Вернемся на некоторое время обратно в античность - по следам, так-скать, прочитанного и от впечатлений от него же.
       Итак, на повестке дня - вопрос об Эпаминонде-пифагорейце. Да-да-да, том самом Эпаминонде-беотархе, герое без страха и упрека, с горячим сердцем, чистыми руками и холодной головой, которая думала только о благе своих соочественников.
       Ув. И.Е. Суриков, повествуя об этом герое, немало внимания уделил попыткам объяснить тактический прием, использованный Эпаминондом в битве при Левктрах, с точки зрения пифагорейской философии - якобы де Эпаминонд, будучи прилежным учеником пифагорейцев, изменил прелставления о мире, и усилил свой левый фланг вместо того, чтобы лучшие свои силы поставить справа, как это было принято у греков. Пифагорейцы, отмечал исследователь, мысля бинарными категориями, соотносили "левое" с темной стороной Силы со всем плохим, со злом. Для греков, по его словам, левая сторона была нелюбезна в принципе.
       Отсюда возникает вопрос, продолжал И.Е. Суриков - так что же, Эпаминонд, укрепляя свой левый фланг, метафизически становился ан сторону зла?. И на этот вопрос историк дает такой ответ:

       Не думаем, что он имел в виду именно это. Скорее, его задача, как он ее мыслил, была иной: в корне переменить бытовавшие в Элладе представления о том, что (и, главное, кто) является "добром, светом", а кто - "злом, тьмою, ибо на Фивах давненько, как минимум еще со времен Греко-персидских войн (а я от себя добавлю - что, пожалуй, еще и раньше - с ахейских времен, со времен Эдипа и похода Семерых против Фив, лежала мрачная печать какого-то "царства тьмы". Величайший гражданин этого полиса задался, видимо, целью поменять местами "оценочные знаки"

       Очень мудрено, что и говорить. А тут еще к аналогичному выводу пришел нескольким годами француз П. Видаль-Накэ (на которого, кстати, ссылается И.Е. Суриков). Этот последний писал о том, что де дуализм левого и правого, столь четко обозначенный у пифагорейцев, в действительности пронизывает всю греческую философскую мысль V в. до н. э. и что таким образом, мы имеем дело с традицией настолько мощной, что ее одной, на наш взгляд, достаточно, чтобы объяснить, почему древние греки имели обыкновение идти в наступление правым крылом войска. И дальше Видаль-Накэ пускается в рассуждения относительно некоего переворота, случившегося в греческой философии, и завершает их таким пассажем:

       На рубеже V и IV в. традиционная концепция правого и левого подверглась жесткой критике. В IV в. Платон обращает внимание как на навыки (techne) воина, который должен был уметь держать оружие и правой и левой рукой, так и на геометрическое пространство. На основе этих соображений Платон разгромил традиционную точку зрения, как он полагал, без надежды на ее восстановление в дальнейшем. В тот же период времени Эпаминонд ошеломил своих советников, разрушив предпочтение, которое традиционно отдавалось правому флангу боевого построения. Вряд ли можно усомниться в том, что эти факты взаимосвязаны, и наши знания о положении в Фивах около 400 г. предоставляют еще более точные свидетельства существования подобной взаимосвязи

       Нет, ну а что - связка как будто представляется несомненной. Эпаминонд усилил свой правый фланг и ввел его в бой первым, Эпаминод был пифагорейцем и вообще философом - ergo, он это сделал именно потому, что был философом и пифагорейцем. А стоит ли умножать сущнсти без необходимости и измышлять то, что можно объяснить более прямолинейно, не прибегая к столь хитромудрым изысканиям сугубо кабинетного характера? Ксенофонт, профессиональный военный и участник (и очевидец) тех событий, в соответствующем месте своей "Греческой истории" прямо и откровенно писал о том, что Строй фиванцев был тесно сомкнут и имел в глубину не менее пятидесяти щитов, так как они полагали, что, если они победят часть войска, группирующуюся вокруг царя, одолеть остальную часть войска уже будет нетрудно
       Можно, конечно, процитировать еще и Плутарха, весьма дотошного и въедливого историка (Когда битва началась, Эпаминонд вытянул свое левое крыло по косой линии, чтобы как можно больше оторвать от остальных греков правое крыло спартанцев и погнать Клеомброта, разом нанеся ему сокрушительный удар с фланга. Противник, разгадав его замысел, начал перестраивать свой боевой порядок, развертывая и загибая правое крыло в намерении превосходящими силами окружить и запереть Эпаминонда, но в этот миг триста воинов Пелопида рванулись вперед, на бегу сплачивая ряды, и прежде чем Клеомброт успел растянуть крыло или, вернувшись в первоначальное положение, сомкнуть строй, напали на спартанцев, еще находившихся в движении и приведенных в замешательство собственными перемещениями. Известно, что лакедемоняне, непревзойденные мастера и знатоки военного искусства, прежде всего старались приучить себя не теряться и не страшиться, если строй оказывается расторгнутым, но, где бы ни застигла каждого опасность, одновременно и восстанавливать порядок и отражать врага, используя поддержку всех товарищей позади и с обеих сторон. Однако в тот раз главные силы фиванцев, которые, под командованием Эпаминонда, минуя прочих, устремились прямо на них, и Пелопид, с непостижимою уму стремительностью и дерзостью завязавший бой, настолько поколебали их умение и уверенность в себе, что началось бегство и резня, каких спартанцы еще никогда не видывали), однако, полагаю, можно обойтись и без этого - все-таки он писал много позже события, нас заинтересовавшего, а Ксенофонт, повторимся, был современником и чуть ли не очевидцем и к тому же опытным военным. И если выбирать, к какой точке зрения примкнуть, кто более точен в в своих оценках мотивов, побудивших Эпаминонда выбрать именно такое построение - лично я встану на сторону Ксенофнта, а не кабинетного ученого Видаль-Накэ.