Стругацкие и картины будущего

Как-то я назвал братьев Стругацких «могильщиками коммунизма».
Вероятно, узнай они об этом — возмутились бы.
Что ж, я уверен, что они меньше всего хотели выступать «могильщиками коммунизма».
Но это не отменяет факта: именно они, и им подобные, прихлопнули самое идею светлого коммунистического будущего — меньше всего желая это сделать.
И я не имею в виду поздних Страгацких, уровня «Града обречённого», где сквозит явное переосмысление романтических представлений юности и понятное разочарование.
Ну да в то-то время — уж и секретари ЦК, бывало, разочаровывались в романтических представлениях юности и хлопали партбилетом об стол.
Но я имею в виду Стругацких той поры, когда, очевидно, они сами вполне искренне верили в «светлое коммунистическое будущее» и вполне добросовестно, и притом талантливо старались его описать.
Что ж, о совсем раннем их творческом периоде — говорить всерьёз не приходится.
Вернее, я знаком с ним очень «мельком». Ну, пролистал в своё время «Стажёров» - но, конечно, это «проба пера». Коммунисты покоряют космос, ура-ура, аля-улю.
Того периода, пожалуй, произвела некоторое впечатление «Страна багровых туч», где коммунисты покоряют Венеру, но делают это — всё же с некоторым драматизмом.
И, честно, по писанине вроде «Стажёров» - вообще сложно сказать, как конкретно виделось братьям то коммунистическое будущее. Да — в духе стандартной тогдашней политинформации виделось, «по-газетному».
Но вот в свой «средний» период, который, собственно, и относится к теме «Полдень XXII века» - они постарались раскрыть этот новый дивный мир более детально, более основательно.
И там есть весьма неплохие книжки.
Честно, весь цикл с Максимом Камерером, включая пресловутый «Обитаемый остров» — мне как-то не очень зашёл, со своей натужной и школяроватой философичностью, но иная писанина о «прогрессорах», вроде «Парень из преисподней», «Попытка к бегству» - весьма ничего. А «Трудно быть богом» - вероятно, и вовсе апофеоз того их периода.
Просто — хорошие книжки. С интересными событиями, с интересными людьми.
Вот только — одна проблема.
Все эти интересные события — они предпочитают свершаться хорошо так за пределами того нового дивного мира, где торжествует светлый коммунистический «полдень».
И все эти интересные люди — предпочитают бежать из того дивного сверхцивилизованного мира куда подальше. В дремучие дербеня Пандорры, чтоб охотиться на тахоргов. В пламя смертоубийственной войны на Гиганде, отсталой «фашисткой» планете. Ну и, конечно, в мракобесный средневековый Арканар.
Разумеется, они делают это — не ради собственного развлечения. Упаси бог так подумать!
Они делают это — чтобы нести свет знания и прогресса отсталым дикарям, ради их же блага (хотя тахоргов, возможно, они отстреливают всё же ради своего развлечения, а не их, тахоргов, блага).
Однако остаётся большой вопрос: а что, блин, они делают на Земле-матушке, когда не покоряют космос, вступая в яростную битву с силами стихий, и не несут дары прогресса дремучим и опасным дикарям?
Серьёзно, вот практически все сколько-нибудь интересные моменты в такого рода фантастике (не только Стругацких, но и того же Ефремова, скажем) — они связаны либо со стихийными силами далёкого космоса, который рвутся покорять эти прекрасные люди будущего, либо — с конфликтами со всякого рода дикарями.
А не будь нужды бороться со стихиями или с дикарством на далёких планетах — как-то вообще непонятно, что было бы интересного, увлекательного в этом их светлом мире победившего коммунизма.
Именно поэтому я и называю Стругацких «могильщиками коммунизма».
Они — искренне, добросовестно пытались нарисовать привлекательным этот «мир полудня».
Но самое привлекательное в нём оказалось — что оттуда можно свалить в средневековый Арканар и махаться на мечах с тамошними гоблинами.
А чем заниматься собственно в этом светлом дивном мире, какие там возможны сколько-нибудь интересные впечатления — да бог его знает.
По хорошему счёту, коммунистическое будущее в творчестве советских фантастов — изрядно сродни христианскому раю.
Вот про ад — написано много всякого занимательного, живенького, впечатляющего.
А про рай?
«Ну, там они это — Блаженствуют!» - «Как под капельницей с морфием?» - «Не, ещё круче!»
Очень завлекательно.
Серьёзно, есть множество способов погрузить себя в полнейшее блаженство, избавившись от страхов, тревог, конфликтов.
Некоторые такие практики, вполне действенные — известны с древнейших времён. И наркотические, и чисто духовные. Нирванна — что может быть проще?
Но это — удел людей уж совершенно сломленнных, не ищущих ничего, кроме покоя.
А люди, которые ещё имеют силы на потрепыхаться - они предпочитают трепыхаться.
Они, конечно, могут убеждать себя в том, что «стремятся к счастью», но на самом деле на сём поприще самое ценное — это Стремление, а не собственно Счастье (с которым, по хорошему счёту, никто и не знает, чего с ним делать, когда вдруг обретёт, и самое счастливое свойство счастья — в его недолговечности).
И примитивна до вульгарности, конечно же, пресловутая эта «пирамида Маслоу».
Нет, «сытость», «покой» и «безопасность» - вовсе не главные потребности человека.
Не менее важными, не менее «базовыми» могут быть такие потребности, как, скажем, потребность в страхе, потребность в страданиях. В борьбе, в конфликтах.
Ну, чтоб жизнь елеем не казалась.
Между тем, в футуристических «правильных» утопиях — она кажется даже не елеем, а чем-то вовсе безвкусным до невообразимого.
И образ светлого цивилизованного будущего приходится спасать — лишь забрасывая героев куда-то в тёмные углы дикого прошлого (в котором ещё есть место страстям). Иначе, их жизнь уж очень будет похожа на фруктовый кефир, только без фруктов, а читать про них — будет даже скучнее, чем читать этикетку фруктового кефира без фруктов.
В этом — главная проблема всех творцов, сколь угодно талантливых, которые честно пытались нарисовать некое идеальное, безупречное будущее победившего «разума и прогресса». Оно — неизбежно получалось скучным, пресным, «ниочёмным». Да и не могло получиться другим, ибо наша природа — в действительности бежит безупречности и не приветствует идеальность.
У «буржуинских» футуристов — в этом отношении задача была проще.
Им — не нужно было вымучивать из себя утопии про «победу разума и прогресса». Им возможно было признать тот факт, что люди — примерно одинаковы на всём своём пути от пещер к звёздам. И лишь разумно умильные (а не до тошнотворной слащавости безграничного альтруизма), и лишь премило разумные (а не до занудного «архатства»). И тем они привлекательны, тем интересны, как интересны и конфликты между ними, возникающие со всею неизбежностью на любой стадии технологического развития.
Что же до советских фантастов-футуристов, то можно сказать, что, пытаясь сколотить из коммунистической мечты нечто осязаемое, зримое — они сколотили её гробик, ибо это — самое осязаемое и зримое, что вовсе может её облачать.
Помню, когда высказывал подобные соображения одному другу, он нахмурился и возразил: «Но нет, у Стругацких всё же есть и вполне привлекательное видение будущего».
«Где же, душа моя?» - вопросил я, несколько уязвлённый.
«Так в «Понедельнике» же. Помнишь, путешествие Привалова на машине времени в воображаемое будущее?»
«В смысле, где там расхаживают некомплектно одетые люди из небрежных описаний?»
«Нет, - сказал он, - я имею в виду тот момент, где он на секунду прильнул к щёлочке в стене с видом на «Страх перед будущим».
Я улыбнулся.
Да, я помнил тот пассаж.
Да, это — действительно красочно, это — действительно живо, это — действительно обнадёживающе.
Этакая фам-фаталь, этакая валькирия, горделивая и раскрепощённая, имеющая доступ к летальному оружию и умеющая им пользоваться — да, это такое будущее, ради которого стоит жить и творить.
Немного хулиганское, наверное, будущее — но точно весёленькое.
Я вынужден был согласиться с другом: картины привлекательного будущего — у Стругацких всё-таки есть, даже у ранних. Вот только вряд ли они сами считали его «привлекательным» и «правильным».
Но то, что они пытались позиционировать как «правильное» и «светлое» будущее — по хорошему счёту, перечеркнуло, похерило мечту о коммунизме, когда выяснилось, что там и мечтать-то, по хорошему счёту, не о чем, даже при самой развитой фантазии, даже при самой мощной творческой силе.
|
</> |