажу, не маня,
Что честной человек
Этой гнусности сделать не может вовек.
Посмотри
И держи то в уме:
Нес мужик пуда три
На продажу свинцу в небольшой котоме,
Нагибается он, да нельзя и не так:
Ведь не грош на вино он несет на кабак.
Мир ругается, видя, что гнется мужик;
Свинценосца не кажется труд им велик.
Им мужик отвечал:
«Труд мой кажется мал.
Только бог это весть,
Что в котомишке есть,
Да известно тому,
Кто несет котому».
<1758>
ЭПИТАФИЯ
Под камнем сим лежит богатства собиратель,
Который одному богатству был приятель,
Он редко вспоминал, что жизнь его кратка,
Осталось на земли его богатство цело,
И съедено в земли его червями тело;
Им нужды нет, каков был прежде он богат.
И тако ничего не снес с собой во ад.
<1758>
ОБЕЗЬЯНА-СТИХОТВОРЕЦ
Пришла кастальских вод напиться обезьяна,
Которые она кастильскими звала,
И мыслила, сих вод напившися допьяна,
Что, вместо Греции, в Ишпании была,
И стала петь, Гомера подражая,
Величество своей души изображая.
Но как ей петь!
Высоки мысли ей удобно ли иметь?
К делам, которые она тогда гласила,
Мала сей твари сила:
Нет мыслей; за слова приняться надлежит.
Вселенная дрожит,
Во громы громы бьют, стремятся тучи в тучи,
Гиганты холмиков на небо мечут кучи,
Горам дает она толчки.
Зевес надел очки
И ноздри раздувает,
Зря пухлого певца,
И хочет истребить нещадно до конца
Пустых речей творца,
Который дерзостно героев воспевает.
Однако, рассмотрев, что то не человек,
Но обезьяна горделива,
Смеяся, говорил: «Не мнил во весь я век
Сему подобного сыскать на свете дива».
<1763>
К г. Дмитревскому на смерть Ф. Г. Волкова
Котурна Волкова пресеклися часы.
Прости, мой друг, навек, прости, мой друг любезный!
Пролей со мной поток, о Мельпомена, слезный,
Восплачь и возрыдай и растрепли власы!
Мой весь мятется дух, тоска меня терзает,
Пегасов предо мной источник замерзает.
Расинов я теятр явил, о россы, вам;
Богиня, а тебе поставил пышный храм;
В небытие теперь сей храм перенесется,
И основание его уже трясется.
Се смысла моего и тщания плоды,
Се века целого прилежность и труды!
Что, Дмитревский, зачнем мы с сей теперь судьбою?!
Расстался Волков наш со мною и с тобою,
И с музами навек. Воззри на гроб его,
Оплачь, оплачь со мной ты друга своего,
Которого, как нас, потомство не забудет!
Переломи кинжал; теятра уж не будет.
Простись с отторженным от драмы и от нас,
Простися с Волковым уже в последний раз,
В последнем как ты с ним игрании прощался,
И молви, как тогда Оскольду извещался,
Пустив днесь горькие струи из смутных глаз:
«Коликим горестям подвластны человеки!
Проспи, любезный друг, прости, мой друг, навеки!»
<1763>
О ЛЮБЛЕНИИ ДОБРОДЕТЕЛИ
О люты человеки!
Преобратили вы златые веки
В железны времена
И жизни легкости в несносны бремена.
Сокроюся в лесах я темных
Или во пропастях подземных.
Уйду от вас и убегу,
Я светской наглости терпети не могу,
От вас и день и ночь я мучуся и рвуся,
Со львами, с тиграми способней уживуся.
На свете сем живу я, истину храня:
Не трогаю других, не трогай и меня;
Не прикасайся мне, коль я не прикасаюсь,
Хотя и никого не ужасаюсь.
Я всякую себе могу обиду снесть,
Но оной не снесу, котору терпит честь.
Я ею совести грызения спасаюсь,
А ежели она кем тронута когда,
Не устрашусь тогда
Я всей природы,
Иду
На всякую беду:
Пускай меня потопят воды,
Иль остры стрелы грудь мою насквозь пронзят;
Пусть молния заблещет,
И изо мрачных туч мя громы поразят,
Мой дух не вострепещет,
И буду я на смерть без огорченья зреть,
Воспомня то, что мне за истину умреть.
Великий боже! ты души моей свидетель,
Колико чтит она святую добродетель,
Не гневайся, что мне противен человек,
Которого течет во беззаконьи век.
Мы пленны слабостьми, пороки нам природны,
Но от бесстыдных дел и смертные свободны,
И, ежели хотим,
Бесстыдно жить себе удобно запретим.
<1768>
СОВЕТ БОЯРСКИЙ
Надежных не было лесов, лугов и пашни,
Доколе не был дан
России Иоанн,
Великолепные в Кремле воздвигший башни.
В России не было спокойного часа,
Опустошались нивы,
И были в пламени леса.
Татары, бодрствуя несясь под небеса,
Зря, сколь ленивы
Идти во праздности живущие на брань,
И те с нас брали дань,
Которые уже воззреть тогда не смеют,
Как наши знамена явятся и возвеют.
Они готовы ныне нам,
Как мы им были, во услугу.
Не всё на свете быть единым временам.
Несут татара страх российским сторонам,
И разорили уж и Тулу и Калугу,
Пред россами они в сии дни грязь и прах,
Однако нанесли тогда России страх.
Уже к Москве подходят
И жителей Москвы ко трепету приводят.
Татара многажды с успехами дрались.
Бояра собрались
Ко совещанию на разные ответы
И делают советы…
В совете том боярин некий был;
От старости сей муж, где Крым лежит, забыл.
Бояра
Внимают мужа стара,
А он спросил у них: «Отколь идут татара?»
— «С полудни», — говорят. — «Где полдень? Я не знаю».
— «От Тулы их поход». — «Я это вспоминаю;
Бывал я некогда с охотой псовой там,
И много заяцов весьма по тем местам.
Я вам вещаю
В ответ
И мнение свое вам ясно сообщаю.
В татарской мне войне ни малой нужды нет,
И больше ничего сказать не обещаю.
Меня татарин не сожжет
И мне не сделает… увечья
Среди Замоскворечья.
Распоряжайте вы, а мой совет такой:
Мой дом не за Москвой-рекой».
<�между 1773—1774>
ИЗ 145 ПСАЛМА
Не уповайте на князей:
Они рожденны от людей,
И всяк по естеству на свете честью равен.
Земля родит, земля пожрет;
Рожденный всяк, рожден умрет,
Богат и нищ, презрен и славен.
Тогда исчезнут лести те,
Которы данны суете
И чем гордилися бесстыдно человеки;
Скончаются их кратки дни,
И вечно протекут они,
Как гордые, шумя, текущи быстро реки.
Когда из них изыдет дух,
О них пребудет только слух,
Лежащих у земли бесчувственно в утробе;
Лишатся гордостей своих,
Погибнут помышленья их,
И пышны титла все сокроются во гробе.
<1773>
ПОСЛЕДНИЙ ЖИЗНИ ЧАС
Я тленный мой состав расстроенный днесь рушу.
Земля, устроив плоть, отъемлет плоть мою,
А, от небес прияв во тленно тело душу,
Я душу небесам обратно отдаю.
<1773>