С прошедшим

irsla68 — 11.03.2023

С вечера я увидела своё утро. Кофе, бутерброды с красной рыбой, и поменяю воду тюльпанам, подрежу им стебли. Достану смешную сахарницу — есть у меня такая странная сахарница на один день: у неё на боку надпись золотом — «8 марта», пусть раз в году постоит на столе, посмешит меня. И буду весь день читать «Маленькую жизнь».
Утром хорошо спалось, и под боком вякнул телефон — номер не из контактов, я обычно на такие звонки не отвечаю, но тут почему-то решила не игнорить. Разговор, однако, не получился: то ли сразу дали отбой, то ли не было слышно — спросонья не поняла. И не перезвонили.
Накануне две разноцветные охапки тюльпанов сияли из кувшинов бодрыми мажорными арпеджио, но к утру покосились и выцвели из натурального в мелодический мажор. И охапками их уже было не назвать — за ночь тюльпаны выродились в томные букеты.
Подрезая стебли, увидела на обеих своих руках фиолетовые синячки и вспомнила, что забыла достать сахарницу «8 марта». Кровоподтёки и 8 марта — давняя связь. На улице 8 марта находится институт крови, не бередить бы, но не забывается.
Аппетит на бутерброды не открылся, я запарила геркулес и поставила кофе. Тут же позвонил А. — будто успел к завтраку.  Он меня поздравлял, а я, бегло его благодаря, расспрашивала, что там происходит у них на площади, но А. признался, что ничего не понимает про этот закон, как надо и как не надо, и мы быстро съехали с этой темы куда-то в цветы, в мимозу — А. забыл, как по-русски «мимоза» и называл её «эти цветы, которые вам от нас привозят».
Радостным весенним голосом А. сказал, что у них очень тепло, цветёт ткемали, и я спросила о зиме уже как о прошлом —  как А. её пережил.
Да в общем, всё хорошо, только огромная ёлка упала на могилу его сына Арчила — помнишь, у меня ведь был старший сын?
Я не успела сказать, а может быть, и не стала бы говорить — всё равно телефон съедает смысл моих слов, А. плохо понимает меня на слух, а с включённой камерой ещё хуже, всё вообще улетает — что, конечно, помню, как А. рассказывал о смерти шестимесячного сына, который умер у него на руках в машине по дороге к врачу, и как А. это почувствовал через онемевшие пелёнки.
Ёлка разломилась в верхней излучине кроны.
Ствол у неё был двойной и такой толстый, знаешь, как моя спина, сказал А., и я подумала, что для человека его спина тщедушная, а как ёлочный ствол — мощная. Ветка обрушилась, вспахала землю и повалила ограду.
Завтрак мой остыл, особенно кофе. Буркнула смс — с того самого утреннего номера. Стиль сообщения был, как от Сбербанка: по имени-отчеству, вежливо и напряжённо.
Мне написала наша с папой родственница Наташа, которую мы разыскали лет через сорок после того как виделись. Разыскали — это просто позвонили по старому номеру. Я надоумила папу это сделать ещё месяц назад, чтобы он не терял социальной активности.  
Наташа — папина двоюродная сестра, мне она тётя, но старше меня всего на пять дней — мы с ней ровесницы.
Не то что мы искали Наташу — хотели узнать и про папиного дядю Женю, с ним тоже у нас прервалось надолго — не на сорок лет, как с Наташей, а с 96 или 97- го года. Тогда Женя привёз нам бутыль медицинского спирта — спирт достала его жена Лида, медсестра (как сказала бы мама, «украла, наверное», спирт нужен был для лекарства маме, и ей было уже так плохо, что мама не интересовалась, откуда взялся спирт).
В благодарность за лидины старания я купила большую коробку с тонким фигурным шоколадом.  Коробку украшали «памятные» московские виды, в белых кружевных рамочках, и как-то по этим картинкам было понятно, что ни спирт, ни другие усилия маме уже не помогут, но Лида ведь старалась, а может быть, даже рисковала, деньги они бы не взяли — так хотя бы конфетами отдарить.  
Коробка была дорогая, и Женя сказал папе при встрече: не надо было! Мы же не чужие.
С тех пор мы почему-то ни разу не говорили по телефону с Женей. Он не звонил, пока мама болела. И мы не позвонили ему, когда она умерла. Хоть и не чужие, да. Было такое чувство, будто Женя жалел о том, что взял от папы коробку с конфетами, стеснялся, и это мешало и ему, и нам.
Женя честный, добрый и скучный. Бабушкина родня вся очень скучная и честная. Бесхитростная. При встрече они молчат или задают формальные поверхностные вопросы. Спрашивают — и тут же отключаются, не слушают, что им говорят.
Простые люди, они оживляются только в предвкушении вкусной еды. Потирают руки, грубовато шутят. Быстро наедаются и тут же скучнеют, замолкают. Дремлют за столом или понуро собираются домой.
Помню, очень давно мама пригласила Женю, Лиду и Наташу к нам на дачу. Они сидели поздно вечером у костра и молча смотрели сначала на огонь, потом на угли. «Скуучные», прошептала мне мама в темноте.
Когда моей бабушке сделали операцию на глаза, Женя приехал её навестить. Приехал с пустыми руками и только спросил — ну как, Лиз? Бабушка ответила что-то в несколько слов, вроде — да как, вот так-то. Они сели на диван, сидели и молчали минут сорок. Потом Женя ушёл. Мама сердилась, что он не догадался привезти своей сестре фруктов — всё-таки приехал навестить.
Через полгода бабушка умерла, и на 40 день были очень хорошие поминки.
С разговорами, воспоминаниями, без скованности и скуки. Мой друг Илья сидел рядом с Женей, они не могли наговориться. Илью растрогало то, что Женю звали так же, как рано умершего отца Ильи, по которому мой друг тосковал — Евгений Палыч. Я никогда не видела, чтобы Женя так тепло и долго разговаривал. Илья его приобнимал за столом, и к трамваю они пошли вместе...
Наверное, Наташе, дочери Жени и Лиды,  тоже было нестерпимо скучно с родителями — к тому же, те были староваты: Наташа родилась, когда Жене было сорок. Лида на 10 лет младше мужа, но разницы не чувствовалось.
Скуку Наташа нарушила тем, что увлеклась лошадьми. Читала про них всё подряд, пропадала на ипподроме. Почти не бывала дома. Бабушка говорила про неё, что Наташа стала «лошадницей», и было непонятно, то ли это беспокойство-осуждение, то ли восхищение.
Однажды, не зная о чём с Наташей говорить, я спросила её что-то про лошадей, и, пока мы шли от дачи до деревни, а потом к роще, всего километра четыре, наверное, она, не умолкая, отвечала на мой вопрос. Было невыносимо скучно — зато не так мучительно, наверное, как если бы мы просто вынужденно гуляли.
Лет в 19 Наташа сбежала от родителей в Киев, оставив краткую записку, что теперь будет жить там. Это было уже нескучно. Помню, как мне хотелось узнать подробности наташиного отъезда и её новой жизни, но никто про это не рассказывал, а после того костра на даче, когда нам было лет по 13, мы с ней ни разу не встретились.
За годы молчания с Женей папа, вспоминая его иногда, говорил, что тот, конечно, уже умер, а у меня было предчувствие, что Женя, несмотря на свой возраст, жив — просто не звонит.
И вот, когда отец опять захандрил от одиночества, я бодро подсказала ему телефон Жени, и отец позвонил.
Телефон не изменился, только три цифры кода прибавились. Ответила Наташа. Оказалось, что родители её давно умерли, почти 20 лет назад. У Жени был сначала микроинсульт, потом уже настоящий. Он перестал узнавать людей. Забывал слова. Потом вспоминал и забывал опять. Срывал с себя памперсы. Началась гангрена — умер в больнице.
Наташа живёт в Москве только зимой, а с апреля до конца осени под Владимиром. И дальше в её рассказе начинается такая же опасная ерунда, как с лошадьми. То ли теперь её «хобби» ( забытое слово из дурацких «анкет»нашей юности) — строительство домов, то ли она сошла с ума.
Она как-то странно со мной разговаривала, — заметил папа.
С апломбом? — спросила я, удивляясь, что неожиданно вспомнила ещё одно забытое слово, и вспомнила применительно к Наташе. Она и в детстве разговаривала высокомерно и самоуверенно, как взрослая.
Смешно: в детстве я знала слово «апломб», а потом надолго забыла. Как и «хобби».
Вот именно — с апломбом! — обрадовался папа найденному слову.
Поговорили они с Наташей коротко, но для первого раза достаточно.
И вот через месяц Наташа написала мне смс, что не может до меня дозвониться.
Обычно я говорю, что не могу дозвониться, когда понимаю, что разговор не будет коротким и у меня кончатся на телефоне деньги. Думаю, что и Наташа поступила так же. Меня рассмешило, что она обратилась ко мне по имени-отчеству, на вы. Я громко смеялась одна в комнате — значит, и правда было очень смешно — а потом ответила ей на ты по имени, и к вечеру мы пересели в бесплатный чат.
Ник и аватарка Наташи отторгали — какая-то галимая хтонь с клыками и звёздочками.
«Я», — прислала Наташа свою фотографию. Пожилая женщина в блёклой тёмной одежде стоит без улыбки рядом с чудищем в Динопарке.
Это я не рот скривила, у меня просто атрофия надкостницы, из-за этого такая деформация. Поэтому я сейчас особо стараюсь не фоткаться, рот сильно кривой получается. Коплю на базальные импланты, — пояснила Наташа. «Барионикс» — подписано фото. У чудищ хохочущие пасти. Может быть, они смеются над Наташей. Тираннозавра Наташа обняла. Кругом сосенки и керамические грибки. На горизонте — кирпичные коттеджи в осеннем поле. Разрез глаз у Наташи такой же, как в детстве: будто сваренное вкрутую тугое яйцо криво надрезали маленьким острым ножом.
Ты так похожа на свою детскую фотографию, где стоишь с плюшевым медведем, — написала я ей.
Наташа вспомнила в ответ, как клянчила у моей бабушки игрушечную лисичку...
Мне хотелось спросить, где Наташа сейчас живёт, но я по привычке боялась задавать ей вопросы, чтоб не получилось, как тогда про лошадей.
Но мои вопросы Наташе были не нужны — она и без них рассказала, что живёт сейчас в Москве, в своей квартире, сдавая её по комнатам.
Целиком сдать квартиру рискованно - мало ли что случится. Понадобится вдруг жильё. И на что жить тогда? Так-то Наташа может одного квартиранта выгнать, и без денег не останется. Пусть гроши - но с голоду не помрёт.
Квартира уже так раздолбана квартирантами, что Наташа сдаёт недорого.  Денег еле на еду хватает, а надо ж накопить на импланты. Одежду давно не покупает, носит кто что подарит.
Вот одну квартирантку выгнать пришлось — такая противная была! Другая замуж вышла — уехала. Потом ещё двух выгнала чуть ли не с полицией. Сейчас вот Игорь сбежал в Китай от всех этих событий, такой классный был парень.
Так что во второй комнате кто только не жил. А квартирантка Маша постоянная, живёт с 2014 года... У Маши кот Понтус. Все стены ободрал, Наташа кое-как залатала, деньги Машка дала на краску. Маша вот аккуратная, а кот мерзкий. Он ещё и на людей бросается. У Наташи от него все ноги в шрамах, а царапины гноятся долго.
Ладно, я баиньки пойду, я обычно в это время ложусь. У меня пунктик на здоровый образ жизни. Конечно, хорошо бы встретиться! — на прощание Наташа присылает мне стикер: грустный фиолетовый пони улёгся на бочок, подогнув ножки с нарядными копытцами. Игривая надпись: «Споки-ноки».

Оставить комментарий

Популярные посты:

pertinax

Резервуары и емкости: от классики до инноваций. Умные технологии хранения и материалы будущего для промышленности

sadalskij

Поздравляю Милену Авимскую главного генерала обновленного театра Армии

de_de_de

латынину взломали хакеры путина и пишут всякое

padolski

Параллельно

valery_brest_by

Конфуцию не хватает коллективизма. Должность бригадира на рытье канала он не

vikond65

Давид и трое Голиафов

yuriso

Грыбы - одна штука.

ingvar2

2. СКАЗКА О НОВОЙ РЕЛИГИИ

prilepin

КОГДА ВСЁ ЭТО СЛУЧИЛОСЬ?

• Архив