Сегодня 100-летие со дня рождения Наума Коржавина

von_hoffmann — 14.10.2025

14 октября — вековой юбилей очень несоветского писателя советского периода Наума Коржавина: поэта, прозаика, переводчика и драматурга.

Наум Моисеевич Коржавин (настоящая фамилия — Ма́ндель) родился 14 октября 1925 года в Киеве
Учился в украинской средней школе № 95. Рано увлёкся поэзией. 2 сентября 1940 года, по его собственным воспоминаниям, был исключён из русской средней школы № 44 (где занимался с 4 класса) «за хулиганство» из-за конфликта с завучем и вынужден был перевестись в другую школу, но и её не окончил из-за войны. Ещё в Киеве молодого поэта заметил Николай Асеев, который затем рассказал о нём в московской литературной среде. В начале Великой Отечественной войны с родителями эвакуировался в город Сим Миньярского района Челябинской области, где в 1942 году экстерном окончил школу-десятилетку и работал на заводе.

Во время войны приехал в Москву, так как в армию его не брали из-за очень сильной близорукости, попытался поступить в Литературный институт. Поступил со второй попытки в 1945.

В конце 1947 года, в разгар сталинской кампании по «борьбе с космополитизмом», молодого поэта арестовали. В его стихах нашли «пессимизм, неверие в творческое дело партии» и «навязчивые мысли об арестах 1937 года».

Около восьми месяцев он провёл в изоляторе Министерства госбезопасности СССР и в Институте им.Сербского. В результате Наум был осуждён постановлением Особого Совещания (ОСО) при МГБ и приговорён к ссылке по статьям Уголовного кодекса 58-1 и 7-35 — как «социально опасный элемент». Осенью 1948 года был выслан в Сибирь, около трёх лет провёл в селе Чумаково. В 1951—1954 годах отбывал ссылку в Караганде. В этот период закончил горный техникум и в 1953 году получил диплом штейгера. По его собственным словам, в ссылке он стал «антисталинистом».

В 1954 году, после амнистии, получил возможность и вернулся в Москву. В 1956 году был реабилитирован. Восстановился в Литературном институте и окончил его в 1959 году.

Коржавин с самого начала понимал, что советская власть стоит на явной, глубокой, античеловеческой неправильности; что преодолеть человеческое — значит провалиться глубже, а не взлететь выше. И он отстаивал свое право на человеческую эмоцию в нечеловеческое время

О Коржавине рассказывает его друг Леонид Перский, составитель книги «Наум Коржавин. Все мы несчастные сукины дети. Байки и истории про Эмку Манделя, собранные Лёшей Перским»:
"Эпоха заканчивается, когда уходят ее глашатаи и пророки. То была совсем другая эпоха, это было время, когда после октябрьского переворота 1917 года школьникам при изучении родной литературы и истории уже надо было объяснять слово «честь», но слово «совесть» еще долго было понятно без всяких разъяснений.

«Русский Сократ» Коржавин был таким пророком и глашатаем ушедшей эпохи. В юности он выглядел как городской сумасшедший, ходил в старой шинели на голое тело, в буденовке и стоптанных валенках. Это не было позой, эпатажем или «желтой кофтой» Маяковского — просто носить было нечего. Позже его стали называть «здравомыслящим безумцем», потому он что всегда обращал внимание на суть, главное, а все остальное его мало волновало, и он говорил все, что думал.

Эмка Мандель — так звали киевского мальчика, который пережил Голодомор, 1937 год, войну, эвакуацию и стал писать стихи. Арест, Лубянка, психушка, ссылка в Сибирь, ссыльно-поселенческий рай Караганды, полулегальная жизнь в Москве, вынужденная эмиграция и прозябание в непонимающей его стране не сломили его и сделали его фигурой легендарной. Перипетии его многотрудной жизни во многом повторяли трагические повороты истории нашей страны в ХХ веке.

Он ничего не умел, кроме как писать стихи, и повсюду читал их своим друзьям и совсем незнакомым людям. Стихи, напечатанные на папиросной бумаге зачастую слепым шрифтом, ходили в списках, в самиздате. Когда в 1947 году чекисты пришли поздно ночью в общежитие Литинститута за ним, они не нашли самой главной улики — его стихов, и всю ночь арестованного Коржавина возили на черном «воронке» по квартирам друзей, у которых были его тексты.

Текстов стихов не нашлось у Коржавина и в другой раз, когда друзья уговорили поэта издать книгу стихов, пока еще Оттепель не кончилась. «Коржавин переплюнул даже Хлебникова, потому что тот складывал все свои стихи в наволочку и таскал ее с собой, а у Эмки не было такой наволочки со стихами!» (Бенедикт Сарнов).
Первая и единственная напечатанная в СССР книга Коржавина «Годы» была издана в 1963 году. Следующая книжечка на Родине появилась только в августе 1991 года.

Коржавин всегда называл вещи своими именами, белое — белым, черное — черным, и часто видел то, что от других глаз ускользало. Поэтому для нескольких поколений читающих и мыслящих людей послевоенной Москвы, российской интеллигенции пятидесятых — семидесятых его стихи были глотком свежего воздуха, откровением, он «промывал» людям мозги и возвращал их к естественному ходу вещей.

Его знало пол-Москвы, и он знал, казалось, всех.

Часто он пророчил и в стихах, и устно — это не всегда было понятно сразу, иногда на постижение его простых истин уходили годы.

«Гайдар открыл дорогу фашизму!» — в начале 1990-х Коржавин часто повторял эту фразу. Было настолько странно слышать ее: как в стране, победившей Гитлера, может появиться фашизм? Что он несет? Какой-такой фашизм? Со временем действительность все расставляла по своим местам.

«Плюрализм мнений — это прекрасно. Но плюрализм в одной голове — это шизофрения!» — это было ясно сразу и навсегда.

«Бьет о берег Понт,
Понт и мы творим...
Я иду на фронт —
Воевать за Крым»

Даже в шутку написать такое в 1989 году — это было как минимум смело.

«Я хочу, чтобы люди поняли: Коржавин — это очень серьезное, серьезнейшее явление духовно-художественной жизни России от 1940-х годов до сегодняшнего дня, да-да, до сегодняшнего дня. Явление, без которого наша история будет неточно, неправильно понята.

Тот, кто захочет разобраться, понять, прочувствовать, промыслить, что такое в духовном отношении были все эти годы, — без имени Коржавина просто не имеют права обойтись. Он — просто честное, совестливое, мудрое отражение, выражение и удивительное понимание этой трагической эпохи. И не задним числом, а изнутри.

Это чудо жизни в мертвецкой советской и мировой, в морге советском и мировом. Это одна из самых мудрых поэзий той трагедии, это настоящая гордость нашего духовного сопротивления в царившей тогда бессовестности.

Вот человек из тех, кто сумел сохранить и преумножить свое человеческое и духовно-поэтическое достоинство в самых немыслимых условиях». Пожалуй, лучше друга Коржавина философа Юрия Карякина о нем не скажешь.

Он оставался самим собой и в камере на Лубянке, и в сибирской ссылке, и в эмиграции, и на сцене Дома кино или МГУ, где люди висели на люстрах и толпились в проходах, чтобы слышать и увидеть вернувшегося в Москву из эмиграции поэта в 1989-м.

Несмотря ни на что, Коржавин был живой, непосредственный, всегда равный самому себе, не умеющий приспособиться ни к советской действительности 1970-х, ни к американским стандартам и канонам. Поэтому всюду чужой, непонятый, один из самых умных людей своего времени, но не востребованный страной и временем до конца.

И вот эпоха уходит, но нам остаются стихи Коржавина, его статьи и мемуары».
Конец цитаты.

------
Коржавин был известен как диссидент. Помимо официальных публикаций, в творчестве Коржавина была и подпольная составляющая — многие его стихи распространялись в самиздатовских списках. Во второй половине 1960-х Коржавин выступал в защиту «узников совести» Даниэля и Синявского, Галанскова и Гинзбурга. Эти обстоятельства привели к запрету на публикацию его произведений.

Конфликт Коржавина с властями СССР обострялся, и в 1973 году, после допроса в прокуратуре, поэт подал заявление на выезд из страны, объяснив свой шаг «нехваткой воздуха для жизни». Коржавин уехал в США и обосновался в Бостоне, Но, в отличие от того же Синявского, никогда не поливал грязью ни Россию, ни русский народ.

Во вступлении к изданию своих мемуаров «В соблазнах кровавой эпохи» (воспоминания в двух книгах) Наум Коржавин пишет: «Прежде всего о названии, которое может показаться слишком банальным и лубочным из-за слова «кровавой». Хотелось бы назвать как-то более скромно — «жестокой». Но жестокость в истории при всей ее отвратительности не всегда бывает вакханалией и бессмыслицей. Сталинщина — была. И то, что к ней привело, в значительной степени — тоже. Так что соблазны, о которых будет идти речь в этой книге, были соблазнами кровавого, а не просто жестокого времени».

За этот двухтомник Коржавину была присуждена премия Союза писателей Москвы «Венец» за 2015 год как «последнему из плеяды писателей и поэтов, который вослед Солженицыну прошел тернистым путем через внутреннюю Лубянскую тюрьму, ссылку, признание во время оттепели, долгое замалчивание в годы застоя и вынужденную эмиграцию».

Первую часть мемуаров (с самого детства и до 1937 года — календарного, а не символического) и первый вариант «Вступления» Коржавин написал в 1980 году. Задолго до Горбачева и перестройки. Многим тогда казалось, что Брежнев не умрет никогда. Предрекали брежневщине тысячелетнее царство. Коржавин же понимал, что этого не может быть, что брежневщина — эта «сталинщина с человеческим лицом» — сама себя съест. Впрочем, в том, что это окончится благополучным исходом, сомневался. Добавляет: «Это и теперь еще неясно».

Но Коржавин всегда верил в народ и историю России. И не мог представить себе, что все это вдруг может взять и кончиться, — все, во что вложили себя русские цари и императоры, Сперанский и Столыпин, Пушкин и Достоевский, — «все, что за каждым и в каждом из нас».
…Двухтомник своих мемуаров Коржавин закончил 1958 годом. Потому что тогда кончилась кровавая эпоха и закончились ее соблазны.

Как и многие эмигранты из СССР, на Западе Коржавин оказался на правом фланге политического спектра. В публицистике резко выступал не только против коммунизма, но и против западных «друзей СССР», а также против всех форм социализма и революционного движения («Психология современного энтузиазма», «За чей счёт? (открытое письмо Генриху Бёллю)»). Определял себя как либерального консерватора. В спорах «русофобов» и «русофилов» занимал «русофильскую» позицию, отстаивал традиции русской культуры. В публицистике 1990—2000-х годов выступал как против коммунизма, так и против радикального либерализма, который упрекал в непродуманной и безответственной политике.

В литературоведческих статьях отстаивал традиционную культуру, защищал христианскую мораль в искусстве, настаивал на необходимости глубокого человеческого содержания художественного произведения. С этих позиций Коржавин пересматривал наследие «серебряного века», высказывая упрёки даже в адрес Александра Блока («Игра с дьяволом») и Анны Ахматовой («Анна Ахматова и „серебряный век“»). Резко критиковал поэзию Иосифа Бродского, высмеивал его культ в интеллектуальной среде («Генезис „стиля опережающей гениальности“, или Миф о великом Бродском»).

После смерти жены (2014) поэт жил с семьёй дочери в университетском городке Чапел-Хилл, а с начала 2018 года (когда его зять стал профессором в Университете Дьюка) — в Дареме, штат Северная Каролина.
Там он был прихожанином Свято-Троицкого храма. Поэт долго шел к вере, крестился в 66 лет.
Скончался 22 июня 2018 года на 93-м году жизни там же. Завещал похоронить себя на Родине - в России

Урна с прахом Коржавина захоронена 28 сентября 2018 года в Москве на Ваганьковском кладбище.

Найдено здесь: https://vk.com/club216286676?w=wall-216286676_395709



или

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив