Разбитый арбуз (окончание)
anna_gaikalova — 10.03.2024 Предыдущая записьА можно читать с предисловия
– А христианство, Артем? – как хорошо, что вернулись мысли. Алена вспомнила о церкви, о завершенности увиденной днем картины и вновь пожалела, что не прошла по улице, ведущей к храму. «К чему дорога, если она не приводит к храму?», – вспомнила она слова из фильма «Покаяние». – Ты говорил, что через эту версию пришел к христианству. Как?
– Я уже здесь познакомился с батюшкой. Рассказал ему все, причем с известной долей скепсиса рассказывал, был уверен, что разговор окажется последним. Однако ошибся. Никакой крамолы в моих рассуждениях батюшка не усмотрел. Рассуждения о вере ведут к вере, так он сказал. А версия, кстати, ему понравилась, он тоже примерился к ней, как ты, как и все, кому я о ней рассказал.
– И что? Ты прямо вот взял и стал ходить в храм? Как такое может быть?
– А как еще может быть? Так все и приходят, каждый со своего места. Батюшка мне предложил попробовать пожить так, словно я верю. И прислушаться к душе. Я ведь и раньше верил в божественное устройство, просто все еще искал доказательств. И вот эта версия, она оказалась достаточной для меня. Она открыла мне, что такое устройство, как наш мир, случайным быть не может. Это значит, что Бог над нами есть. Бог есть, это главное, понимаешь?
А язык общения с ним я выбрал родной, принятый там, где мой дом. Вот и все.
– Жаль, я его не увидела, батюшку вашего, – наконец осознала Алена. – Он был в храме тогда?
– Мог и не быть. Не огорчайся. Познакомишься в другой раз. Я вот жалею, что не успел набросать твой портрет. Жаль, я не умею делать два дела сразу, например, рассказывать и рисовать. Или вязать, – Артем улыбнулся. – Тебе уже надо спешить?
Алене хотелось, чтобы Артем нарисовал ее портрет. Но она сказала себе, что лучше это «оранжевое» желание подавить. Решимости прибыло.
– Мне тоже жаль, но давай и это в другой раз. Ты обещал спуститься со мной в мастерскую и рассказать о Ксюше, хотя я уже не знаю, может ли меня что-нибудь удивить. А потом я поеду. Леонид просил не задерживаться слишком, – Алена с неохотой стянула носки, в которых после прогулки так уютно чувствовала себя, и надела сапоги.
– Носочки возьми, это подарок. У нас зимой все уезжают с фирменными носками. Вот только валенки не дарим, – Артем улыбнулся едва уловимо.
Алена думала о родителях. Все, что касалось ее самой, она приняла. Но то, что касалось родителей, их непроходимая «красность» все-таки слегка обижала ее.
– Хочу уточнить, – уже у двери обернулась она. – «Желтые» и «оранжевые» не понимают друг друга и конфликтуют. Но ведь «желтые» конфликтуют и с «красными», разве не так? – Ей вспомнилось то раздраженное пренебрежение, с которым Леня говорил о ее родителях, и как это было ужасно, когда он требовал от нее избавиться от урожая.
– Не совсем так. – Они вышли, Артем закрыл дверь и остановился напротив окна в мастерскую. Видимо, он и правда не мог делать два дела сразу, даже спускаться по лестнице и продолжать разговор. – «Желтые» с «красными» не конфликтуют, они их просто не замечают. У «желтых» практически не бывает «красных» детей. Вот «осмотри» мысленно знакомых, знаешь хоть один пример?
Алена «осмотрелась» и примера не обнаружила.
– Но «оранжевые» дети им достаются очень часто. Именно тут развивается трагедия; это не просто конфликт отцов и детей, это категорическое непонимание миров друг друга, обесценивание их смысла. А «красных» «желтые» не считают за людей. Это рабочая сила, не более того. Их чувств, эмоций попросту не учитывают.
Зато «красные», в свою очередь, вообще не воспринимают «зеленых». Относятся к ним, как к убогим! Как к не совсем полноценным. А вот «желтые» и тут не хотят своего упустить.
Этот уровень настолько слеп в своем эго, что и «зеленых» намерен эксплуатировать и использовать в своих интересах. Самое интересное, что «зеленые» это позволяют. Правда, до определенного момента. Если «желтый» заиграется, ему предстоит узнать, что «зеленый» способен положить этому конец. И уйти. А если уж «желтый» теряет «зеленого»,
то потом помнит о нем всю жизнь. Он же ближе всех к этому уровню. Он словно чует свое собственное будущее.
Я этой теорией до сих пор что-то объясняю. Она очень удобна для анализа и осмысления. Ты спрашивала, в чем я каюсь, так вот, в этом как раз исповедовался.
– И что? Или об этом не принято?
– Не принято, в общем, но ничего. Батюшка сказал, что это не грех, а просто размышления.
Алена старалась рассмотреть темную мастерскую, но ничего, кроме частокола мольбертов на фоне слегка подсвеченных улицей окон, не видела. Теперь мастерская превратилась в плоское панно, но Алена помнила, как много разных сюжетов оно вмещает. «С какой же скоростью умеет летать мысль», – спросила она себя. Ей, наблюдавшей за мольбертами при свете дня, представилась вдруг ночь в музее и его ожившие экспонаты, пронизанные памятью стен. Затем, сразу же, ночь в библиотеке, и она встрепенулась от параллели с любимым вместилищем судеб, доверенных бумажным страницам, таким хрупким и таким вечным.
– Пойдем вниз? – удивительная емкость прожитого дня, казалось, больше не удерживала ее. – Сяду в машину и сразу включу диск, буду слушать снова. Иначе я наверняка и половину не вспомню. А хочется ничего не забыть. Очень персонажи помогли, кстати.
Они спустились вниз и вошли в мастерскую. Артем коснулся выключателя, и сразу же померк неяркий свет улицы, а само помещение из таинственного, которым казалось сверху всего пару минут назад, превратилось в декоративное и сказочное. Мольберты приоткрыли свои дневные, уже знакомые сюжеты. Алене, в который раз за этот день, захотелось продлить время, не спешить никуда. Подчиняясь чувству, она подвинула к себе ближайший стул и присела.
– А о Ксюше ты мне расскажешь, Артем? – спросила она, не испытывая уже того интереса, который возник утром. Все, что случилось потом, отодвинуло сюжет с разбитым арбузом в тень, а в освещенном искусственным светом пространстве наступившего вечера расположилась версия об уровнях развития души, грядущая встреча с мужем и ее, Алены, самоопределение. О последнем она все еще старалась не думать, полагая, что именно этот вопрос и окажется главным, едва дверца машины захлопнется за ней. Можно еще позвонить Насте, говорила себе Алена и сводила брови, догадываясь, что не имеет достаточно мужества полностью охватить проблему своих последних лет и того, что ей сегодня открылось.
– Вот он, арбуз, – Артем подошел к мольберту Ксюши и поставил два стула перед ним. – Может быть, перейдешь сюда?
С непонятным для самой себя вздохом Алена поднялась, медленно прошла по мастерской и присела перед мольбертом.
– От нас никто не хочет уезжать, – неожиданно посочувствовал ей Артем. – Ты не поверишь, но это место никого не оставляет равнодушным, хоть и не в месте дело. Мне кажется, у нас тут витают верные мысли, поэтому в людях пробуждается все самое лучшее, что в них есть. Поэтому я всегда всех приглашаю, с детьми, с супругами, с друзьями. У нас же еще и гостиничный комплекс есть, тоже рядом, мы просто гуляли в другую сторону. Здесь можно остаться на несколько дней. Правда, он довольно скромный.
На некоторое время наступила тишина. «Довольно скромный комплекс», конечно, не мог привлечь ее мужа – Алена снова вздохнула, только теперь она знала тому причину. Артем тоже не нарушал молчания, пока не заговорила она.
– Дети, почему они так хлопали в ладоши? Мне показалось это странным утром. Что-то в этом было искусственное. Только не обижайся.
– Какие обиды, – казалось, Артем взвешивал каждое слово. – Тем более что ты отчасти права. Мы искусственно установили эта традицию. Так удобно поддерживать друг друга, это хороший знак одобрения. Не всегда же оценка нужна, кроме того, не у всех на нее есть право. Даже просто высказаться «нравится – не нравится», и то не всегда уместно. Когда дети представляют свои работы, нам неважно, как они сделаны. Важен сам факт, что люди старались, выполняли задание. Важно то, что они пытались изобразить. И это надо поощрить. Таков порядок, и мы договорились об этом вместе.
– Прямо протокол занятия, – покачала Алена головой. Мысленно она уже уезжала, поэтому слушала расслабленно, не концентрируясь.
– Конечно. Рамки должны быть четкими, а детям полезно не со своим мнением выскакивать, а учитывать мнение других людей. Вообще полезно быть настроенным вовне.
По версии, кстати, если у «желтого» возникнет конфликт формы и сути, «желтый» всегда выберет форму. Придерется к мелочам и суть пропустит мимо. Если я опознаю ярого «желтого», я даже не начинаю рассказ – хотя бы «веточки» должны быть. Тогда он вслух станет отмахиваться, но мысль допустит все же. А «зеленый» в подобной ситуации форму отбросит и выберет суть. Вот и мы ориентированы на суть, форма вторична, хотя мы не обесцениваем ее.
Представь себе косноязычного человека, который принес важную весть. Или торопыгу – талантливого, но невнимательного к мелочам. Можно отмахнуться и потерять что-то чрезвычайное. А можно вслушаться или потерпеть, потрудиться, чтобы понять. Если ты терпелив, доброжелателен, то наверняка приобретешь.
Мы специально даем ориентиры на духовные уровни, чтобы у детей скорее тянулись «веточки» туда. И у нас свой устав, практически все мелочи учтены. Меня потрясло поначалу, насколько это незаметно, как будто само собой происходит. Но это потому и незаметно, что почти доведено до совершенства.
– Артем Никитич, – шумно дыша, в мастерскую проник и тут же оказался напротив них мальчишка предпереходного возраста. – Артем Никитич, вы пойдете на художественное чтение? Сегодня читают «Чудо», и ребята вас спрашивают.
– Я взял выходной, Коля, – Артем кивнул, – но, возможно, к концу занятия подойду.
Алена подумала, что эти его кивки похожи на знаки пунктуации, на точки и запятые.
– Художественное чтение? А кто читает? Я бы хотела послушать. Вы какие-то неисчерпаемые.
– Если бы у тебя было время, ты бы не пожалела. У нас Раиса профессионал, у нее театральное за спиной. Правда, за спектакли отвечает не она, а Иван Дмитриевич, это он режиссер. И ты бы видела, как дети туда рвутся. Правда, они хотели бы попасть во все классы и секции. Это потому, что учителя тут потрясающие. Энтузиасты, Алена, понимаешь. Мне кажется, тут собрались лучшие люди, я прежде никогда не встречал таких коллективов.
– А восточные единоборства тут есть? Или у вас драки не подразумеваются?
– У нас все человеческое подразумевается, – Артем поднял глаза и внимательно посмотрел на Алену, отчего она смутилась. – Мы учитываем все, что бывает в жизни. Есть и борьба, конечно, только не восточная, а самбо.
– А я всегда считала, что…– Алена испытала досаду на себя.– А самбо разве не японская?
– А ты знаешь, как «самбо» переводится»? Это «самооборона без оружия», отечественная производная от целой группы тактик. Как наша версия – прекрасное изложение многих теорий. А в борьбе я не силен, не то, что в чтении. Дети меня даже не приглашают, в спорте я бесполезен. Педсовет старается учесть все стороны жизни, конфликтные в том числе. Мы не идеалисты, но тут сильный состав педагогов и воспитателей. Мы стремимся вырастить самодостаточных, способных решать различные проблемы людей.
– Батюшка ваш в педсовет входит? – Алена рассматривала картину Ксюши.
– Конечно.
– Артем Никитич! – влетела в мастерскую девочка лет двенадцати и оглянулась в сторону Алены: – Простите! Артем Никитич, а чего Колька говорит, что вы на чтение не придете? Мы же вас там ждать собирались!
– Приду, Таня, приду. Просто позже.
– Тогда я всем скажу, да? – Таня улетучилась.
– Почему они так тебя ждут?
– Из-за чтения. Я неплохой чтец на замену.
– А что, ты сказал, вы сегодня читаете? Вообще, какой у вас принцип подбора книг?
– Интересная книга, да, – Артем заговорил чуть поспешнее, чем это было раньше. – Автор Палассио, американка, имени ее я не знаю, а название книги – «Чудо». О подборе книг это верный вопрос, но довольно обтекаемый, а если коротко, то принцип есть, и он воспитательный, нравственный. В книге, которую сегодня будут читать, речь идет о том, как редкий мутантный ген уродует ребенка в утробе матери. И с чем потом этому ребенку приходится сталкиваться, пока он растет. Как дети встречают «другого». Как он входит в социум. И как побеждает, несмотря ни на что. Очень рекомендую даже взрослым. Но ты хотела спросить о Ксюше?
Алена поняла, что времени у нее не осталось. Картина с заснеженной улицей и красным пятном посреди нее жила своей жизнью перед ней и соединяла несопоставимое. Она по-прежнему просила объяснений.
– У нас так принято, – Артем слегка развернул мольберт Ксюши в Аленину сторону. – Мы рисуем и описываем все, что у нас случается, особенно если случается что-то тяжелое. Это своего рода психотерапия, мы имеем инструкции, как себя вести, если что-то происходит. И, ты понимаешь, поскольку в общине народу действительно много, то оно и происходит время от времени. Так вот. Если в какой-то семье, если у кого-то из нас случается беда, мы поддерживаем, находимся рядом и не задаем вопросов. Главное, чтобы человек не оставался один. Разве только дома. Друзья постоянно находятся рядом с тем, у кого что-то случилось. При этом никто никому не заглядывает в глаза, не провоцирует на откровение, не похлопывает по плечу и не издает глубокомысленных вздохов. Все ждут, когда человек сам захочет поговорить о своем происшествии. Для тех, кто ходит в класс живописи, знаком того, что задавать вопросы можно, служит эскиз или картина на тему произошедшего.
Ты сегодня как раз присутствовала при такой точке отсчета, с Ксюшей теперь на тему несчастья в семье разговаривать можно.
– Несчастья в семье? А что у них случилось? – Алене стало неприятно смотреть на арбуз.
– Случилось то же, что и тут, – Артем кивнул в сторону картины. – Ксюша капризничала, потребовала от своего папы арбуз, папе пришлось ехать и покупать, а на обратном пути его сбила машина.
– Как «сбила машина»? – оторопела Алена.
– Нет, прости, я виноват, не так надо было, – Артем откровенно огорчился и сразу замедлил речь. – Ничего непоправимого с папой не случилось, были переломы, довольно сложные, но ничего необратимого не случилось. А ребенок взял вину на себя. И заболел. Все это произошло год назад, очень затяжной срок истории. Главное, там ошибки одну за другой совершала мама, которая сначала заставила папу исполнять каприз дочки, а потом кричала ей самой, что все из-за нее. – Глядя на картину, Артем умолк.
– И что же? – после паузы не сдержалась Алена. Мама Ксюши превзошла в ее понимании ту, что рубанула ребенку косу.
В который раз за этот день настроение у Алены изменилось. Неожиданно на смену покою и удивлению к ней пришло состояние нервное. Ей показалось, это последнее – уже лишнее, еще капля, и все увиденное и услышанное хлынет через край. Точно, последние годы жизни принесли ей меньше интересного, чем один сегодняшний день. Но кто в этом виноват, если она сама не пропускала в себя жизнь?
Артем вздохнул, осознавая, что заторопился к чтению книги, и гостья, очевидно, заметила это.
– Ксюша пока не осознает события полностью, помнишь, она сказала, что папа споткнулся? Значит, машину и столкновение она все еще вытесняет. Роли мамы она тоже пока не осознает. Это очень щепетильный момент, как освободить ребенка от чувства вины, не обвинив при этом мать. Борис Львович (я говорил о нем во время занятия) – один из наших педагогов-психологов. Поскольку Ксюша, можно сказать, зажгла зеленый свет, то есть нарисовала свою картину, заговорила о событии, он сможет начать занятия с ней. Она очень долго молчала.
– А что теперь будет с этой картиной? – Алена поднялась, но на красное пятно арбуза все еще смотрела.
– В идеальном варианте – преобразование. Но это не всегда происходит и не с каждой картиной. Может быть, эта такой и останется. Но Ксюше предстоит придумать, что можно сделать с разбитым арбузом. Потому что, допустим, случилась неприятность с арбузом, но зачем же его на дороге бросать? Я надеюсь, скоро она нарисует свой выход.
– Я бы подняла и сварила бы варенье, – Алена покачала головой. – С корочками. Им ведь от снега ничего. А с папой там как?
− Все обошлось, кроме отношений с мамой. Родители Ксюши ссорятся, попахивает разводом. Сварила бы варенье, говоришь? С корочками.
− Значит, не в одном арбузе дело. И вареньем не обойдешься.
− Отнюдь нет. Впрочем, одним вареньем редко удается обойтись…Но идея хорошая, – Артем замолчал.
Алена встала и прошла по мастерской. Вернулась обратно.
– Я не понимаю, почему так реагирую, знаешь… У вас прекрасно, а эти три истории, всего три – Ромина, девочки с косой и Ксюши – просто выбивают из колеи. Как будто я не слышала таких историй.
– Ты верно говоришь. Это потому, что мы тебе показались идеальной картинкой. И тебе до сих пор не хочется с этим представлением расстаться. А у нас, как говорится, все как у людей.
Помнишь притчу евангельскую о Марии и Марфе? Вот, земная жизнь – это жизнь Марфы, ее суета о многом, это как будто сама земля. Все, что на ней бывает, есть и у нас. И небо над нами, как надо всеми, я так себе это представляю. А между небом и Марфой – сплошные разбитые арбузы …
– Как удивительно ты это сказал, – Алена сцепила руки и покачала ими, прижимая к груди. – А ведь правда. Получается, никто ни о ком ничего не знает, никто не понимает никого. Каждый молотит свою программу. И от Марфы до неба – разбитые арбузы…
– Человеческих судеб, – кивнул Артем. – Как ты сказала? Молотит программу? Да, именно так. А я хотел рассказать тебе версию, поэтому Ксюшину историю откладывал. Может быть, неоправданно, прости.
Алена решила, что пора уезжать.
− Спасибо тебе, Артем. Ты потрясающий день мне подарил, я его буду помнить. Дети, души, картины… Мне теперь надолго это все осмысливать хватит. Я точно знаю, что не случайно и не напрасно приехала сюда. Но… мне действительно пора возвращаться.
На улице поднялся небольшой ветерок. Они шли к машине, и Алена думала, что сейчас позвонит Насте и попробует все пересказать. А потом они встретятся и обсудят, поговорят обо всем и обо всех.
– А если уровень не находится, то как быть? Не всегда же мы можем знать мотивацию.
– Примерно можем все-таки, я думаю. Но вот, я для себя сформулировал такие примеры:
«Красные» говорят: «Тут страшно! Опасности на каждом шагу! Надо копить и работать, чтобы выжить!».
«Оранжевые» говорят: «Да тут столько интересного! А что вот это такое? А вон то каково на вкус? А это что?».
«Желтые» говорят: «Я тут самый главный! Я все могу! Я сделал это сам! Это все я!».
«Зеленый» до «точки ноль» говорит: «Что-то тут не то… Неужели я ошибался? О Боже, сколько же я дров наломал…».
«Зеленый» после «точки ноль»: «Следить за каждым шагом и каждым словом! Больше ничего не испортить!».
И «голубой»: «Не моя воля, но Твоя да будет»…
– Нет! – Алену потряс «голубой» выбор.
– Мне видится так, – мягко ответил Артем.
– У тебя есть еще пара минут? Я заведусь и вылезу, продиктуй мне это, пожалуйста! – Алена завела машину, не закрывая двери, и тут же вышла. В голове у нее роились мысли, она не могла бы сейчас ответить ни на один вопрос, но тщательно записала в блокнот услышанное.
Несмотря на старания отвлечься, картины возвращения мелькать не переставали и неслись с той самой скоростью мысли, которая во времени не нуждается. Алене представлялось, как она входит в дом, как Леонид смотрит на нее с недовольством, как потом она идет в спальню, достает шкатулку с драгоценностями и развешивает свои кольца на ветки деревца-сувенира от Деда Мороза, что, наверное, даже спит в хирургической шапочке и со стружкой в бороде. Тут же мелькали другие сцены. Она то мысленно просила прощения, то обещала больше никогда мужа не огорчать и хвалила его. То вдруг воображала себя разряженной, оживленно щебечущей с Погодиной и Волковой, но снова переносилась к мужу, вглядываясь в него. Все это представилось так ярко, что Алена непроизвольно дернула головой. Образы продолжали взрываться и рассыпаться на фразы и жесты.
Она все-таки взяла себя в руки и отбросила наваждение. Вздохнула глубоко. Похлопала по бокам ненужными перчатками.
– Я даже не знаю, о чем мне раньше думать теперь. Ты не поверишь, но я не помню тех эмоций, с которыми сюда ехала. И еще мне жаль, что я не записала того, от чего отказалась. Помню, что не пошла в церковь, в классы рукоделия, а что было еще?
Ей снова хотелось повременить. Но Артем молча развел руками, и Алене стало неудобно задерживать его дальше. Она сказала себе, что Насте пока звонить не станет, лучше послушает запись, а потом постарается собраться с мыслями. Ведь наверняка Леня с детьми дома, а она так сильно отвлеклась от семьи, что никак не нащупает, с каким лицом входить в дом.
– В следующий раз я постараюсь ничего не упустить и не забыть, –улыбнулась она. – Буду ходить за тобой с этим блокнотиком и записывать каждое слово. Пора мне, пора уезжать.
– Я был очень рад тебя видеть, – слегка поклонился Артем. – Передавай привет Леониду. Скажи, весь приход молится о нем на каждой службе.
– Почему весь приход? – Алена отняла руку от дверцы машины и нехотя развернулась. – Почему молится?
– А как же иначе? Ведь на его пожертвования храм построен. Он тебе что, не сказал?..
…Блекло-сиреневый снежок-время приглушил звуки вселенной и медленно растянул свой шатер над округой, занял видимое пространство зимы. От глубин его огромного купола то ли лампочки, то ли звезды пронизали неплотную темноту пунктирами лучей. Потерявшей слух Алене показалось вдруг, что именно от этой площадки, от центра ее, как от завязи всех времен, и ведут пути-дороги в прошлое и будущее веков. Дороги расходились в разные стороны, прорастали из завязи и тянулись вдаль, а там, вдали, по горизонту едва угадывались храмы, или Алене казалось так. Она поднесла ладони к ушам, на миг прикрыла глаза…
Артем всмотрелся в лицо Алены. Вздохнул.
– Ну, понятно. Когда они начинают «зеленеть», то делают это молча. Сами себе не верят. Я уже перестал удивляться. Но тут упустил, думал, ты знаешь. И удивился, что ты не захотела посмотреть храм. Решил, вы поссорились, и ты назло. Прости, – удручился Артем и продолжил, не заметив, что Алена все еще его не слушает: – Твой Леонид давно обещал приехать. И я, конечно же, приглашаю вас вместе. С детьми приезжайте, можно и на пару дней. Если я буду знать заранее, спланируем время оптимально, чтобы с пользой для всех.
Артем, явно спеша, опять слегка поклонился, сделал шаг назад. Алена тоже отступила, села в машину и снова на него посмотрела. Она хотела открыть окно, не особенно понимая, зачем. Звуки, кажется, вернулись, можно было о чем-нибудь Артема спросить, но она не знала, о чем, да и окно не открылось, примерзло. Тогда она махнула рукой и медленно тронулась с места, а увидев, что Артем свернул за угол, снова остановилась. Немного посидела, слушая звук мотора. Прошло несколько минут.
– Когда они начинают «зеленеть», то делают это молча, – произнесла она вслух. Помолчала, вытащила из сумочки диск и вставила его в магнитолу. Внутри тихо защелкало, приладилось, но, едва раздался первый звук, Алена нажала на паузу.
– Не умалять, – внятно повторила она слова Артема, даже интонацию воспроизвела.
Еще посидела недвижно. Пристегнула ремень, проверила окно. На сей раз оно подалось, Алена вдохнула морозный воздух, подняла стекло, откинулась и легонько нажала на педаль газа.
– «А из нас, как из древа, и дубина, и икона», – вспомнила вслух она, и, так и не отжав кнопку паузы на магнитоле, стала набирать скорость.