Техника вторично создает мир заново

swamp_lynx — 05.11.2023 "До изобретения водонапорных машин (в XVI столетии) большинство рудников не могло глубоко эксплуатироваться, так как не было возможности справиться с водой. Когда теперь явилась возможность далее эксплуатировать старые рудники, закладывать новые на любой глубине, какой стимул был этим создан для людей, которые как будто только и ждали благоприятного случая, чтобы проявить себя в качестве капиталистических предпринимателей! Мы можем с ясностью проследить, как снабжение рудников водонапорными машинами в XVI в. явилось для многих владельцев денег непосредственным поводом принять на себя риск участия в эксплуатации рудников, т. е. поставить, таким образом, горное дело на капиталистическую основу." Вернер Зомбарт (via papalagi).

"И так идет шаг за шагом дальше в течение столетий до нынешнего дня: всякое изобретение, ведущее к осуществлению производственного или транспортного процесса в более крупном масштабе, с большей затратой вещественных средств, всякое изобретение, применение которого влечет за собой удлинение производственного пути, действует стимулирующе на скрытые предпринимательские стремления. Новая форма производства благ, обусловливаемая новой техникой, делает возможным проявления предпринимательского духа, но она и вынуждает эти проявления. Чем запутаннее и обширнее делает производство и транспорт прогрессирующая техника, тем больше требуется предпринимательских душ, чтобы справляться с новыми задачами. «Предприниматели, вперед!» — вот вызов, раздающийся при всяком усовершенствовании техники. Она, таким образом, производит среди всех хозяйствующих субъектов отбор предпринимательских типов. Она выращивает предпринимателя, к которому предъявляются тем большие требования, чем более крупные организации становятся необходимыми для использования новых достижений техники.
А это может быть названо законом, управляющим по крайней мере современной техникой: требования эти в действительности все более возрастают, так как каждое новое изобретение увеличивает аппарат вещественных средств, требующийся для его применения, и в то же время (в подавляющем большинстве случаев) удлиняет производственный процесс.

...Но вспомним теперь, что техника наших дней нашла путь «в недоступное» («к непрошеному»!). С тех пор как она увидела возможность освободиться в своих мероприятиях от содействия организующей, живой природы; с тех пор как ей удалось работать с помощью энергии, накопленной солнцем за тысячелетия в недрах земли; с тех пор как она не пользуется более для совершения своих творений ни живым человеком, ни освещаемыми солнцем полями и лесами, но выполняет их с помощью мертвых материалов и «механических» сил; с тех пор она не знает более границ, с тех пор она делает возможным еще только что считавшееся за невозможное, нагромождает Оссу на Пелион и вторично создает мир заново."





az118: Истинная наука говорит

- любая популяция в сверхкомфортных условиях обречена на вырождение и гибель в силу утраты навыков адаптации и функциональности.

проблема культуры, цивилизации и религии, их взаимосвязи и борьбы, восходящих к диалектике родителей и детей, и вообщ6е к сущности времени.

культура связывает поколения и особенные сословия в единство многого на основе плодородия, корни с плодами, и там невозможно бессмертие единичных плодов, но возможно бессмертие родового древа через наследование плодами-потомками родовой сущности от предков, уходящих назад в землю и на небо, к корням.

цивилизация это город, центр ремесла и торговли, и от них договорных, а не родовых, отношений и культа техники, умения пользования телом и его искусственными расширениями.

религия первоначально высший слой культуры, культ предков и начала мира как корня мирового древа - древа жизни на почве природы-родительницы от небесного отцовства, мужественности, оплодотворяющей почву женственности, подчиняющих тело и умения, ремесло и торговлю плодородию.

но с развитием города, ремесла и торговли развивается городская культура с гипертрофией культа техники и торговли-договора в регионах, где плодородие сильно затруднено из-за бедных почв и маловодья, в горах, пустынях и на морских побережьях. На последних возникает новый тип культуры и религии, где высшей небесной силой становится не Бог-Отец, а бог-ремесленник, с которым надо заключать торговый договор.

ПОНЯТНО, что суть культуры и религии при этом деформируется в креационизм - культ одного вечного творца текучего мира, порождая массу противоречий и жажду личного бессмертия - исток радикализма, либерализма и трансгуманизма.

и в кл.античность, и с Нового времени возникает острейший конфликт между культурой и цивилизаций, культурой и религией, цивилизацией и религией.


nchudova: Макстеник на днях написал: "Большой террор", под которым понимают серию политических процессов второй половины 30-х годов прошлого века в СССР - суть контрреволюция, в результате которой была ликвидирована радикальная большевистская ("интернационально-коммунистическая") прослойка в политическом руководстве страны и восстановлена имперская идеология развития страны".
Мы все застали очередной переломный момент - Смуту.3 и возвращение к суверенитету.
Суверенность для России не означает какой-то идеологической, политической и уж тем более экономическо-институциональной определённости. Определённость только в одном - страна живёт не в роли протектората/колонии. А в остальном - люди как люди.

Русским не хватает систематичности и потому тотальное выхолащивание (образования или любого другого социального института) у нас не получается. Это наша "упругость среды", то, о чём Толстой писал в Войне и мире. Ничто и никогда у нас не делается до конца и неизменно, любое решение, самое прогрессивное и самое зверское в своей схоластичности, реализуется у нас с замедлением и с искажением в каждом следующем звене исполнительской цепочки. Русский отличается от европейца недоверием к рацио (тут много чего можно рассказать, от историй про межполушарную асимметрию психических функций до "житейских обобщений" по Лурии и Тульвисте) и неистребимой свободой (не в каком-то высоком смысле, а попросту - "сам себе голова"). Каждый что-то там такое делает, не очень сверяясь с инструкцией или даже приказом, так как-то делает, на глазок, по собственному разумению, в меру собственной испорченности внося в задуманное начальством и рекомендованное специалистами всяческую отсебятину. В общем, кто в лес, кто по дрова. Потому достичь такого результата со школьниками и студентами, какого достигают наши более рациональные и более дисциплинированные соседи, мы не сможем (все рассказы о тоталитаризме и о "винтиках" - это порождение страхов европейца, в т.ч. и русского европейца, тут механизм цивилизационной проекции или "Тени" по Юнгу, не буду уж вдаваться в детали). Полное исчезновение реальности под давлением представлений человека о ней в русской цивилизации невозможно. Так что и в очередной ситуации противостояния мы будем побеждены лишь в представлениях западных "партнёров".
Мы победим просто потому, что "если не я, то кто?". В том смысле, что если сегодняшняя ситуация не завершится уже Армагеддоном, то это произойдёт только благодаря живой связи с жизнью, с жизни Подателем. А живая связь и шизоидная схоластика - вещи разные.


grey_croco: В свое время я уже писал о цикле ибн Халдуна, но есть и еще более длительные циклы развития цивилизаций. Ну вот, похоже что Европа завершила его и теперь ее ждут новые Темные века с переформатированием и нашествием варваров. Причем, варвары эти будут разными по разные ее стороны. Запад уйдет в одну сторону, а Восток — в другую. Угадаете, кому отойдет Восток? ) Ну, во всяком случае, его значительная часть.

Да, Византия )) Правда, здесь есть один нюанс — прежняя империя ромеев попыталась законсервироваться и с развитием там было слабовато. Поэтому Новой Византии придется тоже серьезно меняться, чтобы не повторить ее судьбу. Получится или нет — вопрос, но думается, скорее да, чем нет. По целому ряду наблюдений и ощущений.

В общем, «будет весело и страшно» (с) Зато крайне интересно. Есть конечно, шанс не пережить Эпоху Перемен, но это уже такое. Я вот никогда не хотел дожить до состояния сидящего в Белом доме Деда на перфокартах..


kryloyashher: Если сказанное слово имеет значение, то эти значения могут и непременно вызывают определённые последствия как для того к кому обращено высказывание, так и к самому говорящему. И это не про полицейского или "кагебэ", это о социуме как таковом.
А вот если слово утрачивает какое-либо значение и становится просто набором звуков, тогда — да, неограниченная свобода нахождения в "белом шуме". Бессмысленном и беспощадном .


trita: Никто и ничто не принадлежит самому себе — трудность в понимании этой в общем-то банальности в основном в нежелании понимания этого, в хотении обратного. Вот только нежелание или неспособность в понимании реальности не освобождает от ответственности, то есть от последствий своего деятельного сюрреализма.
Не бывает прав вне соответствующих обязанностей и свобод вне пропорциональных ответственностей. Даже если человеки всем миром сговориться что бывает — ничего у них не выйдет на практике жизни. Хотели комфорта и свободы — живите в аду.


uhum_buheev: Наглядный случай когда интеллектуал, ослепленный собственным красноречием, напрочь забывает банальные истины: без общественных институтов род человеческий не выживает никак - не только физически, но и культурно. Но нет, наш д'Артаньян заворачивается в тогу безразличия, презрительно отвергая не дотягивающих до его этического или эстетического стандарта.


creator74: Суть происходящих в мире изменений - это прекращение господства идеологии так называемого Просвещения. Которая прежде всего сводит свободу к ПРОИЗВОЛУ и ставит перед человеком задачу навязать мирозданию произвольные решения. Сюда входит всё, от "мы не можем ждать милостей от природы" до появления 351 гендера.


kryloyashher: У меня создалось впечатление, что Вы уравниваете "всеобщее" как вертикаль нарастания качества (и тогда для более простых систем вышележащие выступают всеобщими) с "всеобщим" как горизонталью количественной выраженности (и тогда происходит растворение системы среди себе подобных). Т.е. по факту получается, что проблема не во "всеобщности" как таковой, а в критериях её определения.


trita: Мне мало что добавить к уже сказанному kryloyashher, "универсальное" не синоним "глобальному", универсальное это качественное, по сути, а глобальное это количественное, по форме. Другой вопрос вы действительно не различаете разницу или же не хотите её различать, чтобы удержаться за личностные приоритеты и обосновать это "вообще нет". Лучше, конечно, первое.
Так же и моё "порицание" личного это домысел, я не порицаю (хотя бы потому, что в этом нет смысла), я лишь расставляю приоритеты там, где они давно поставлены с ног с на голову, порождая хаос и страдания мира, а то что главный двигатель этой инверсии принципов это личностный или коллективный эгоцентризм (национализм, например) — тут уж ничего не попишешь, такова динамика эволюции сознания от глобального (массового, стадности, толпы) к универсальному (холистическому, интегральному) через кризис эгоцентричной двойственности, где в голове мир разделён на "я" — "не-я", "своих" — "чужих" и т.д.


az118: Любой рынок может быть только в социальной среде.

чтобы что-то купить надо иметь деньги.

чтобы иметь деньги надо или что-то продать, кого-то ограбить или получать пособия.

продать можно что-то свое или украденное чужое, но при наличии покупателя.

если покупателя нет, его надо создать агрессивной эмо-рекламой.

но все действительно необходимое уже кем-то производится.

значит надо выдумать псевдопотребность.

но псевдопотребность трудно выдумать без нарушения морали и этики.

на морали, этике и социальной иерархии основана устойчивая жизнь общественного организма - государства.

значит рыночная свобода разрушает здоровье общества и государства, плодя предателей-эгоистов.

т.о. получается социо-культурный рак с перспективой гибели общества.


Евгений Головин. Старый мир отличался полярностью: роскошь – нищета. Комфорта в современном смысле не знали. Можно по-разному организовать тепло, мягкость, уют, скорость передвижения и прочие необходимые элементы комфорта. Надеть соболя, дорогую кожу, бархат; украсить пальцы драгоценными камнями; купаться в мраморном бассейне, усыпанном редкими цветами, населенном экзотическими рыбами и птицами: ездить в хрустальном экипаже, наслаждаясь удивительными играми солнечного света, подобно мадам Помпадур. Недурной пример роскоши дан в «Трех мушкетерах» Александра Дюма: герцог Бекингэм идет к французскому королю, раздраженно срывая перчатки, обшитые редким жемчугом – жемчужины сыплются на паркет из розового дерева. «Мне удалось парочку подобрать, и я их продал по пятьдесят пистолей», - похвастался Портос.

Это надо иметь или…подобрать или нырять в море.

Весьма ограниченное число «сильных мира сего» и множество «малых сих». Христианство, акцентируя амбивалентность нищих и богатых, добродетели и порока, милосердия и скупости, хижин и дворцов, объявило вопиющим такое положение дел. В отличие от античности, душа трактовалась объединенной с телом, слитой с телом, живущей с телом одними интересами. Душа и тело воспитываются взаимно и согласно. Нельзя требовать от мягкого, ленивого, бессильного тела мужественной, требовательной, закаленной души. Христианство хочет отделить душу от тела, но задача эта очень непроста. Богатство не отпускает душу из своего плена; лохмотья, голод и язвы порождают зависть, возмущение и революцию, забирая душу в тиски. Памятуя о природном равенстве людей, необходимо добиться срединного результата – более или менее равного материального положения, которое избавит душу от телесного рабства и отпустит в «свободное плаванье» - иначе христианское воспитание, кроме лицемерия и ненависти, никаких плодов не принесет. Ни богатых, ни бедных, но равных надобно христианству для исполнения первичной задачи. Люди должны пребывать в изначально одинаковых условиях. Ни богатство, ни бедность, но элементарный комфорт может усмирить тело и открыть душу живоносным лучам христианского солнца. Эти лучи дают единственно светлое решение: распределить богатство поровну и, тем самым, искоренить нищету. Но есть и другое, еще более достойное Соломона решение: земля не имеет души, ее можно беспощадно эксплуатировать. Правильная эксплуатация земли навеки избавит человека от нищеты.

И поднялась над горизонтом звезда меланхолии – Сатурн с циркулем и угломером, которые обеспечили равенству его хищные синонимы: одинаковость, стандарт, шаблон. Оказалось, что без них комфорта не создать. Оказалось, что трамвай стоит намного дороже хрустальной кареты мадам Помпадур. Циркуль и угломер потянули за собой точность, внимательность, серьезность, постепенно породившие иное отношение к жизни.

Комфорт – это серьезно, очень серьезно. Правда, в истории комфорта случались и курьезы. Иван Никифорович, у Гоголя, любил ставить в речку стол с самоваром и, сидя в воде в голом виде, наслаждаться чаепитием. В рассказе Лескова немецкий инженер устроился в Россию по контракту и, понятно, нашел русские порядки варварскими. Ему приходилось часто разъезжать по деревням в простой телеге. Смышленый немец привязал на телегу железное кресло и путешествовал с некоторым комфортом, скатываясь, время от времени, в болото или в овраг. За любовь к композитору Гайдну крестьяне прозвали его «гадиной», а после усовершенствования телеги дали высокое имя «мордовского бога».

Но это всё курьезы, анекдоты. Чаепитие в речке, железное кресло, привязанное на телегу – это, по крайности, оригинально. Если мы зайдем, к примеру, в музей мебели или музыкальных инструментов, то поразимся своеобразию каждого экспоната. Вычурность, пышность, изысканная капризность изгибов, обилие золота и драгоценных камней, прециозные сценки великих живописцев, украшающие кушетки, козетки, клавесины, спинеты, виолы…поражают глаза и уводят душу далеко от повседневной ординарности. Роскошь как полное торжество дискомфорта. Мебель и музыкальные инструменты для избранных.

Но христианство предпочитает избранным малых сих. Для умиротворения малых сих необходимы элементарные удобства и сытость. Это потребовало радикального изменения общества. Комфорта не добиться без постоянного развития техники и коллективного труда. Причем это не обычная необходимая работа, как бывало в старину. Это кропотливый, тяжелый, ежедневный, многочасовой, доходящий до непосильности труд, однообразный до остервенения в силу растущей специализации. Христианство и не подозревало немыслимости поставленной задачи – слегка переориентировав нравственность а сторону справедливости и милосердия, равно распределить плоды коллективного труда и, таким образом, облегчить жизнь телу и освободить душу. Низшие уровни грубой силой всегда превосходят высшие. Тело покорило душу, притянуло ее к себе, навязало свои интересы, радости и печали и, в конце концов, ассимилировало так, что самоё понятие о душе растворилось в телесной эмоциональности.

Аналогичную роль сыграла душа по отношению к духу. Он утратил свою спиритуальность, свой «умный огонь, интеллектуальную интуицию, гармонию Гермеса и Гестии», затребовав свою долю комфорта, которая выражалась в создании удобных условий для умственной работы, то есть для рациональных расчетов. Лишенный божественного огня, дух обрел демоническое пламя Тифона, который разрушает и губит свою мать Гею в отместку за поражение от Зевса и Аполлона.

Задача показалась поначалу сравнительно простой. Потратить дорогостоющую роскошь на приобретение «орудий и средств производства», производить вместо шелка и бархата много дешевых тканей, вместо мебели из драгоценных пород дерева – много дешевых столов и стульев, заменить изысканную еду простой и сытной пищей и главное – обеспечить население нормальным освещением, водой и транспортом. Но для решения этих скромных проблем оказалось недостаточно ручного труда. Необходимость в машинах стала очевидной. Ручной труд индивидуален и требует, в иных случаях, высокого мастерства. Общество нуждалось преимущественно в количестве и потом уже в качестве продукции. Работникам-одиночкам или небольшим мастерским во-первых это было не под силу, а во-вторых, не давало никакого удовлетворения. Каменщик нуждался в дорогом камне, приятном для выделки и резьбы, мастер по дереву или портной требовали материалов высокого качества. Переход в восемнадцатом веке от индивидуальности к стандарту, замена ручного шитья ткацким станком, дров – углем, облегчения труда строителя примитивными механизмами отнюдь не обрадовало население. Но это были только перые шаги. Расчетливая агрессия, которая заменила «интеллектуальную интуицию», требовала новых видов энергии и полной свободы изобретательской мысли. Паровозы и пароходы стали конкурировать с парусниками и экипажами. Началась зксплуатация планеты в широких масштабах. Землю взломали шахтами и каменоломнями, пламя Тифона взбунтовалось в металлургических печах, огромные города воздвиглись, вытеснив деревни, степи и леса. Люди поначалу растерялись, ощутив одиночество среди четырех космических стихий: умственное усилие вместо божьей помощи; ни ангелов-хранителей, ни благостного утешения церкви, в случае беды, ни достойных проповедников, объяснивших бы позитивность новой ситуации. Церковь сама пришла в колебание, ибо христианские призывы достигли обратного результата: облегчение жизни, замена роскоши для немногих скромным комфортом для большинства сплотило тело, душу и дух в чудовищное единство под безусловным диктатом тела. Христианство уступило вере в бесконечный прогресс и диким социальным утопиям.

Мы упомянули, что трамвай стоит дороже хрустальной кареты мадам Помпадур. Трамвай - массовое средство передвижения, для его производства необходим труд сотен и тысяч металлургов, инженеров, электриков, чернорабочих и, самое главное, солидный бюрократический аппарат. Если бы какому-нибудь эксцентрику вздумалось ездить на собственном трамвае, беда была бы не столь велика и не случился бы социальный переворот. Но эпоха блаженных бездельников, неторопливых мечтателей, небольших цеховых объединений кончилась, люди образовали рабочую массу, подчиненную принудительному графику, массу, зависимую от быстрых и вместительных средств передвижения. Поезда, пароходы, автобусы, троллейбусы - всё это требовало невероятного количества энергии, машин и рабочих рук. Обогатило ли это человека, сделало ли его счастливей и свободней? Ни в коей мере. Нищета потеряла свою живописную панораму, богатство прикрыло свою роскошь, люди превратились в организованную толпу, в однообразную серую массу, выползающую из мглистого тумана и пропадающую в нем.



Кажется, что население увеличивается сообразно невероятному увеличению количества механизмов, а не благодаря естественным законам, лучшим условиям жизни и успехам медицины. Ведь люди не стали лучше питаться и меньше болеть. Напротив. Пища медленно и верно заменяется суррогатами, пропагандируются чудо- витамины, фармакология каждый день изобретает новые лекарства. Но при этом воздух и вода безнадежно отравлены, а земля родит с помощью химических стимуляторов. Если раньше люди, растения и звери жили привольно и земля охотно их кормила и поила, сейчас положение резко изменилось: люди вынуждены терзать негостеприимную, маленькую планету, чтобы не только кормиться, но и вырывать из нее необходимые на их взгляд ингредиенты.

Еще в восемнадцатом веке земля была бесконечна, земные ресурсы бесконечны, реки, моря и океаны были полны рыбы: только ленивцы, бездельники да философы не могли или не хотели приложить минимум труда для пропитания. Но когда население стало увеличиваться чуть не в геометрической прогрессии, а города непомерно расти, только оригиналы предпочли остаться в бедных непрестижных деревнях, занимаясь тяжелым и скучным крестьянским трудом. Большинству отравил душу яд комфорта и жалких развлечений. Они решили в пользу стереотипа. Стандартные стулья и диваны, щи без тараканов, общекультурные выпивки, походы в цирк, варьете и казино. Затем радио и кинематограф. Конкретные переживания незаметно сменились искусственными, фальшивыми, призрачными настолько, что в нашем тенеобразном существовании мы давно забыли о реальной жизни – о ней только напоминают бедствия, катастрофы и смерть. Но о последней думают мало, разве только на поминках. Потом вновь, очертя голову, кидаются в круг дешевых развлечений. Жить стало привлекательно и дешево.

Фикция благополучия, видимая дешевизна. На самом деле эта фикция жизни удорожилась во много раз. Вроде бы, слушать радио, посещать кино или кафе не представляет особой дороговизны. Но если учесть огромное количество персонала, обслуживающего эти «точки», на секунду станет не по себе. А сколько людей занято практическими нуждами огромных городов, сколько стражей порядка! Но нет причин для беспокойства, ибо люди неисчислимы, как песчинки в пустыне Сахаре. Войны, концлагеря, тюрьмы, авто и авиакатастрофы, переполненные больницы только способствуют увеличению населения. Отсюда лицемерная скорбь, с которой хоронят усопших великих ученых, политических деятелей, артистов. От нас уходят великие, незаменимые, единственные, без них жизнь оскудеет. Но «подсознательно» каждый чувствует: на смену явятся сотни других, столь же значительных и необходимых.

Это также своеобразный комфорт стереотипа. Моцарт, Бетховен, Кант, Гегель были редки, как художественно сработанные клавесины и теперь по праву превратились в памятники или заняли почетные места в музеях живописи или восковых фигур. Сейчас всякий признает их величие и тут же забывает как сфинксов и пирамиды. Слишком уж тороплива жизнь, слишком уж много бессмертных, слишком уж много великих творений. Когда-то Генрих Гейне плакал в Лувре над статуей Венеры Милосской. Ныне, в эпоху комфорта, ему предоставили бы множество фотоснимков или кинокадров упомянутой Венеры и он, услаждая свою сентиментальность, не тратил бы денег на поездку в Париж.

Комфорт, прежде всего, метод размножения копий всего и вся. Земля бесконечна, небо бесконечно, каждая вещь бесконечна. В своих копиях, разумеется. Дракон Тифон внушил мысль об аэропланах, ракетах и метро. Казалось бы, благодать для катастроф. И они случаются, вполне регулярно случаются, о них передают по радио и телевидению, объявляют «день национального траура», показывают угрюмые массы на митингах и кладбищах и забывают на следующий день. Затем спокойно развлекаются фильмами, забитыми убийствами, пожарами, ужасающими «доисторическими» монстрами и зловещими пришельцами. Когда это надоедает, переключают программу и хохочут над комедией или мультипликацией.

Страх утрачивает свое магическое действие. Атомную войну или многочисленных жертв пандемий можно равным образом разглядывать на экране. Наступает торжество «общей теории относительности». Франциск Ассизкий и Джек Потрошитель мало чем отличаются друг от друга. Право и бесправие, милосердие и жестокость, справедливость и алчность, гений и злодейство, дети и взрослые, мужчины и женщины – все это тяготеет к одинаковости. Пламя костра Жанны д’ Арк и отравительницы Дарю одинакого цвета.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив