Странный ребенок
v_s_e_horosho — 28.06.2015 Счастливая Роза, глава 17.Предыдущие главы по тегу "роза".
Оказалось, что это очень трудно – принять вдруг нашедшуюся сестру после стольких лет ее полного отсутствия. Вместо радости и облегчения Роза испытывала ярость такой силы, что больше всего на свете ей хотелось разбить что-нибудь тяжелое об голову Гульнары. Вместо этого пришлось быстро восстанавливать миропорядок, все расставляя по местам.
После того, как Роза с трудом выставила любопытную бабку-соседку за дверь (а та все мечтала рассмотреть малейшие подробности встречи двух сестер, которые не виделись много лет), она даже не знала, с чего начать разговор с сестрой, и та тоже неловко таращилась по сторонам, прижимая к себе неопрятный сверток с ребенком. Младенец все вопил и вопил, не давая сказать и слова. Роза скорее инстинктивно, чем осознанно, вынула у сестры из-под мышки ребенка, развернула тряпки, ужаснулась увиденному и сразу потащила ребенка в ванну – мыть. На ходу крикнула девочкам – погрейте молоко, сходите за бутылочкой в аптеку. Аля тут же метнулась на улицу, а Айзиля застыла в коридоре, не сводя глаз с незнакомки. Гульнара сунулась за сестрой в ванную, перекрикивая плач ребенка, начала рассказывать, что молоко у нее пропало почти сразу после родов, но бутылка с соской у нее где-то в сумке есть, она сейчас принесет. И пошла за бутылкой.
Погрузившись в таз с теплой водой, грязный громкоголосый младенец, оказавшийся девочкой, неожиданно смолк, поводя в разные стороны глазами, и загулил, пуская пузыри. В наступившей внезапно ошеломленной тишине в коридоре навзрыд заплакала и заголосила Гульнара. А это просто из магазина вернулся Рамис с большими пакетами с едой, и застыл в дверях, а Айзиля, метнувшись навстречу брату, немедленно вцепилась в его куртку, и повисла на нем, повторяя: Рамис, кто это? Рамис, кто это такая? Что ей тут нужно? – а Рамис молчал, стоя в проеме входной двери, и неотрывно смотрел на мать со странным выражением лица.
Когда Роза вышла из ванной с завернутой в полотенце чистенькой девочкой, которая уже вновь начинала хныкать, Гульнара сидела на корточках в коридоре над развороченной сумкой, и плакала навзрыд, повторяя, как в мелодраме – «простите меня, простите меня», прижимая бутылочку к щеке. Затянувшуюся сцену встречи Роза прервала, скомандовав – все разговоры потом, иди мойся, я ее покормлю. Плачущая Гульнара сделала попытку подойти к детям, чтобы их обнять, но Роза ловким движением перегородила проход и направила ее в сторону открытой двери в ванную, вынув из рук сестры грязную бутылочку с соской. Гульнара, всхлипывая, заперлась в ванной, почти сразу там зашумела вода, и только тогда замерший в ступоре Рамис и вцепившаяся в него Айзиля отлипли от дверного косяка входной двери, и Роза наконец смогла прихлопнуть ногой дверь, за которой снова маячила неунывающая любопытная соседская бабка, ухватившая таки свой кусочек индийского кино.
***
Лысая черноглазая девочка с непропорционально маленькой головой и трогательно оттопыренными ушами высосала из бутылочки подогретое магазинное молоко и уснула у Розы на руках, после чего та отдала ее Айзиле. Вернувшаяся из аптеки Аля с ненужными уже бутылочками и коробкой смеси застала удивительную картину: Рамис стоял около окна, вглядываясь на улицу, Айзиля с опухшими глазами сидела на кровати, поджав ноги и держа неумело на коленях спящего младенца, завернутого в полотенце. На диване, одинаково сложив ноги по-турецки, рядышком сидели близнецы, не сводя глаз с матери, шагающей по комнате туда-сюда, и рассовывающей вещи по местам автоматическими движениями. В коридоре на полу валялась вывернутая наизнанку грязная спортивная сумка и неопрятная куча вещей, а в ванной шумела вода. На вошедшую в комнату Алю все обернулись одновременно, только младенец продолжал спать, вольно раскинув по бокам головы ручки из полуразвернувшегося полотенца. И тут Рамис подал голос от окна: и что теперь? Зачем она приехала? Она хочет нас забрать, да? Ты нас отдашь ей? Повернулся наконец, посмотрел в упор на Розу, вжав голову в плечи. Роза тут же прекратила метаться по комнате и застыла на месте. Передернула плечами, сердито ответила: не говори глупостей, никому я вас не отдам, чего ты выдумываешь ерунду. В ванной стих шум льющейся воды. И тут же все облегченно заговорили одновременно, перебивая друг друга, а младенец на коленях Айзили проснулся и снова завопил.
***
Гульнара, вышедшая из ванной, сказала, что девочку зовут Эльвира. От роду ей было 5 недель, у нее было очень странное лицо – круглое, с плоской переносицей, с бровями в форме буквы V, с широко расставленными глазами и широким лягушачьим ртом. Картину довершали низко расположенные по бокам головы оттопыренные как у чебурашки ушки. Пока она спала, Айзиля ее внимательно разглядывала, и углядела, что на ручках малышки не хватает четырех крайних фаланг с ногтями – на мизинцах и безымянных пальцах. Вокруг пупка была довольно большая ранка, покрытая размокшими после купания корками. Общий вид Эльвиры вызывал у Айзили оторопь и одновременно острую жалость, но вместе с ней – абсолютное нежелание прикасаться к этому ребенку. Как только проснувшаяся от разговоров Эльвира начала орать, Айзиля аккуратно спихнула девочку со своих колен на диван и отошла подальше, на противоположный конец комнаты, спрятавшись от Гульнары за краем кровати. К орущему ребенку Роза подошла решительно, уложила привычным ловким движением на локтевой сгиб, помахала в воздухе рукой – и Аля немедленно кинулась на кухню за смесью и бутылкой.
Оказалось, что Эльвира молчит только тогда, когда спит или ест. Все остальное время она надсадно и пронзительно орала, раскидывая в стороны и снова прижимая к груди ручки со сжатыми кулачками и суча ножками. Тембр ее голоса был совершенно невыносимый, какой-то инструментальный: так могла бы вопить сирена автомобильной сигнализации или циркулярная пила, но никак не живой младенец. За суетой, которая немедленно развернулась вокруг Эльвиры после того, как она проснулась и заорала, никто толком и не расспросил Гульнару ни о чем – ни о том, где ее носило столько времени, ни о том, откуда она добыла нового горластого младенца. Ни о странной внешности ребенка.
К старшим своим детям Гульнара так больше и не пыталась приблизиться – смотрела издали на высокого хмурого Рамиса, на испуганную Айзилю, сидящую за кроватью на полу, на племянников, похожих, как две капли воды, на красавицу Алю. Вообще, почему-то о Гульнаре скоро все как будто забыли, занявшись какими-то своим срочными делами, и она сидела в углу комнаты, сгорбившись и то и дело прикладывая ладонь ко лбу – потерянная и несчастная.
Вечером они с Розой наконец поговорили, перескакивая с одной темы на другую. Вернее, говорила в основном Гульнара, а Роза слушала и все пыталась разместить сидящую напротив нее потрепанную усталую женщину у себя внутри – там, где раньше жила ее обожаемая старшая сестра-красавица… Гульнара рассказала, что жила все эти годы то тут, то там, дважды лежала в больницах в маленьких башкирских городах, в одной из больниц, куда она попала после приступа, сблизилась с очень хорошей женщиной, верующей, просветленной, обладающей внутренней невиданной силой, и побывала с ней на Алтае, откуда привезла уверенность в том, что до сих пор жизнь ее шла совершенно неправильно. После поездки, кстати, ее приступы не повторялись ни разу. Потом целый год ухаживала за своей умирающей просветленной знакомой в маленьком городе на границе с Казахстаном, проводила ее в последний путь, устроилась на работу на рынок, чтобы прокормиться, там прибилась к компании обрусевших цыганских женщин и подростков во главе с потрепанным бароном. Воплотила свою детскую мечту – покаталась верхом на большой, медлительной белой лошади, которая вблизи оказалась сильно и неприятно пахнущей заезженной скотиной, неопрятной, с торчащими тазовыми костями и грязным хвостом в репьях.
О рождении Эльвиры Гульнара сказала неопределенно – она не хотела, но так получилось. Про Ильгиза спросила робко, испытала чувство огромного облегчения после рассказа сестры о его исчезновении в далеких заграницах несколько лет назад.
О том, что ее дети теперь живут с Розой, она узнала, приехав с новорожденным младенцем в Уфу, и застав уютно расположившуюся в их с Ильгизом квартире веснушчатую и узкоглазую Муршиду с ее острой, как нож, улыбкой, и всех ее детей, включая и немого Дамира, который посещал специальный интернат для немых детей, ради которого они все и приехали в город из деревни. Алмаз, муж Муршиды, остался в Мисангулово на большом хозяйстве покойных свекров, завел себе молодую вторую жену, а первой жене и детям регулярно слал в столицу свежие продукты и деньги, вырученные от продажи скота и меда. Муршида с гордостью сказала Гульнаре – мы тут в квартире провели обряд ен касырыу, изгнания бесов, и даже лошадь для этого приводили. Как они умудрились затащить лошадь на 7 этаж, Гульнара не спросила.
В своей обжитой чужаками квартире Гульнара пробыла почти неделю – отдыхала после долгой дороги. Муршида сказала про новорожденную девочку – бозык кыз бала, порченная. Дала Гульнаре на дорогу до Миасса денег, какой-то еды, сама проводила на поезд, а молчаливый Дамир, уже догнавший ростом невысокую мать, тащил за Гульнарой ее сумку с вещами и небольшой пакет с продуктами в дорогу.
***
Как хорошо, что есть вторая квартира – думала Роза, размещая Гульнару с ребенком наверху. Ее беспокоил внешний вид сестры, а еще больше – ее внутреннее состояние: Гульнара явно была потеряна и дезориентирована, и плохо себя чувствовала, то и дело прикладывая обе ладони к вискам или затылку, закрывая глаза и замирая. Ее снова мучили сильные головные боли.
С того времени, когда она уже узнала о своей третьей беременности, она не принимала препараты, прописанные ей доктором еще в той ее, домашней жизни. Но даже того их малого и нерегулярно поступающего количества, которое беззащитный эмбрион получил в то время, когда о нем еще никто не подозревал, хватило для того, чтобы необратимо изменить его. В кабинете у девочки-педиатра, к которой Роза пришла с Эльвирой, чтобы выяснить причину длительного надсадного плача девочки, прозвучал приговор – пороки внутриутробного развития плода, вызванные приемом препаратов СИОЗС на ранних сроках беременности.
Кроме эктродактилии, видимой невооруженным глазом, молоденькая педиатр через вопли осматриваемой Эльвиры обнаружила еще и подозрительный шум у нее в сердце, и выписала направление к детскому кардиологу, невропатологу, ЛОРу и на рентген. Потом, бодро шпаря без подсматривания в учебник, перечислила все возможные ужасы – порок сердца, дефекты строения лицевых костей, глухота, задержка развития вплоть до умственной отсталости, дефекты неврологического развития (что уже вполне подтверждает непрерывный надсадный плач ребенка, видите?), проблемы с дыхательной системой… Роза не дослушала и выскочила пулей из кабинета, на ходу заматывая орущую Элю в пеленку и зло ругаясь сквозь зубы. Для полного обследования нужно было снова ехать в Челябинск, оставив всех детей на Гульнару, которой самой требовался пригляд.
В коридоре Роза упаковала девочку в одеяло, покачала привычным движением. В сотый раз разглядела ее странное личико с вогнутой переносицей и большим печальным ртом. Мохнатые бровки, упрямой галочкой изогнувшиеся над карими выпуклыми глазами. Эля напоминала ей обезьянку, а не человеческого детеныша, но от этого Розина жалость становилось только более острой. Кому ты вообще нужна такая, разве только в шапито тебя сдать, – шептала она, запихивая кулек из одеяла в коляску, взятую напрокат у знакомой. Эля впервые за многие часы молчала, задумчиво разглядывая окружение, и Роза подумала – а может, и ничего, обойдется. Ну подумаешь, ногтей нет и уши оттопыренные. Некрасивая, конечно, но что поделать, не всем же родиться красавицами… Именно с этой острой жалости к ребенку-обезьянке и можно начинать отсчитывать то время, когда Роза, чуть подвинув в своем сердце уже живущих в нем детей, поместила туда и этого странного, инопланетянского младенца, вновь подкинутого ей судьбой руками родной сестры, нашедшейся после 8 лет отсутствия.
На сегодня пока все )
Продолжение скоро будет.
Спасибо вам всем за терпение, а дорогому френду mavledina отдельная моя благодарность за лингвистические консультации.
|
</> |