"Слово пацана" и нравственность
artyom_ferrier — 19.12.2023Досмотрел первый сезон «Гопоты казанской» (которая «Слово пацана»), включая последнюю серию, которая пока что лежит на Загонке в «бета-версии» (интересно, насколько финальная будет отличаться).
И не жалею, что посмотрел. Действительно хорошо сделано.
Посмотреть стоит — и дальше я буду писать о фильме так, как будто читатели заведомо его уже видели.
Понятно, что придираться можно много к чему (я вот давеча к музыке, кажется, не по делу придрался, мол, не могла провинциальная гопня Алису слушать, поскольку почему-то думал, что это где-то 87-й год; но если 89-й — то теоретически могла). Серьёзно же, не особо хочется вредничать.
Конечно, хотя в сериале Крыжовникова нет той безысходности, что сквозила в перестроечных «молодёжно-проблемных» фильмах, но временами — всё равно мрачновато.
Многим юным друзьям (и особенно подругам) — очень жалко старшего Адидаса.
Ну что сказать?
Во-первых, в фильме всё же не утверждается однозначно, что он умер (хотя ножевое в печень в те времена с очень большой вероятностью было смертным приговором). Тут — оставлен задел под второй сезон, думается.
Во-вторых же — издержки лайфстайла.
То есть, ещё и в гораздо более старинные времена было понятно, что когда ты спрыгиваешь со своего дракара где-нибудь в Ирландии, чтобы пограбить монастырь, и выясняется, что монахов крышует другой ярл, и ты мочишь этого ярла — ясен ясень Игдрассиль, что тебе в любой момент может прилететь мечом в брюхо от скорбящих боевых товарищей убиенного.
Ну и в наше время, если занимаешься разбоем, то в любой момент ответом на денежное требование под угрозой оружия (чем, собственно, и занимались гопники) — может быть вспышка выстрела, и тишина.
Так, во всяком случае это бывает и должно быть в нормальном обществе.
При этом понятно, что разбойники — тоже люди, и порою очень даже интересные люди, и им можно сопереживать, когда их жизнь показана талантливо, и часто бывает, что гопники «по молодости» потом берутся за ум, как-то «реформируются», становятся достойными членами социума, и это замечательно, но и вспышка выстрела в ответ на требование денег под угрозой ножа — тоже не худший вариант. Более «короткий путь», по крайней мере.
Честно, мне лично было больше жалко девочку. Она-то — уж точно ни за что пострадала.
И юные друзья недоумевали: что, действительно такие дикие нравы были? Что вот становишься жертвой изнасилования, и вместо того, чтобы поддержать — все отворачиваются, и друзья, и лучшие подруги, смотрят, как на зачумлённую?
Ну, опять же, в Казани я в то время не жил.
Жил — в Питере, учился в довольно такой мажорской спецанглийской школе, и там, конечно, всё было несколько иначе.
Некоторую неловкость в присутствии жертвы изнасилования, конечно, все испытывали (и сейчас испытывают). По крайней мере, поначалу. Но неловкость — обусловленную боязнью как-то задеть эту злосчастную психику, как-то усугубить неосторожным словом. Травить несчастную девчонку — это бы казалось «за пределами добра и зла».
Но в более традиционных обществах — нравы пожёстче. И если чьи-то дедушки высшим проявлением нравственности считали вымазать дёгтем ворота «поруганной» девице - то, понятно, что при переселении их внуков из деревни в индустриальный мегаполис что-то всё равно сохранялось от прежних «моральных устоев» и «духовных скреп».
При этом, очень во многих, отнюдь не только российских традиционных культурах изнасилованная девица считалась «порченным товаром». Даже если было очевидно отсутствие какой-либо её вины. Даже если это была шайка разбойников или свора пьяной солдатни.
И следует признать, несмотря на бесчеловечность такого отношения, некоторые резоны под ним были (они всегда бывают под тем, что потом «дубеет» и «бронзовеет» под вывеской «морали», даже когда сия «мораль» начинает казаться совершенно бессмысленной по прошествии времени в изменившихся реалиях).
Ну, для начала, есть такая вещь, как «телегония». Которая будто бы убедительно опровергнута наукой, но многие современные и вполне просвещённые собачники по-прежнему верят, что внеплановая вязка может сказываться на всём последующем потомстве. Естественно, и средневековый жених мог в это верить и не очень желать, чтобы на его будущих детях как-то откладывался «образ» насильника.
Во-вторых же, хотя ВИЧ вошёл в моду совсем недавно, а сифилис, предположительно, завезён был из Нового Света, но уж гонорея — известна была в Евразии очень давно.
И это сейчас она воспринимается как «насморк», но до изобретения антибиотиков — могла быть очень серьёзной проблемой. Особенно — у барышень. У которых сначала может долгое время протекать латентно, а потом — прорываться весьма безрадостными осложнениями, из коих бесплодие — весьма частое.
Ну и понятно, что у насильника из разбойничьей шайки — несколько выше среднего шансы быть носителем триппера. Который он вполне может передать обесчещенной им девице. И она-то пусть сто раз ни в чём не виновата, но вот только связываться с нею, учитывая риски — желающих находилось мало. Отсюда и база такой ригористической традиционной морали.
Но в наши-то дни, понятно, это выглядит как полная дичь, когда девчонка и без того хлебнула лиха — так ещё её и травят, и доводят до суицида.
Сейчас, наверное, даже в России, даже несмотря на всё «духовно-скрепное возрождение», так уж явно травить жертву изнасилования не будут (хотя, конечно, зарекаться ни от чего не приходится — места есть разные, люди есть упоротые).
Тем не менее, когда бы речь шла о парне, подвергшемся половому насилию — я бы не поручился, что в среднестатистической российской школе его жизнь не превратилась бы в ад, узнай об этом однокласснички.
Ну, в некоторых кругах — по-прежнему очень сильны блатняцкие понятия, во всяком случае, применительно к вопросам «половой нравственности».
Понятия же эти, особенно в части «половой нравственности», таковы, что будто бы их специально сочиняли лагерные вертухаи.
«Каков бы ты ни был крутой парень и влиятельный авторитет, но если тебя заломает пяток громил (а они заломают хоть Шварценеггера в его лучшие годы) и подвергнут хотя бы символическому половому насилию, - всё, ты теперь никто, ты опущенный на всю жизнь, и любой контакт с тобой — зашквар для любого, и это уже никак не исправить, или вешайся — или сотрудничай с администрацией, чтобы мы никому не рассказали».
Ей-богу, настороженное отношение к педикам — встречается во многих криминальных культурах мира.
Но это — когда речь о добровольном жопошничестве, по зову души.
Но вот такая постановка вопроса, что тебя скрутили, подвергли каким-тол процедурам, пусть даже символическим, и ты теперь навечно «пария» - это, пожалуй, чисто российская (советская) фишка. И действительно очень удобная для властей.
Или же — удобная для озабоченных извращенцев, которые, томясь на зоне, всё выискивают, кого бы трахнуть в жопу на «законных основаниях», во имя защиты высоких моральных устоев и традиционных нравственных ценностей.
Ну да блатные — вообще потешные зверушки. Особенно, в том, что касается именно «половой морали».
Можно смеяться, но в СИЗО — и сейчас не дай бог признаться, скажем, что делал когда-нибудь куннилингус девчонке. Это — до сих пор считается убедительным и даже обязательным основанием для перевода в опущенные, по скрижалям и заветам (хотя, естественно, большинство-то современных уголовничков предпочли бы игнорировать такие «основания», понимая их бредовость, а жить в хате с опущенным — сомнительное удовольствие).
Более того, в СИЗО лучше не говорить, что и жена твоя или постоянная подруга практикует оральный секс, ибо по мнению иных столпов нравственности — в рот давать только шалаве можно. И, разумеется, не целоваться с нею. Ну, вот такие диковатые люди, такие диковинные представления.
Поэтому, честно, на тюрьме лучше вообще не обсуждать половые вопросы. От греха подальше.
Но вот если даже и на воле, в школе, про какого-то парня станет известно, что его скиднепали и изнасиловали — многие вчерашние товарищи будут в растерянности: стоит ли с ним общаться, не окажешься ли ты сам «законтаченным»?
В наши дни — и даже в будто бы образцовых школах, у будто бы благополучных детишек, крайне далёких от уголовного и тюремного мира (ну, насколько в России хоть кто-то может быть от этого далёк).
Поэтому, конечно, если кто-то становится жертвой изнасилования, что парень, что даже и девчонка — первейшей заботой будет скрыть этот факт от собратьев по школе (и по двору, и вообще ото всех).
В фильме же — ну, приходится признать, что этот Адидас поступил, как идиот, когда притащил к своим пацанам девчонку в столь «красноречивом» виде. Он должен был понимать, что этим всю жизнь ей сломать можно.
Ну и конечно, при таком отношении «неравнодушной общественности» к жертвам изнасилования — весьма понятной выглядит сравнительно низкая советская статистика по «износам». На самом деле, трудно оценить даже порядок латентности — то ли одна пятая случаев, то ли одна десятая, то ли даже меньше попадало в статистику, когда самое страшное для девчонки — это не само происшествие, а что о нём узнают друзья-подружки.
Это и сейчас очень такое… деликатное дело — информация о том, что кто-то подвергся половому насилию.
Проблема в том, что даже при благожелательном и сочувственном отношении одноклассников (которые, допустим, всё-таки немножко отошли от советско-блатняцких духовных скреп) — именно чрезмерная сочувственность и навязчивая благожелательность тоже могут бить по психике, которая и без того пострадала.
Поэтому лучше, если уж такая беда случилась — не трезвонить об этом, не раздувать, не расчёсывать.
Из этого мы исходим в нашей практике.
Понятно, что те-то подонки, кто это сделал, будут умолять о быстрой и милостивой смерти на костре, но это-то лирика и речь не о них, а вот что касается благополучия жертвы — лучше всего как-то настраивать её на то, что ничего исключительного с нею не приключилось.
Ну да, неприятность. Но, в общем-то, сравнимая с сильным избиением. Не менее, но и не более того. И — с кем угодно может такая фигня случиться.
И уж упаси бог отдавать пострадавшее юное существо на растерзание штатным психологам.
То есть, сама-то по себе психологическая помощь — конечно, ему понадобится.
Но мы исходим из того, что психолог, называющий себя «психологом» - психологом не является. Как не может быть хорошим шпионом тот, кто, въезжая в чужую страну, размахивает дипломом разведакадемии.
Поэтому у нас в Кошке, Корпоративной Школе, нет штатного психолога. Зато у нас медсёстры, буфетчицы и уборщики — понятливые и жизнь повидали (но дипломами не козыряют).
Да, разумеется, любой «молодёжно-проблемный» фильм я неизбежно прикладываю к нашим школьным делам — и таким образом немножко отвлекаюсь.
А фильм-то, повторю, весьма неплохой.
Там, пожалуй, нет ничего такого, что можно было бы воспринять как «абсурдные», «совершенно нежизненные» натяжки во имя пафоса и надрыва как таковых.
Нет, в целом всё довольно логично выглядит.
Особо следует отметить — реплику Марата, разочаровавшегося в идее «пацанского братства», мол, «Какие они мне свои? С чего они мне «свои»? С того, что на одной улице живём?»
Можно воспринимать как аллегорию современного состояния человечества по отношению к национально-территориальной государственности.
Да, когда-то, в далёкие времена, люди, будучи коллективными животными, вынуждены были сотрудничать с теми, кто живёт рядом, ибо до тех, кто живёт далеко — было не докричаться. И таким образом сосед становился «своим» просто потому, что сосед — каким бы ни казался он моральным уродом и как бы ни были чужды его устремления.
Но эти времена проходят. К великому, конечно, огорчению блюстителей старомодных «скрижалей и заветов», желающих и дальше паразитировать на чужом «патриотизме».
Чем дальше — тем более абсурдной кажется мысль о том, что люди обязаны кучковаться исключительно по территориальному принципу, и ходить драться район на район только потому, что «мы родились на этой улице, и потому свои, а они чужие».
Конечно, люди и дальше будут не только объединяться, но и разделяться. Ведь мы не только «кооперативный», но и «конкурентный» вид, а полнейшее единение пагубно для нашего развития и попросту скучно.
Но причины для объединения и разделения — появляются всё-таки более «вменяемые», нежели территориальные.
|
</> |