Тукай в Петербурге

dinasovkova — 22.04.2024

Казанский художник, учёный и к тому же отменный переводчик Рашид Тухватуллин работал с дневниковыми записями Габдуллы Тукая. Читала путевые заметки Тукая в его переводе — очень интересно.

Занятно, как Тукай в Петербурге слушал оперу, арию Онегина на граммофонной пластинке: «Татьяна сидит в саду, погруженная в раздумья. Из-за деревьев неожиданно появляется Онегин, запевает громким низким голосом, который заставил бы вздрогнуть и дюжего мужчину. Татьяна только что убежала из дома, она испытывает и влюбленность, и страх перед Онегиным. Сердечко бьется: тук-тук. Я подумал, что если бы увидел это на сцене: Татьяна охвачена такой многозначительной, трепетной робостью, волнением — и вдруг появляется Онегин и орет бычьим голосом, мне бы показалось это странным».

Рашид Тухватуллин:

«Перевёл когда-то на русский этот отрывок из путевых заметок татарского поэта Габдуллы Тукая (1886-1913). Возможно, не столько информативный, сколько любопытный некоторыми деталями». 

Из книги «Габдулла Тукай. Дневники». пер. с тат. И. Махмутова и Р. Тухватуллина. – Казань: «Смена», 2021:

... Тут я вспомнил о лежащем у меня в кармане письме с приглашением приехать в Петербург. Это уже не первое такое письмо. И не пустое, деловое! Однако, хоть и по делу, да поездку в Петербург я намечал на осень, после того, как подлечусь уфимским кумысом. Но нет, решено, нечего ждать, поеду в Петербург именно сейчас! Что мне торчать в Уфе, раз здесь нынче нет кумыса? Тем более, здешняя деревенская, застойная, сонная обстановка мне как жителю европеизированного, культурного города начинала надоедать. Хотелось жизни бурной, полной впечатлений и борьбы. Еду в Петербург! Поживу там до сезона кумыса. Послал телеграмму, получил ответ. Поехал.

VII

Восемь часов утра. Вот и Петербург. Николаевский вокзал. Как-то тихо и пустынно. Вспомнился зачарованный город пери из читанной в детстве книги, в котором ее герой Сейфуль-Мулюк искал свою возлюбленную Бадигуль-Джамал. Ходят по своему городу джинны, друг друга видят, оставаясь при этом невидимыми и неслышными для пришельцев. И почему-то тогда казалось, что этот город должен быть туманным и пасмурным. Представлялось, что и дома джиннов, которые занимаются тем, что похищают тайны у ангелов, забираясь на небеса по высоким лестницам, должны быть уходящими ввысь, насколько хватает взгляда.

Выйдя с вокзала, я нанял извозчика, и передо мной словно бы ожили те детские воспоминания. Ни звука в городе, ни грохота, ни шума - и сумрак, туман! Мягкий фаэтон с резиновыми шинами катится по деревянной мостовой, словно обутый в толстые валенки.

О, какие высокие дома! Черт знает, где небо, где солнце? Ясное ли небо, в тучах ли? Ничего не видно. Приезд в этот город я не хочу описывать теми же словами, что приезд в Уфу. Я ошеломлен.

Меня подавило великолепие города. Везде мощеные одинаковыми деревянными плашками мостовые. Проезжает конка. Но она не вызывает усмешки, как это было в Самаре. Тем более, что пожалуйста - тут же тебе и трамвай, а там и автомобиль проехал. Вот и Сергиевская, 81. Стоп! Приехали.

Нажимаю звонок. Еще рано, Муса-эфенди только что встал. Выходит меня встречать.

Внутренний двор, отгороженный не только от Петербурга, но и всего мира, словно обнесенный стеной Искандера. Потолки в квартире не настолько высокие, чтобы вызывать болезненные ощущения. Четыре или пять комнат, по местным меркам, светлые. Муса-эфенди живет здесь с супругой и детьми. Поместили меня в почетной комнате. Поскольку я известил о своем приезде телеграммой, номер мне, естественно, заказать не успели.

Немного поостыв от бесед с Мусой–эфенди, заняв кабинет, я ощутил некоторое неудобство от своего положения, к тому же я почувствовал себя хуже.

Невольно пришла в голову мысль, что неплохо бы снять какой-нибудь номер и пожить в нём. В этом вопросе мне не хотелось беспокоить Мусу-эфенди. В Петербурге у меня есть давние друзья Кабир Бакир, Абдулкарим Сагитов, которых я знаю пять лет. Вспомнил о них, соскучившись; да к тому же с их помощью можно было бы подыскать гостиницу. Однако они, оказывается, у Мусы-эфенди не бывают и, понятно, о моем приезде не слышали. А ведь я в Петербурге вот уже пятый день! Спрашиваю у Мусы эфенди, не знает ли он адресов моих знакомых и редакции газеты «Нур». Он не знает.

Я находился в растерянном состоянии, когда вечером пришел какой-то студент с запиской от Сафы-эфенди Баязитова. В записке – адрес. Наутро я отправился к нему в редакцию газеты «Нур», а там – мои друзья, о которых я накануне вспоминал. Рассказываю им, в чем дело.

Наконец, сняли номер в Казанской [улице]. Поистине великолепный номер. Два с полтиной в сутки, за самовар отдельная плата. Во весь коридор до самого входа бархатный ковёр. Про себя я прозвал его «Муромской дорожкой».

Недалеко от Невского проспекта. На красивой улице. До чего тут тихо, спокойно! Лежи себе и болей…

Пришли Шакир Мухаммедьяров, Абдулкарим Сагитов, студенты, учителя. И места для грустных мыслей не осталось. Комната моя и четверти часа не остается без гостей. Вместе идем в редакцию. Там Сафа-эфенди верстает номер. В какой-то момент приходят наборщики. Требуют готовые статьи. Но ничего не готово. Потому что мы проболтали, профилософствовали, забыв обо всем. Вот ведь - пришел новый человек, и вышло, что я им и газета, я им и статья. Как быть? Тут я вспомнил про ножницы. Приносят ножницы. Есть, спрашиваю, свежие татарские газеты? Пробежались взглядом. Полно всего подходящего для вырезания нашлось. Вжик-вжик – нарезали. Где наборщик? Вот тебе материал! Я пожурил членов редакции за пренебрежение ножницами. Наши коллеги в редакциях русских газет хорошо понимают важность ножниц. Перо и ножницы всегда рядом. Специалисту по ножницам дают такие же задания, что и работнику пера. Таким образом, ножницы помогли нам продолжить прерванную было задушевную беседу.

Петербургская сырость преследовала меня с самого вокзала, душила в своих объятиях. Из-за нее болезнь моя обострилась. Хоть и подходил к концу апрель, в Петербурге было по-зимнему холодно. И – сырость, сырость! Поэтому выйти на улицу, даже проехаться на фаэтоне, было для меня сущим мучением.

Иногда, преодолев себя, мысленно ругаясь, выхожу прогуляться.

Вот в городском саду под деревьями на скамейке парень и девушка – в любви объясняются. Деревья, под которыми они сидят, напоминают метлы для подметания улицы. А вот и дворник: ждет, когда парень с девушкой встанут и уйдут. Тогда он заберет и унесет эти метелки, которые влюбленные принимали за деревья.

Если и есть что-то, что напоминало бы о весне, так это пучки зеленого лука в витринах мясных лавок.

Иногда случались прогулки по Невскому проспекту с кем-нибудь в компании. Эта улица и удивляла меня, и пугала. Однажды, когда мы шли с Мусой-эфенди вдоль проспекта, понадобилось перейти на другую сторону. Я сделал пару шагов, и остановился, оробев. «Муса-эфенди, – говорю, – давай наймем извозчика за гривенник, чтобы нас перевез на ту сторону». Муса-эфенди сам смеется, сам сердится. «Это смешно, не следует бояться, я ведь сам человек семейный, но рискую». Я опять про извозчика. Он не соглашается. Отдавшись на волю провидения, закрываю глаза, хватаю под локоть Мусу-эфенди, открываю глаза уже на другой стороне. От страха я почувствовал сильное сердцебиение, и смог продолжать путь, только передохнув 15 минут возле церкви на площади.

Как тут не бояться: эта улица как сказочное чудовище, каждый день одну-две жертвы пожирает. Если проверить, кто каждый день оказывается задавленным, окажется, что в большинстве своем это простые рабочие. Потому что они, как и я, не приучены по таким дьявольским улицам ходить.

Это улица богачей! Улица лощёных!

VIII

Вот и я приехал в Петербург, доехало до Мекки ведерко из-под дегтя! Сколько раз была возможность посетить Думу — и не смог. В Финляндию звали. И туда не получилось съездить. Из-за проклятой болезни не удалось ни в театр сходить, ни на музыкальные представления, ни толком посмотреть достопримечательные места. Бог дал волку счастье, да лишил зубов, как говорится в пословице.

Но иной находит счастье, чувство счастья потеряв, — 

вспоминается одно стихотворение.

Только навещая Сафу-эфенди, я испытываю радость души. У него имеется граммофон. С пола до потолка полки с дорогими пластинками. Огромное количество оперных арий. Все самые знаменитые музыканты и певцы. Граммофон крутили, пока ухо не устанет. Сафа-эфенди, прежде чем завести граммофон, пояснял, что это за произведение, что за мелодия. Оказывается, он человек, понимающий божественный вкус музыки. Когда он впервые хотел завести граммофон, я попросил его: «лишь бы не татарское». Он сказал, что татарских пластинок не держит. Я опасался, что вновь услышу набившие оскомину записи наших жалких татарских певцов с их пошлыми песенками, о которых писал в предшествующих разделах моих заметок, и поэтому от чистого сердца поблагодарил Сафу-эфенди.

Вот ария Онегина.

Татьяна сидит в саду, погруженная в раздумья. Из-за деревьев неожиданно появляется Онегин, запевает громким низким голосом, который заставил бы вздрогнуть и дюжего мужчину. Татьяна только что убежала из дома, она испытывает и влюбленность, и страх перед Онегиным. Сердечко бьется: тук-тук. Я подумал, что если бы увидел это на сцене: Татьяна охвачена такой многозначительной, трепетной робостью, волнением — и вдруг появляется Онегин и орет бычьим голосом, мне бы показалось это странным. Потому что до сих пор, надо признаться, я не был знатоком оперного искусства. Есть у меня намерение нынче начать посещать оперу, хоть и боюсь разочароваться. Хочу как-то составить свое представление и научиться понимать. В любом случае, пусть даже и оправдается мое ощущение неестественности действия, (хотя я вполне осознаю ошибочность таких мыслей), ничего не проиграю. Как бы то ни было, мне кажется, граммофон Сафы-эфенди с его музыкальными пьесами послужит мне поводом открыть для себя новый мир.

Так прошла еще неделя. Стараниями упомянутых моих друзей приглашен был доктор из Петербургского университета осмотреть меня на предмет моей болезни. Он меня осмотрел — и посоветовал лечиться кумысом и срочно покинуть Петербург. Так, похарчевавшись 13 дней в Петербурге, отправился я обратно в Уфу. [...]

Перевод: Р. Тухватуллин
https://vk.com/@103538516-abdulla-tukaev-v-peterburge

Примечания:

…подлечусь уфимским кумысом. До появления антибиотиков кумысом лечили туберкулёз, которым страдал Тукай.

…проезжает конка. К указанному времени конку в Казани уже довольно давно вытеснил электрический трамвай, поэтому наличие ее в столице империи не могло не обратить на себя внимание автора.

Стена Искандера – мифическая циклопическая стена, которую, по восточным преданиям, Александр Македонский (Искандер Двурогий) возвёл на границах своих владений; возможно, источником этого образа послужили рассказы путешественников о Великой китайской стене или о горных цепях.

Конец апреля по старому стилю – это нынешнее начало мая.

… в редакцию газеты «Нур». После октябрьского манифеста 1905 г. в Петербурге стало выходить несколько газет на татарском языке разных политических направлений.

«Но иной находит счастье, чувство счастья потеряв» - слегка изменённая концовка стихотворения Лермонтова «Совет». Эти и некоторые другие фразы, и отдельные слова («рискую», «в любви объясняются» в тексте оригинала приведены по-русски.

«Доехало до Мекки ведерко из-под дёгтя». Жестяная посудина для дёгтя подвязывалась обычно к телеге, дёготь использовался для смазки осей. Отсыл к татарской пословице: «Сосуд для дёгтя, доехавший до Мекки (вариант: осёл, побывавший в Мекке) не приобретает звания хаджи». Говорится о недотёпе, для которого нет толку участвовать в каком-либо значительном деле.

В отрывке упоминаются:

Муса-эфенди – Муса Бигеев (1875-1949), богослов-прогрессист, публицист, за свою реформаторскую активность прозванный «исламским Лютером». Выдвинул, в частности, концепцию т.н. «всеобщей божественной милости», т.е. считал, что милость божья распространяется в равной степени на всех людей, независимо от их вероисповедания. Помимо прочего, поборник равноправия женщин, в т.ч. наделения их избирательными правами. Умер в эмиграции.

Сафа-эфенди – Мухаммед-Сафа Баязитов (1879-1937) – в это время издатель и редактор газеты «Нур» («Луч»), выходившей в Петербурге на татарском языке. Закончил Петербургский университет. Был войсковым ахуном (магометанским капелланом) Петербургского военного округа, переводчиком МИД, перед февральской революцией – муфтием, после революции служил муллой в Ленинграде, репрессирован.

Кабир Бакир (1885-1944) – журналист, писатель, театральный критик. Оставил воспоминания о Тукае.

Шакир Мухамедьяров (1883-1967) – общественный деятель, педагог, публицист.

Оставить комментарий

Популярные посты:

vespasianus

Санатории Симферополя: как выбрать лучшее место жительства и ухода для людей с особыми потребностями

tanjand

Золотая сосиска это цирк

littlehirosima

Пусть везде будет жизнь!

taxfree

У меня будет солнечная станция! Уже оплатил аванс!

simart

новости из села...

booky_moussy

Солнце в городе

rexroth

Следующая серия

veronika_stef

Спокойной ночи!

gali_s

Марта Дикс

• Ранее
• Архив