- Я боец 3-го взвода 9-й роты 3-го батальона 80-й отдельной
десантно-штурмовой бригады. Сначала нес службу в должности стрелка,
а затем номера расчета и наводчика АГС. Завершил свое пребывание в
АТО в звании младший сержант в должности командира отделения к тому
времени уже 122-го отдельного аэромобильного батальона.
В зоне боевых действий был с 12 ноября 2014 до 25 сентября
2015 года, с перерывами на отпуска и реабилитацию.
- Это было мое личное решение, которое далось мне очень
непросто, потому что по религиозным убеждениям я срочную службу не
служил. Есть такой факт в моей биографии.
С началом событий на востоке я, конечно, все отслеживал и
понимал, насколько все сложно. Сначала думал «волонтерить», но
сердце говорило другое.
Мобилизовать меня не могли, поэтому я решил наведаться в
военкомат сам. Мне предложили контракт на 3 года. Я не был готов
принять такое решение, но и «в стороне» я оставаться не мог.
Тогда же уже гремела «Саурка», Луганский аэропорт ... Уже все
ясно тогда было: кто атакует Украину и что у нас происходит.
Я еще где-то месяц пытался найти выход, и снова пришел в
военкомат, быстро прошел комиссию и попросил повестку, чтобы дома
«отмазаться». Но эта затея не совсем удалась, потому что когда
повестку принесли - никого дома не было. Поэтому дальше была
«стандартная схема»: слезы жены, тяжелый разговор с родителями ...
Я едва сумел их как-то уговорить, сказав, что пойду куда-то в
инженерные войска.
Бойцы 80-й ОДШБр ВСУ принимают присягу, 2014 год. Виталий
Пясецкий первый справа.
И вот 19 августа 2014 г. я отправился на полигон. Первый шок -
обычный шок идеалиста, когда сам «напросился», а рядом с тобой
полный автобус не совсем адекватных и нетрезвых мужчин.
«Вот я попал», - думаю. И начал я проситься в десантные
войска. Во львовской 80-ке уже был мой друг Федя Мисюра, мы с ним в
одном клубе занимались парашютным спортом.
Нас отобрали четверых. Некоторые, правда, и сознание теряли
под бдительным оком батальонного медика, когда сказали, что через
пару недель мы можем отправиться в зону АТО.
Выдали нам форму, накормили и отправили в батальон. И вот там
я сразу познакомился с хорошими офицерами - капитаном Богомолюком и
лейтенантом Виталием Любенко. С Виталием я потом в ДАПи был
вместе.
- Как вы были снаряжены на тот момент? Оружие, техника?
- Тогда выдали берцы, стандартную форму «дубок», вещмешки и
спальники. Хотя, у меня все было и свое. Я приехал уже с комплектом
формы и обувью. Была у меня «моднява» российская разгрузка и даже
каска. В армию я шел довольно подготовленным и «затаренным», ведь
это было мое сознательное решение. Я много читал о том, что надо, и
готовился.
А вот техники у нас не было тогда вообще, потому что мы только
формировались. Вооружение стандартное - пехотное в десантной
модификации.
- Как вы осваивали военную профессию? Какой была атмосфера в
этот период подготовки?
- Сначала я был помощником наводчика, так называемый -
стрелок, номер расчета автоматического гранатомета станкового
АГС-17. Затем мой «старший» отказался от этой должности, ему не
нравилось. А мне, наоборот, было прикольно и получалось хорошо
«работать». Поэтому я стал наводчиком.
Готовили нас достаточно хорошо. Без всяких проволочек и лишних
«задолбываний». В первый день обучения, бросив по разу учебную
гранату, дальше мы уже метали боевые. Многие стреляли. Пока второй
батальон 80-ки не убыл в зону АТО, они были у нас инструкторами. А
потом наступила пауза, потому что их забрали на «передок», а у нас
ни оружия, ни инструкторов не было.
Тогда уже произошел Иловайск, вообще была «жара» и «видно», до
нас, что называется, руки не доходили. А потом где-то с середины
сентября началось интенсивное обучение.
Атмосфера была у нас там дружественная, я со всеми дружил. У
нас была такая рота, никто не «бухал», ну, или не "попадал", потому
что не «чудил», когда даже выпьет. Однако, уже во время выезда в
зону АТО, люди начали срываться немного, были и драки, и залеты.
Видимо, от рутины полигонной службы.
- И как развивались события дальше? Что вы почувствовали,
когда впервые попали под обстрел?
- С самого заезда в зону АТО нас начали готовить к тому, что
мы поедем в аэропорт. Даже по подразделениям разбили, какой взвод и
на какую точку будет заезжать. Мы должны были ехать в старый
терминал. Тогда он еще был наш. А потом все «переигралось». В ДАП
поехала восьмая рота, а нас повзводно разбросали в Тоненькое,
Водяное и Опытное.
Поэтому, кто был на охране штаба батальона, кто охранял
гаубичную батарею, а мы минометную батарею в Опытном. Там мы
впервые попали под минометные и артобстрелы.
Я впервые почувствовал этот страх, и чувство «только бы не по
мне», «только бы добежать до убежища». А через пару недель такой
службы, в канун Старого Нового года, нужно было с нашей роты
выбрать 20 добровольцев, которые поедут в аэропорт. По 5 от каждого
взвода и 5 от управления. Так я попал в новый терминал ДАПа. Там и
состоялся мой первый бой, практически сразу по прибытию.
- Что было в Донецком аэропорту?
- Фактически, с 15 января был один большой бой - штурм
терминала, который то затихал, то начинался с новой силой. Особенно
тяжелым было 16 января. Первые погибшие и тяжелые ранения. Газовые
атаки, сожженая техника, которая должна была вывезти раненых.
Ранило моего одноклубника по парашютному спорту Федю. Никогда
не забуду бледное Федино лицо ... Его едва вытянули с того света. И
то благодаря тому, что легендарный «Псих» Игорь Зиныч (посмертно
награжден звездой Героя Украины), предоставил очень
квалифицированную медицинскую помощь.
16 января меня самого ранило, а потом у меня на глазах погиб
солдат из 93-й. Но там, в тех условиях, ты не воспринимаешь это как
нечто реальное. Тянешь собрата на себе до медика, хотя понимаешь,
что с дыркой в голове не живут. Кровь на руках ...
А реальность тебя накрывает уже тогда, когда видишь телефон
погибшего абонента. А ты понимаешь, что человека нету.
Были разные моменты. Была злость и отчаяние, и слезы, когда
вспоминал о семье. Но все время я был боеспособным. Как и
большинство, я просто выполнял свою часть работы. Когда нужно
стрелял, когда надо было - строил баррикады или ухаживал за
ранеными. Я был активным и это не давало замыкаться на собственных
переживаниях.
Для себя я сделал такой вывод, что когда солдат впервые
попадает в реальный бой, если он начинает делать то, что нужно, то
он становится полноценной боевой единицей. Как только ты этого не
делаешь - ты «ломаешься». Я видел тех, которые сломались и сидели в
углу.
А если переступил этот порог, то дальше работают инстинкты: ты
стреляешь, по тебе стреляют. Когда видишь цель, ты не думаешь, кто
там, ты стреляешь, как охотник, который видит добычу. Адреналин
придает сил, а тобой управляют те навыки, которые ты получил на
полигоне. Инстинкты заставляют тебя действовать так или иначе. Ты
понимаешь, что это граната и в тот же миг, не думая, падаешь и
закрываешь голову от обломков.
Но были моменты, когда я просто отгонял мысль, что я выживу. Я
не хотел в это верить, чтобы не разочаровываться. Так было до
момента, когда мне удалось выехать 19 января. Хотя, я потом часто
анализировал и жалел, что не остался. Я имел ранения, но я был
боеспособным и, возможно, смог бы что-то сделать, чтобы вытащить
ребят.
- Что из пережитого является самым тяжелым для вас?
- Момент моего выезда из аэропорта. Хотя был ранен и имел на
это право, но все-таки я считаю, что сделал неправильно. Или не
сделал достаточно, чтобы оттуда вывезти тех, кто остался.
Был период, когда я жил в параллельном воображаемом мире, в
котором я возвращался туда и мне удавалось кого-то вытащить или не
удавалось.
Аэропорт навсегда во мне, с его страхом, отчаянием, вызовом
артиллерии на себя и погибшими друзьями, которые там
остались.
После аэропорта участвовать в боях не пришлось. Хотя наш
батальон был в зоне АТО постоянно. Но, когда я вернулся в строй
после реабилитации, нас уже вывели с передовой. И до самого
«дембеля» была уже просто служба, правда с разными боевыми и
учебно-боевыми выездами.
- Родные знали, что вы в Донецком аэропорту?
Да. К сожалению, я не смог скрыть это от жены. Она очень
переживала и сейчас седых волос имеет больше, чем я.
Супруги Пясецкие. 2014 год
Можете представить, что чувствует женщина, когда 19-летняя
дочь подходит и говорит: «Мама, если с Кицюньою (кошечкой, она меня
так называет), что-то случилось, ты можешь мне сказать. Я уже
взрослая, я пойму». Никак не могу простить себе, что не скрыл от
нее, где я.
- Кто вас атаковал?
- Я в «рукопашную» не ходил и в плен никого не брал, поэтому
наверное не могу сказать, это были местные сепаратисты или приезжие
из России. Единственное, что могу отметить, что воевали они
достаточно профессионально. И еще могу сказать, что слышно было
кавказский акцент, когда они кричали нам из подвала.
- О ком из своих боевых побратимов вы хотите рассказать
отдельно?
- Андрюха Грицан, позывной «Каптёр». Погиб под завалами при
взрыве. Молодой худощавый мальчик. Он был немного контужен и
глухой. Когда я к нему обращался, он постоянно спрашивал, а меня
это раздражало. Теперь жалею. Мы с ним вместе присматривали за
ранеными: кофе принести, грелки в носки запихнуть или просто
укутать. А он подумал, что у людей есть еще и физиологические
потребности. Я не додумался, а он - подумал он.
Андрей Грицан, боец 80-й ОДШБ в ДАПи. Январь 2015. Погиб
под завалами
А еще корю себя, что когда он меня с надеждой спрашивал,
вытянут ли нас, я зло отвечал, что скорее всего
мы здесь все «ляжем».
У него осталась младшая сестра и мама.
Еще хотел бы сказать о командирах. На них держалось все. Если
командиру доверяют, то за ним последуют везде. Таким для меня был
Макс Бугель - командир 2-го взвода нашей роты, а позже стал моим
взводным.
Хотя ему не довелось попасть в ДАП, но он из тех людей,
которые без пафоса качественно делают свою работу. Когда было нужно
вывести группу из руин пожарной, и при этом нужно было пройти через
взлётку, он был одним из двух офицеров, которые на это пошли.
Уважаю.
- За что вы воевали? Как вы это для себя определяете?
- Если отбросить судьбу честолюбия, то за свою семью и за то,
чтобы мои дети жили в нормальной стране. Мне кажется
возмутительным, что УПА воевало не имея надежды на победу и на свою
страну, а мы, имея свое государство, так легко готовы отдать ее
врагу.
Это меня и поддерживало там - на фронте, любовь к своим родным
и вера в Бога.
- Что вас больше всего напрягает в гражданской жизни?
- Пассивность людей и их нежелание разобраться в ситуации и
понять суть этой войны. Нежелание осознать, за что идет эта война и
понять, что бой не на жизнь, а на смерть. Еще очень тяжело видеть,
как собратья «продаются» и забывают, за что они воевали и за что
погибли ребята.
- Какова, на ваш взгляд, главная проблема Украины?
- Она не одна, их много этих проблем. Не работают законы в
полной мере. Желание жить шикарно уже и сейчас, при этом не
напрягаясь. Ответственность перед следующими поколениями
отсутствует вообще. Никто не думает о том, что мы оставим своим
детям завтра.
А решить это можно только просветительской деятельностью - на
грани пропаганды, вместе с повышением уровня жизни. Политикам нужно
не только обещать людям, но и иметь мужество признавать ошибки,
выходить и говорить, когда что-то идет не так.
- Какой вы хотели бы видеть страну, за которую вы
воевали?
- Независимой. Сильной. В какой нашим детям будет хорошо жить,
а нам не страшно будет стареть и умирать.