ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ СИЦИЛИИ. FINITA

roman_rostovcev — 19.05.2021

Через три дня после вхождения Паттона в Палермо, в воскресенье, 25 июля, Бенито Муссолини вызвали к королю Виктору‑Эммануилу III. Дуче теперь выглядел бледной тенью себя самого в прошлом году. Вялый, апатичный, он равнодушно отреагировал на прозвучавшее 24 июля на Большом совете фашистской партии в Риме предложение графа Дино Гранди (который до 1939 года был послом Италии в Великобритании) обратиться к королю с просьбой восстановить в полном объеме конституционные полномочия, что фактически означало отстранение Муссолини от власти. На следующий день Виктор‑Эммануил сообщил ему, что отныне правительством будет руководить маршал Пьетро Бадольо. Дуче теперь, пояснил его величество, «самый ненавидимый человек в Италии», а потому нет, к сожалению, альтернативы его увольнению. 

Муссолини арестовали на выходе из дворца, бесцеремонно запихнули в заднюю часть машины «Скорой помощи» и отвезли в полицейские казармы на Виа Леньяно. Когда новость распространилась по Риму, ликующие толпы высыпали на улицы с криками «Benito e finito!» Люди плясали и выражали свою радость иными способами. Все фашистские символы исчезли будто по мановению волшебной палочки. По словам Бадольо, фашизм «рухнул, словно гнилая груша».

В британских и американских войсках, с другой стороны, радость была куда меньше. У них имелось слишком много забот, чтобы радоваться бурно. Смерть, отвратительные раны, жуткие зрелища, звуки и запахи, неотделимые от войны, – все это само по себе было достаточно скверно; однако на Сицилии все обстояло куда хуже. Приходилось как‑то приспосабливаться к безжалостной жаре, бороться с денге, паппатачи и мальтийской лихорадками, с почти поголовной диареей, с венерическими заболеваниями, распространившимися на Сицилии шире, чем на любом другом театре военных действий; пожалуй, больше всего хлопот доставляла малярия, которая унесла жизни примерно 10 000 человек в Седьмой армии и почти 12 000 человек в Восьмой. Персонал госпиталей, едва ли стоит уточнять, трудился не покладая рук.

В один из этих госпиталей – конкретно в 15‑й эвакогоспиталь близ Никосии на Кипре – прибыл во вторник 3 августа с проверкой генерал Паттон. Он остановился у койки юного рядового с острым психоневрозом, осложненным малярией (температура выше 102 градусов), и спросил, где солдата ранили. Юноша ответил, что он не ранен; «Я просто не могу этого выносить», – добавил он. К изумлению окружающих, Паттон отвесил солдату пощечину, схватил его за воротник, заставил встать и вытолкал из палатки. «Не смейте лечить этого сукина сына! – кричал он. – Я не хочу, чтобы трусливые ублюдки вроде него упивались тут своей гребаной трусостью и загаживали это почетное место! Отправьте его обратно в часть!» Неделю спустя, в другом госпитале, тоже произошло нечто подобное. На сей раз Паттон выхватил пистолет и махал оружием перед лицом молодого солдата, прежде чем ударить его рукояткой в висок.

Очень скоро подробные донесения об этих двух инцидентах легли на стол Эйзенхауэра. Главнокомандующий очутился в затруднительном положении. Физическое насилие в отношении подчиненного означало трибунал. Он написал Паттону: «Я должен задаться вопросом о здравости ваших суждений и самодисциплине и поставить под серьезное сомнение вашу будущую полезность… Ни одно письмо из тех, что мне пришлось написать за годы военной карьеры, не причиняло мне таких душевных страданий». В конце концов Паттону приказали извиниться перед двумя военнослужащими и произнести пять отдельных речей перед различными подразделениями с выражением своего глубокого сожаления. Впрочем, его раскаяние было во многом напускным. «Если бы мне пришлось сделать это снова, – писал он другу, – я бы повторил все в точности».

Можно представить себе удовлетворение Монтгомери, когда тот услышал об опале своего соперника, и его разочарование, когда он размышлял о вступлении Паттона в Палермо и об ускоренном марше американцев к Мессине. Правый фланг англичан по‑прежнему пытался прорваться сквозь упорное немецкое сопротивление в Катании, а остальная часть армии еще двигалась через предгорья к юго‑западу от Этны. В первой декаде августа ситуация изменилась. Американцам потребовалась почти неделя на взятие Троины; одновременно немецкие части, которые блокировали Катанию, отступили на север. К этому времени у них не оставалось никаких шансов удержать остров, и они переправлялись на материк. Наконец Восьмая армия ворвалась в Катанию – и выяснила, что для проживания пригодны от силы двадцать процентов городских зданий.

Немецкая эвакуация с Сицилии началась 11 августа. Поразительно, что союзники не пытались помешать. Насколько удалось выяснить исследователям, ни до начала операции «Хаски», ни в ходе ее осуществления у союзников не имелось какого‑либо скоординированного плана блокады Мессинского пролива. Похоже, такая мысль не приходила в голову ни Эйзенхауэру, ни Александеру, ни кому‑то еще. В результате около 40 000 немцев и 70 000 итальянцев позволили покинуть остров, заодно с 10 000 транспортных средств и 47 танками. По численности это равнялось четырем дивизиям, и в последующие месяцы эти дивизии нанесли немалый урон союзным частям.

Но Паттона убегающие немцы не интересовали. Он думал только о том, чтобы войти в Мессину прежде Монтгомери. Его войска страдали от истощения и от серьезного обезвоживания вследствие жары, достигавшей 35 градусов Цельсия. У него самого температура тела подскочила до 39,5 градуса из‑за лихорадки паппатачи, но он безжалостно гнал своих солдат вперед. Монтгомери, который тоже наконец‑то наступал, сильно задерживался; и вот, утром во вторник, 17 августа, Паттон въехал на своем командирском автомобиле на вершину холма над Мессиной. К тому времени его передовые силы уже фактически вошли в город (накануне вечером) с приказом «обеспечить, чтобы британцы не овладели городом раньше нас»; но генерал, как всегда, прикидывал обустройство торжественного вступления. Случайную пальбу со стороны отступающих немцев игнорировали, и мэр официально сдал Паттону то, что осталось от его города. Александера немедленно поставили в известность, и он телеграфировал Черчиллю: «К 10 утра сегодня утром последний немецкий солдат бежал с Сицилии, весь остров теперь в наших руках».

Освобождение Сицилии унесло жизни 12 800 британцев и 8800 американцев (а противник потерял 29 000 убитыми и ранеными). Зато союзники практически подчинили себе Средиземноморье и получили в свое распоряжение около 10 000 квадратных миль важной территории, на которой в последующие месяцы, точно грибы, повырастали бесчисленные аэродромы. Падение Сицилии обрушило режим Муссолини и в немалой степени облегчило давление на Восточном фронте, так как немцам пришлось срочно перебрасывать войска из России для защиты Италии и Балкан. Кроме того, операция преподала союзникам ряд ценных уроков. В Африке они сражались в пустыне; на Сицилии их ожидали скалистые склоны, и они обнаружили, что прежде изрядно недооценивали сложность войны в такой местности. Регулярно возникали проблемы со связью, причем некоторые оказались катастрофическими. Пехота, артиллерия, флот и ВВС слишком часто получали противоречивые сведения (либо вообще никакой информации) относительно действий других подразделений; союзным самолетам на самом деле было настолько опасно летать над своими же кораблями, что предписанную высоту полета в 5000 футов пришлось увеличить до 10 000 футов. В ходе одного сражения двадцать три самолета США было уничтожено, еще тридцать семь получили сильные повреждения – от дружественного огня, что привело к потере более четырехсот жизней; это один из худших инцидентов подобного рода в современной войне.

Сорок дней и сорок ночей операции «Хаски» также ознаменовались развитием процесса, который вызывал серьезную озабоченность Эйзенхауэра – и, разумно предположить, Уинстона Черчилля; речь о заметном ухудшении англо‑американских отношений. Отчасти в том повинно поведение Монтгомери; большинство его американских коллег – которые не видели и не слышали генерала в кругу соратников – хотели лицезреть Монти как можно меньше и не могли понять, почему Эйзенхауэр терпит этого «британского сноба» или почему он принял приглашение на обед в Таормине с Монтгомери в конце августа. Впрочем, конфликт был более глубоким: с британской стороны присутствовала зависть к богатству американцев, к превосходству их еды и сигарет, а также военной техники; с американской стороны имелось смутное ощущение, что к ним снисходят, а в отдельных случаях даже тайком издеваются. После вторжения в материковую Италию ситуация, что любопытно, существенно улучшилась, особенно после отбытия Монти в декабре; но на Сицилии соперничество грозило перерасти в столкновения и выглядело дурным предзнаменованием на будущее.

Союзные армии на Сицилии встречали восторженно – и по вполне объяснимым причинам. Они освободили остров от диктатуры; что еще важнее, они принесли с собой еду и лекарства для борьбы с малярией, которая до сих пор собирала обильный ежегодный урожай сицилийских жизней. Воцарившаяся политическая неразбериха вдобавок позволила сицилийцам задуматься о самоопределении. Сепаратизм витал в воздухе многие годы; теперь он в очередной раз вышел на первый план, и петиция о превращении Сицилии в независимую республику была подана участникам конференции в Сан‑Франциско.

Мафия между тем обрела значительные выгоды от сотрудничества с американской разведкой. Например, к удивлению многих, в 1944 году друг Лаки Лучано, мафиозо Вито Дженовезе (который до сих пор числился в розыске ФБР по нескольким обвинениям, включая убийство) в американской военной форме выступал в качестве переводчика. Когда несколько месяцев спустя Дженовезе был схвачен на крупной тайной афере, подразумевавшей хищение тяжелых грузовиков армии США, следователю пришлось столкнуться с долгими проволочками со стороны военных властей, прежде чем ему неохотно разрешили отправить Вито в Америку на суд – как выяснилось, впустую, поскольку в июне 1946 года все обвинения были сняты в связи с отсутствием доказательств. (Во многом это объяснялось тем, что двух главных свидетелей обвинения застрелили, причем одного – прямо в тюремной камере, где он содержался под охраной.)

Многие мафиозные боссы получили назначение на ответственные посты в администрации просто потому, что не нашлось иных кандидатур. Фашистские предшественники – числом несколько тысяч – бежали; союзники были вынуждены искать им замену и часто опирались на советы своих не слишком‑то надежных переводчиков и офицеров по связям. Так, столь печально известные фигуры, как дон Калоджеро Виццини (в прессе он фигурировал как «босс боссов») и дон Дженко Руссо, удостоились назначений на должности, достойные доверия и даже отличия. Конечно, не следует отбрасывать вероятность того, что оккупационным властям было на самом деле все равно; их интересовало только спокойствие на Сицилии, пока они наступают по итальянскому «сапогу», а если мафия способна справиться с этим лучше всех, значит, будем сотрудничать с мафией.

В феврале 1944 года союзники передали Сицилию итальянскому правительству; сила сепаратистских настроений на острове была такова, что правительство наконец совершило шаг, который, по мнению многих, ему следовало сделать едва ли не столетием ранее: острову предоставили поразительно широкую автономию – в надежде, что подобная мера не только потрафит сепаратистам, но и придаст сицилийцам новое ощущение политической ответственности. Законодательное собрание обосновалось в королевском дворце в Палермо, появился собственный кабинет министров, каждый из которых назначался на пятилетний срок. Кабинет получил практически полный контроль над производством, сельским хозяйством и горнодобывающей промышленностью, а также весьма широкие полномочия в сфере общественного порядка и коммуникаций. Это были и вправду хорошие новости для жителей Палермо; их город снова сделался административной столицей острова и внезапно обрел сотни новых рабочих мест. Итальянское правительство к тому же все‑таки признало, что Сицилия не может дальше существовать в той же нищете, как раньше, и приняло решение о выделении существенных субсидий. Островитяне воодушевились, из этого воодушевления родилась гражданская гордость, которая прежде либо вовсе отсутствовала, либо подавлялась. Деволюция также покончила с сепаратизмом; к 1950 году сепаратистская партия фактически прекратила свое существование.

Мафия, с другой стороны, сохранила прежнее положение в обществе. Усмотрев потенциальную угрозу своим интересам со стороны коммунистов и социалистов – число которых неуклонно росло, – она теперь заключила прочный политический союз с христианскими демократами, что объясняет, почему при сменявших друг друга христианско‑демократических правительствах столь многие профсоюзные лидеры добились власти и почему, несмотря на неоднократные обращения, против них не предпринималось сколько‑нибудь серьезных действий. Силы правопорядка обычно предпочитали фокусироваться на другом биче Сицилии – бандитизме и разбое. Порой эти бандиты и разбойники оказывались «заодно» мафиози, порой они бесчинствовали самостоятельно; так или иначе они преимущественно разбойничали вне «периметра» мафии и преследовали в основном личные интересы. Величайшим среди них, человеком, который стал легендой и чье имя до сих пор помнят далеко за пределами Сицилии, был Сальваторе Джулиано.

В сентябре 1943 года двадцатилетний Джулиано был задержан карабинерами с двумя мешками зерна с черного рынка. Последовал спор, один из офицеров достал оружие, и Джулиано его застрелил. Затем он бежал в горы. В январе следующего года он организовал побег из тюрьмы восьми своих односельчан. Шестеро присоединились к нему и вместе они стали промышлять бандитизмом, вымогательством и похищениями людей. Сам Джулиано не был мафиозо, но мафия, в особенности cosca Монреале, его защищала. В его характере было кое‑что от Робин Гуда: конечно, он награбил у богатых куда больше, чем раздавал бедным, но он как будто наслаждался этакой грубой справедливостью – например, застрелил почтмейстера своей родной деревни Монтелепре, кравшего посылки из Америки. Кроме того, он был необыкновенно красив. Иллюстрированные журналы Европы и Америки пришли в восторг, когда он вломился в дом герцогини Пратаменто, поцеловал ей руку и выказал должное уважение к ее титулу; это не мешало ему потребовать у герцогини драгоценности, а когда она отказалась – пригрозить похитить ее детей. Даже подобное поведение не слишком запятнало его славу, по крайней мере, если верить легенде о Джулиано: за детьми, которых он похищал, будто бы тщательно присматривали, кормили здоровой крестьянской пищей и давали лекарства, если требовалось. Когда детям становилось скучно, похитители, как гласит легенда, даже читали им сказки; впрочем, поскольку лишь немногие сицилийские разбойники умели читать, вот в это поверить затруднительно.

Такая карьера не могла длиться долго. Жизнь Джулиано должна была закончиться градом пуль полицейских. Но именно мафия решила избавиться от него – хотя каким именно образом, сие, в полном соответствии с традициями организации, остается загадкой. В ходе довольно нелепого судилища, состоявшегося в Витербо в 1951 году, бывший ближайший друг и бандит Гаспаре Пишотта признался, что накачал Джулиано наркотиками и застрелил его 5 июля 1950 года, пока он спал. Эта версия почти наверняка не соответствует действительности, но мы никогда не узнаем истину, ибо некоторое время спустя Пишотта, отбывавший пожизненное заключение в тюрьме Уччардоне (в одной камере, по стечению обстоятельств, со своим отцом), был отравлен 20 сантиграммами стрихнина: такой дозы, как говорят, достаточно, чтобы прикончить сорок собак. Поразительно (было бы поразительно, случись это в какой‑нибудь иной местности), что отравителя установить не удалось. Мафия ревностно хранит свои секреты – столь ревностно, что за двадцать лет после смерти Джулиано все те, кто был вовлечен в эту операцию, оказались застрелены по выходе из тюрьмы.

На этом мы расстаемся  с прекрасной книгой замечательного автора, но не прощаемся ни с Джоном Норвичем, ни с ЛитРес!

Текст предоставлен правообладателем http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=7391525

«История Сицилии / Джон Норвич ; [пер. с англ. В. Желнинова].»: АСТ; Москва; 2018

ISBN 978‑5‑17‑099444‑1, 978‑5‑17‑099443‑4

Оставить комментарий

Популярные посты:

thurinus

Музыкальное лото SMARTY в Москве: когда игра становится праздником

colonelcassad

Шевченко и литий

uralpanda

Малайзия, август 2024. День 8. Джорджтаун и вылет в Сингапур

grazdano4ka

«Женщина рожает ребенка для себя, а не для мужа!» – заявил недавно родившей

galik_123

Новости архитектуры и реставрации. Обзор интересных публикаций

kwakin_misha

Про альтернативную историю от Дональда Трампа

salmaksoff

Чего только не откроют, когда надо...

felisata

Живопись... художник Аугусто Пейщёто.

travnikovug

Кто и когда запасался продовольствием на будущее?

• Ранее
• Архив