Стеклянные тайны: Воздух давних ночей

alfare — 17.08.2021 Одна из самых медленных книг Крапивина.

Лишь прочитав 2/3, я стал примерно понимать (то есть, как обычно – предполагать, что понимаю), чего хотел от своей истории автор.

Здесь уместно будет начать с конца и обратиться к словам самого Крапивина, написанным "после эпилога". Собственно, для него эта книга: воздух из запечатанной пятьдесят лет назад сургучом бутылки. Способ дышать. Этого воздуха хватило ещё на шестнадцать лет.

Но я был бы не я, если бы не предположил, что в послесловии Крапивин упрощает свою цель. Осознанно или нет – теперь не узнать.

Одна из самых медленных книг Крапивина. Помните, я писал когда-то, что когда-то Крапивин упаковывал свои фразы так, что они взрывались при чтении. Секунда текста разрасталась в день жизни героя. Одна-две простенькие фразы с описанием природы будто распахивали окно в целый мир. Здесь темп не просто другой – он прямо противоположен. Рассказчику некуда спешить, ему незачем выворачивать наизнанку читателя, теперь время стало другим, а читатель – в значительной степени сам автор. Разумеется, это не значит, что Крапивин потом брал и читал эту свою книжку, помните, "как Пушкин", который ай да Пушкин… Нет, у сочинителя историй всё не так. Он читает свою историю, пока пишет. Это странный процесс, и смею утверждать, что с ним знаком. Чтобы читать историю, её надо писать. А когда она написана… ну, может быть, её прочитает ещё кто-нибудь. Такие книги не выдумывают, их строят особенным образом, как бы приманивая птиц, раскладывая там и тут вкусные приманки грёз, снов, воспоминаний… и ждут. А "птицы" – картинки, образы, слова – слетаются, если им нравится то, что уже случилось, и всё длится дальше, дальше…

История Симки "Зуйка" кажется очень простой, она и в самом деле одна из самых (относительно) простых у Крапивина – в соотношении к объёму. Объём там складывается из множества картинок жизни. И бОльшая их часть – просто картинки. Они не несут какого-то супер-пупер смысла, у них другая цель: впитать в себя максимум воздуха "тех давних ночей". Как уже говорил, это странный процесс. Казалось бы: просто садись да представляй себе такие картинки, дыши воздухом, зачем бумагу переводить? Что дала автору и читателем эта история, состоящая, по признанию самого автора, почти целиком из самоповторов?

Но картинки так не работают. Если картинку перенести на бумагу, она высвобождает во вселенную особенную энергию (демиургическую?). Картинка нарисованная "во плоти" даёт своему создателю что-то намного бОльшее, чем картинка "в голове". Почему это так, что это за такой хитрый процесс обмена кварками – неясно. Но это на самом деле так. Можно даже записать такой вариант формулы Творения: слово помысленное => слово произнесённое + энергия. Иначе говоря, творение само по себе процесс, идущий с высвобождением энергии. Или, ещё иначе: творение – есть способ существования творца.

Ладно, оставим демиургическое жонглирование. Обратимся к тексту. К тем вещам, о которых не сказано в послесловии (само послесловие, полезное для понимания, цитировании ни к чему, вы и сами его прочитаете, если захотите).

Во-первых, в "Стеклянных тайнах" есть, собственно, стеклянные тайны. Игра со светом, образами, пространством. Крапивин вообще много раз обращался к ним: телескопы в его книгах занимают несколько менее таинственное место, чем мячики, монетки, старые телефонные аппараты, ключи, часы, зеркала. Телескопы сами по себе не являются волшебными артефактами, возможно, только потому, что то, что они делают с пространством, и так слишком удивительно, зачем это ещё усложнять?

В этой книге сами "стеклянные тайны" в "чистом виде" оказываются гораздо менее тайнственны, чем тайны другие (о них позже). Такая вот обманка. Линзы, телескоп, стеклянные значки, старинные бутылки, запечатанные сургучом – это хорошо, это интересно, но главные тайны этой истории совсем в ином. А "стекло"… ну, стекло здесь лишь атрибут. Ему не придано никаких особенных мистических свойств (хотя, книга вообще на редкость для позднего Крапивина безмистична).

Главная тайна, главный "мистицизм" "Стеклянных тайн" – невидимые, но прочные нити совпадений. И нет, это не те совпадения, которые служат для построения сюжета, не "бог из машины" и не рояль в кустах. У позднего Крапивина Совпадения – это особенное свойство мироздания, оно не предназначено для побед героев или каких-либо иных прагматических целей. Совпадения – это такое свойство, типа Провидения, и существует оно как свойство разумности мироздания вообще. Это… ну, я не знаю, "тёмная материя" крапивинского мироздания, его бозоны Хиггса. Поймать их, эти Совпадения – не значит как-либо воспользоваться ими, получить, так сказать "профит" – но значит: понять мир, приблизиться к его Главной Тайне, почувствовать его разумность, одушевлённость.

И такое ощущение, что проявление Совпадений – вообще одна из главных целей такой Истории вообще, наряду с вот тем высвобождением энергии, о котором говорилось выше. Потому что кроме энергии в мире должен быть высший смысл, и поиск смысла тесно связан с существованием особенных связей между временами, пространствами, людьми…

Дальше. Есть у меня сильное подозрение, что первой частицей, зажёгшей "Стеклянные тайны", была поэма Гумилёва. Очень возможно, что книга появилась потому, что Крапивину хотелось встроить в свой мир историю про Мика. Историю, рассказанную другим человеком. Разумеется, Крапивин не мог её просто пересказать, даже очень сильно изменив, и нет, не в писательской гордыне дело. "Мик" не может быть перепет, пересказан – во вселенной Крапивина так не делается, такие Сочинители, как Крапивин, НИКОГДА не перепевают чужие сюжеты – я это знаю, потому что… знаю. Собственно, я сам делал что-то подобное бы на его месте. Игрушки постмодерна – взять и переписать, зашифровав, заребусировав шекспировкий сюжет, а потом ходить, надувая щёки: вот я какой умный, как я ловко сыграл, любите нас!.. Так делают многие, но таким, как Крапивин, это неинтересно. Поэма "Мик" стала частью его вселенной, как песчинка в теле моллюска, и вокруг неё стало расти иное пространство, жемчуг, который был бы без неё невозможен, конечно, но никаким образом не являлся её перепевом.

…Так история Пилата органично вошла в историю Мастера, но сама история Мастера никоим образом не была переделкой древнего сюжета (если, конечно, не впадать в крайности, сводя все сюжеты к двум-трём, как этим любят заниматься классификаторы).

И мы получаем интересное: история Симки и Мика-Мити в некотором смысле, конечно же, ЯВЛЯЕТСЯ переотражением истории Мика и Луи в наше время, но НЕ СЮЖЕТНО, а на более высоком уровне, на уровне духа. История Симки-Мика как бы наследует дух поэмы Гумилёва.

Кто читал книгу, читал и отрывки из этой поэмы, и помнит, конечно, особенный ритм, магический, напряжённый, как рокот барабанов под сиянием звёзд. Помнит её мистическое дыхание, полёт жаворонка к небу, и смерть и обретение… Кстати, пока не забыл – в книге есть одна интересная параллель – как раз в то время, когда разворачивается история Симки и Мика в космос посылают собак, для которых впервые есть надежда вернуться на Землю живыми, а Симке снится сон, в котором он представляет себя летящим в этой раскалённой, душной капсуле – посмотрите, какая аллегория полёта жаворонка, которого посылал в небо Мик, чтобы узнать о судьбе своего друга Луи…

Итак, дух, ритм, голос, свет и магия поэмы Гумилёва не переделаны Крапивиным в другую историю, ему это не нужно – но они как бы пропитывают ту, другую историю, наполняют её, фоном, звучат глухою, гудящею струной с того момента, когда в жизни Симки появляется Запрещённая тетрадь – и до самого финала. Каждый миг идёт перекличка нескольких Прошлых. Вымышленного Прошлого, в котором уживаются аэропланы, волшебные звери из африканского леса, ад и сияющие небеса. Другого Прошлого, в котором был казнён поэт, сотворивший "Мика", и в котором жили дед другого Мика, Станислав Львович и его друг, Женька Монахов. История Стасика Краевского и Женьки Монахова – это ещё одна параллель, ещё одно отражение, ещё одно… Совпадение.

И Совпадение же – параллель с Соней и Норой Аркадьевной. Нора Аркадьевна связала времена, сложила части Настоящего – и ушла. Не будь неё – не было бы этой истории, вообще. Не было бы Мика, не было той ночи в Ленинграде… и вот, кстати, ещё одна параллель-совпадение – путешествие Симки белой ленинградской ночью – один из самых завораживающих и мощных эпизодов книги, не будь этого путешествия у залива, кораблей, встречи – не существовало бы и воздуха внутри запечатанной полсотни лет назад бутылки…

Почему это, может, спросите вы? Да потому, что здесь важная художественная проекция: нам не показали ту ночь, когда была запечатана бутылка, но показали другую волшебную ночь, создав, таким образом, необходимую параллель. И её – достаточно.

Снова и снова, во всех поздних книгах Крапивина мы убеждаемся, что он строит эти мосты. Мосты пространства и времени. Снова и снова в его мирах властвуют переплетения времён и пространств, параллелей, связей, рельсов-веревочек-нитей-струн. Прошлое вторгается в Настоящее, а Настоящее загадочным образом снова и снова отражается в Прошлом. И главной силой в этой вселенной, как снова и снова повторяет Крапивин, остаются законы дружбы, которые там – выше всего.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив