Трубка вождя

Сталинская эпоха была временем конструирования и создания новых смыслов — многоуровневых по своей форме, но удивительно простых и архаичных по содержанию. Провозглашая преемственность революционных преобразований, она в своей основе была совершенно контрреволюционна, стремилась к максимальному упрощению общественных отношений и построению монолитного, не способного к трансформации тоталитарного государства. В контексте мировых культур выстроенный конструкт скорее приближался к монументальным государствам древности с их циклопической архитектурой, пирамидальной общественной системой и культом бога-царя.

Искусство стало особым инструментом для создания идеологически верных нарративов, столь необходимых в государствах всеобщего контроля. В выполнении этой задачи особая роль была отведена литературе. Она должна была не только утвердить новый словарь, заложить основу архитектуры общественной памяти, но и максимально близко подойти к обслуживанию сферы «сакрального».

Народные стилизации в поэзии о Сталине середины 30-х — начала 50-х годов напрямую связаны с внедрением и фиксацией в общественное сознание представления о вожде как о силе, пронизывающей все сущее и определяющей миропорядок.

Тексты сталинской эпохи демонстрируют попытку создать представление о вожде как о руководителе основных жизненных процессов. При этом следует отметить постепенную эволюцию образа: от всемогущего правителя с делегированными божественными полномочиями к образу бога-героя, который обрел свою вселенскую власть через победу в схватке с хаосом. Заметим, что, как и в доосевых культурах, битва с разрушителями порядка перманентна, с той лишь разницей, что в древнейших мифах эти силы представлены хтонической нечистью, а в сталинском дискурсе — инакомыслием, приобретающим агрессивную форму вредителей, врагов народа, фашистов и т.д.

Победа в Великой Отечественной войне и ее сакрализация сыграли решающую роль в оформлении культа Сталина как бога-героя с неограниченными функциями, ведь война являлась прямым воплощением мировой схватки добра со злом, рождением новой эпохи взамен старого мира и подтверждением правоты избранного вождем курса.

Матрица мифа о Победе в Великой Отечественной войне уходит своими корнями в представления первейших мировых цивилизаций.

Сталин, спасая мир от «коричневой чумы», формально мало отличается от древнеегипетского Ра, сражающегося со змеем Апопом, или вавилонского Мардука, уничтожающего богиню хаоса Тиамат.

Именно такие битвы обычно закрепляют первенство бога-героя над всеми остальными богами, а сам победитель приобретает черты единоличного правителя. Именно поэтому Победа в войне окончательно легитимизирует Сталина как обладателя безграничной власти и завершает образ всемогущего бога — создателя, покровителя и охранителя мира.

С середины 30-х годов поэзия укореняет в массовом сознании представление о Сталине как о сакральной всемогущей сущности, обращаясь к самым темным и глубинным участкам культурной памяти. Приемами такого конструирования явлются: наделение объекта сверхъестественными свойствами, наличие священных эпитетов и атрибутов божественности. В поэтических текстах можно зафиксировать следующие устойчивые смысловые коды, транслирующие божественный статус Сталина-вождя:

1. Созидание и разрушение. Сталин представляется как носитель жизнесотворяющей и в то же время разрушающей энергии, которая чаще всего аккумулируется в его дыхании.
   
2. Сталин как божество, требующее жертвы.
   
3. Курительная трубка Сталина как атрибут-идентефикатор и божественное орудие.
   

Дыхание бога

Советская поэзия интерпретирует дыхание Сталина совершенно особым образом — оно теряет низменную биологическую составляющую и приобретает различные волшебные свойства: наделять жизнью, оживлять умерших и даже выражать мысль. Дыхание бога — это само содержание высшего существа, некая энергия, с помощью которой он преобразует мир.

В стихотворении М. Исаковского «Песня о Сталине» вождь представляется богом-демиургом, шагающим по земле и награждающим своих детей великими дарами-абстракциями: победой, жизненной силой, знанием и т.п. Квинтэссенцией подобных сил является как раз «дыхание сталинского сердца»: «Согрел он дыханием сердца / полярные ночи седые, / Раздвинул он горы крутые, / пути проложил в облаках».

Здесь сталинскому сердцу приписывается совершенно нечеловеческая способность — дышать.

Думается, что данный образ обращается к древнейшему представлению о сердце как средоточии разума. Поскольку дыхание Сталина обладает функцией преобразования и строительства мира, то становится понятно, почему же его сердце дышит, а не бьется.

Абсолютно этим же приемом пользуется А. Сурков в «Сердце мира», приписывая сталинскому сердцу способность становиться вместилищем дум и чаяний всего народа, своеобразным мегасервером целой страны: «В час ночной, когда смолкают шумы / За седыми башнями Кремля, / Всех народов потайные думы / Открывает Сталину земля. // Входят в сердце чередой бескрайней / Наши думы, помыслы, судьба…» А затем сердце вождя, обработав и измыслив информацию, «выдыхает» ее, как и в стихотворении Исаковского, в форме сотворяющих мир слов: «Все мечты и думы человечьи / Сталин в сердце выносил своем. /Оттого в его чеканной речи / Мы себя и время узнаем».

Однако дыхание Сталина имеет отношение не только к сотворению жизни, но и к миру усопших. Текст одной из «народных» песен* Дагестана, посвященных Сталину, представляет собой многократно повторенную формулу «Сталин — нечто — для».

Он и «кровля» для страдающих от стужи, и «прохладный сад» для изнывающих от жары, и «крылья» для поднявшихся на небо, но особенно интересно, что Сталин «дыхание» для спустившихся под землю.

И эта метафора звучит крайне двойственно. Конечно, мы можем предположить, что имеется в виду воздух, необходимый, например, шахтерам, однако, велико искушение интерпретировать «спустившихся под землю» как умерших. А представить Сталина как дыхание ушедших, значит связать его в народном сознании с культом смерти.

Подобную тему развивает в своем стихотворении «Золотая гора» Азрет Будаев. Сталин, как водится в восточных песнопениях, выступает в первую очередь как нечто светоносное, побеждающее тьму бедности, рабства и незнания. Что говорить, ведь «Золотая гора» это и есть сам Иосиф Виссарионович. Однако кроме светоисточающих свойств небесного происхождения, вождю приписывается способность разжигать своим дыханием силу жизни в том, в ком она погасает. Неизвестно, как автор стихотворения представлял этот процесс: то ли вождь осуществляет реанимационные действия с помощью искусственного дыхания умирающим, то ли выпускает струйку живительного дыма, то ли раскуривает ослабшего, как свою трубку…

В любом случае Сталин является божеством, которое обладает правом не только создавать жизнь, но и возвращать ее неживому.

При этом удивительный коктейль из присущих ему свойств: солнечный свет, огонь земной и огонь небесный, дыхание и ветер, — создают божество всемогущее, как бы вобравшее в себя свойства всех стихий и сил. Таковыми часто были божества, на которых возложена обязанность постоянной битвы с силами хаоса и тьмы. Самым ярким примером является миф о вечном странствовании бога Ра, который еженощно спускается под землю на своей ладье, чтобы подарить солнечный свет жизни умершим. При этом каждую ночь ладью солнечного бога стремятся поглотить силы тьмы во главе со змеем Апопом. Если это произойдет — мир исчезнет, наступит доцивилизационный хаос. Сталин, как и Ра, находится в вечной битве, а связь с пространством живых и умерших одновременно — это символ абсолютной власти, способности удержать вселенское равновесие.

Жертвенный огонь

Тема жертвенности во имя Сталина активно звучит в поэзии конца 30-х — начале 50-х годов. Желание умереть за вождя декларируют певцы, песняры и акыны всех малых и больших народов советской державы. Одно из самых точных объяснений жажды маниакальной жертвенности дал А. Сурков в стихотворении «Вождь народа»: «За то, чтоб жили вы на радость людям, / мы кровь свою по капле отдадим». Иными словами, для того чтобы жить, Сталину нужна человеческая кровь, человеческая жертва. И вновь литература фиксирует нам одно из самых архаических представлений человеческой цивилизации:

люди не имеют ценности вне потребностей божества, они задумывались и реализовывались как скот или рабочая сила. Причина создания людей почти во всех древних религиях — леность небожителей и голод. Аромат жертвенного дыма — вот чего жаждут божества от своих земных слуг…

Удивительно точно выглядят в этом контексте стихи Маруси Плаховой, опубликованные в журнале «Пионер» за декабрь 1939 года**. В них девочка описывает прощальный костер в лагере «Артек», который постепенно преобразовывается в жертвенное пламя, адресованное Сталину: «И кажутся строже при огненном блеске / Вечерние тени на выступах гор. / И мысли несутся у нас далеко / К тому, кого знает земля. / И с мудрой улыбкою ласковый вождь / За нами следит из Кремля».

Вождь преобразуется в бога, сладко вдыхающего дым «последнего» костра, что еще более усиливает аналогию с ритуалом жертвоприношения. А дети, присутствующие при этом событии, скорее девственное жречество, чем пионеры. Сталин, восседающий в Кремле и следящий за всеми, конечно, находится в Кремле небесном, вознесенном над землей, а его ласковая улыбка — не что иное, как улыбка довольства и сытости от поглощенной жертвы…

Курительная трубка Сталина как атрибут бога

Курительная трубка возникает в текстах, прежде всего, как предмет, замещающий или идентифицирующий Сталина, предмет, который можно упомянуть, не называя Его Самого. Сталин так велик, что не вмещается в слова и не имеет никакой достойной формы, чтобы окончательно воплотиться в физическом мире. Но вот трубка! Трубка Сталина, появляясь то тут, то там, указывает читателю на незримое присутствие господина, как бы растворенного во всем или принявшего неожиданную форму.