Разбитый арбуз (5)
anna_gaikalova — 29.02.2024 Можно читать с предисловияПредыдущая запись
НАСТЯ
– Да-а? – неторопливо ответила подруга. – У тебя что-то случилось? Я уже спать собралась…
– А который час? – Алена сразу же взглянула на часы. – Двенадцатый! Прости. Я что-то из времени вылетела. Ты где была? У меня тут такое…
Долгого рассказа не получилось, только факты. Обругал, пригрозил, ушел, вернулся, добавил и снова исчез.
– Как ты думаешь, что это? – Алена вздохнула и, не переключаясь, для разрядки пошла в атаку. – Ты вообще, где ходила и почему не перезвонила? Я тебе сколько раз говорила, смотри не принятые звонки! – она и возмущалась, и успокаивалась плавными волнами. – Считаешь, это опасно? Или так, местного значения?
– Трудно сказать, – подруга атаку проигнорировала. – Говоришь, дети как обычно? Тогда может быть просто шумом. Но расслабляться я бы не стала…
– И что мне делать, если не расслабляться? Меня интересует «роль личности в истории». Как мне это все удалось.
―Ты что весь вечер делала? – попыталась точнее определить настроение подруги Настя.
– В Интернете сидела, похожие случаи искала.
– И что пишут?
– Случаев полно, но ни один не подходит. Слушай, – Алена удобней уселась на диване, подобрала под себя ноги и приготовилась к долгой беседе. Настя ее точно не пошлет, хоть до утра говорить будет, это проверено, не оставит она в беде. Может, вместе найдут что-нибудь… –Я тут стала думать… И поняла, что хорошо у нас давно не было. То есть что у нас давно нехорошо. Понимаешь?
Подруги предались воспоминаниям. И картина вырисовывалась, мягко говоря, несимпатичная. Какую сторону ни возьми. Взять хотя бы отношения с родителями Алены. Она вечно ностальгировала по укладу родного дома, а Леонид ценностей жены к истинным не причислял. Ни их хозяйственность, ни погребок, который Алена вспоминала с такой нежностью, ни его содержимое не вызывали в нем теплых чувств.
Поначалу на привычки и занятия своих тестей Леонид не обращал внимания, а летним ягодам, особенно клубнике, даже радовался. Но это быстро прошло. Сменилось сначала раздражением, потом бурным протестом и наконец ссорами.
– Лично мне весь этот сад-огород в доме не нужен! – заявил он однажды категорически. – Для чего все эти ящики и коробки? Зачем, ответь, мне нужны вот эти тыквы, почти двадцать штук?
– Ленечка, я все разберу. Ты даже не заметишь, – Алена суетилась и старалась любой ценой сохранить мир. Она и сама пробовала намекнуть родителям, что не нужно выращивать столько кабачков и тыкв, да и вообще прошла пора запасать. Но старики, особенно отец, так гордились урожаем! Алена была рада, что намек не услышан. Не поднималась у нее на родительский труд рука. Да, у них все впрок, все «на черный день», но главное же не это. Они хотят быть полезными, вот что важно!
Но муж и слушать ничего не желал.
Первая серьезная ссора, даже скандал, разразился в тот год, когда сад ломился от яблок. Отец тревожился – пропадут, его потерявшие зоркость глаза смотрели жалобно.
– Может, друзьям отдашь частично? – просил он дочь. – Но только себе, себе оставь побольше, пусть дети едят. У меня же все без нитратов, самое полезное… Где ты такое купишь?
– Ты забери, доченька, – мама и за отца беспокоилась, и урожаем не хотела пренебречь. – Хотя бы половину забери, нет, лучше вот это все, – она обводила руками ящики и коробки, наполненные доверху красными и зелеными яблоками. – Я из остальных компотов наварю, насушу на зиму, а эти ты уж сама переработай, главное, чтоб не пропал наш с папой труд.
Несколько ящиков с яблоками Алена привезла с дачи, рабочих во дворе попросила поднять их наверх, расставить в кухне. Муж вернулся с работы, пришел ужинать, огляделся… И завелся так, как давно не случалось.
– Меня не волнуют твои высокие материи, чтоб ты поняла! Жалко ей их, и я должен это с какой-то стати поддерживать! А меня тебе не жалко? Почему я должен в собственном доме чувствовать себя как на плодоовощной базе? Я хочу жить красиво. Я. Хочу. Красиво. Жить. И мне не нужны эти залежи и склады здесь! Если ты не можешь объяснить своим родителям доходчиво, что я не нуждаюсь в их благодеяниях и не намерен превращать свою квартиру в черт знает что, то я сам объясню – причем конкретно!
– Леня, не надо! Не надо их трогать, я сама! Завтра же тут ничего не будет, ну, потерпи один вечер, я тебя прошу! – Алена чувствовала себя виноватой, в чем-то муж был прав, но ведь и жестоким таким быть нельзя, и ест же он, еще как ест родительские фрукты-овощи…
Всю ночь она резала яблоки, раскладывала на балконах для просушки и делала заготовки к яблочной аджике. К счастью, оказалось очень много червивых яблок. Алена выбрасывала негодные яблоки с облегчением, но грустила. В этом облегчении ей мерещилась бесчестность, становилось тяжело на душе, словно она согласилась на негодный компромисс и обманывала мать с отцом. На следующий день она сделала все возможное, чтобы вечером муж никаких припасов не обнаружил.
Но они еще не раз спотыкались о тыквы и кабачки, а уж от красной смородины, которая рожала и рожала, Алена и сама не знала, куда деваться и разрывалась не пополам, а на три части, страдая из-за родителей, мужа и из-за того, что ей самой приходится батрачить. Невозможность решить этот вопрос равновесно и к всеобщей радости оборачивалась для нее прямо-таки вселенской скорбью.
Историю с дачными дарами вспомнила Настя. Она же привела еще один, не менее яркий пример того, что взаимопонимание у Алены с мужем, мягко говоря, давно оставляет желать лучшего.
Лет пять назад один из партнеров Леонида открыл свою очередную фирму, и ему понадобился надежный директор из своих. Надежный – это тот, который будет молчать в тряпочку, так объяснил Леонид.
―Ты у своей Настены спроси, может, она согласится? Триста баксов в месяц на дороге не валяются, а для нее это вообще увесистая сумма.
– Увесистая, конечно, – возразила Алена еле слышно.
Про «для нее» она умолчала, когда предлагала подруге приработок. Она вообще далеко не все выражения мужа передавала, очень уж многие ее коробили. Что значит «увесистая для нее сумма»? Почему за одну и ту же работу кто-то претендует на сумму большую, а другие должны и меньшую за подарок считать? И ладно бы речь шла о квалификации. Но сколько кому достаточно, определялось исключительно из того дохода, который человек уже имел. Если имел много, это само собой означало, что он претендует на приличные деньги. Если имел мало, то, не мудрствуя лукаво, делался вывод, что и за малое должен быть благодарен.
– А куда ей девать больше? Ей оно зачем? Просто будет немного повеселей колупаться, – пожал плечами Леонид.
Насте, получалось, деньги незачем, ей вообще они не нужны, она же не из их круга. Нечто подобное звучало постоянно. Как и раньше, Алена смолчала.
А Настя действительно колупалась. Она сама о себе так говорила, это Леня ее выражение подхватил. Как раз в тот период Настя осталась без работы, а на руках – мать с грошовой пенсией. Мать у Насти с претензиями, жила всю жизнь как хотела, стажа не наработала, а капризный характер еще больше вырастила. То не эдак, это не так. Была бы московская прописка, еще куда ни шло – надбавки. Но нет, прописаны они обе были за пределами Москвы, хоть и жили рядом с кольцевой, неподалеку от дома родителей Алены.
– С неправильной стороны кольца живем, всего-то, – говорила Настя и добавляла, что всю жизнь попадала на неправильную сторону. Вроде рядом все остальные, рукой подать. Но нет, они там, где надо, а она тут. Где, например, не пенсия, а слезы. Где коммунальные услуги стоят отмороженных денег. Или где мужей не выдают. И вообще не выдают судьбы, даже пытаться нечего. Некоторым, конечно, может повезти, добавляла Настя, кивая на Алену. Но это исключение, которое, как известно, правило подтверждает.
Если Ленино предложение можно было назвать работой, то продлилась она для Насти не больше года.
–Рокировочки, знаешь ли, – объяснил муж срочную необходимость поставить на директорское место кого-то еще.
Нет так нет, Настя совестливая, ей эти деньги в радость не пришлись, как-то между пальцев утекали. Она из-за этого переживала ужасно, потому что всегда уважительно относилась к деньгам, а тут вдруг как пошли вещи ломаться одна за другой. У туфель колодка полетела, пришлось новые покупать, перегорел фен, без которого не жить, еще что-то ломалось по мелочам. Так и уходили эти деньги, ничего нового купить не удалось, не закрылось ими ни одной дыры. Прекратились выплаты, и поломки тоже прекратились как по волшебству. А два года спустя грянула налоговая проверка по всем фирмам учредителя. И звонок Насте: «Нам надо с вами встретиться».
Далекая от бизнеса Настя перенервничала тогда страшно. Алена переживала за подругу, просила мужа помочь, Леонид, брезгливо морщась, притащил папку бумаг.
– Настене передай, пусть изучает.
Настя волновалась, больше всего боясь подвести Леонида, он же ее рекомендовал. Теперь ей еще в бумагах чужеродных разбираться пришлось. Но разговор с налоговой она выдержала, никаких проколов не допустила. И ждала потом, что кто-нибудь позвонит и не похвалит, нет, а хотя бы подтвердит, что все сделано правильно. Но никакого звонка не последовало.
Некоторое время Настя молчала, а потом попросила Алену уточнить, все ли в порядке. Нет к ней претензий? Лишнего не сболтнула? Все обошлось?
Алена и обратилась к мужу, как там дела, чем все закончилось.
–Ты это все с чего? – искренне изумился Леонид. – Что ты сейчас от меня хочешь? Какие ей еще нужны подтверждения?
– Она, между прочим, старалась. Чтобы твоего же друга не утопить, – Алена недоумевала. – И тебя заодно. Неужели трудно позвонить и сказать простое человеческое спасибо?
– Спасибо? – муж прищурился. – Это за что же ей спасибо, позволь тебя спросить? Абсолютно ее никто не должен благодарить, она выполнила свой долг. Ей платили, между прочим.
– Ей не за это платили, Лень. Это нечестно. И никакого долга она не выполняла, для нее и опасности не было никакой, с нее нечего взять. А твой этот… Он не зря всполошился, – и Алена покачала головой. – Ему было что терять. Конечно, деньги для Насти не лишние, но вспомни, изначально она твоего друга выручила. Это он ее просил, вернее, через него ты. Не наоборот.
– Он никого ни о чем не просил, я тем более. – Леонид взвинтился. – Твоей Настене одолжение сделали. Он self-made man, человек, сделавший себя сам, и всем, что имеет, обязан только себе. Мы, – и он выразительно посмотрел на жену, – никому не должны ничего, все, что мы имеем, мы запахали сами. И только сами! Я же, когда свой первый вклад сделал…
Взгляд Леонида стал задумчивым, лицо приобрело возвышенное выражение, как будто он из далекого прошлого мечтал о собственной, уже свершившейся судьбе. Время от времени он воспевал хвалу себе умному, себе хваткому, себе, сумевшему заткнуть за пояс все это нерадивое человечество.
Знакомые декларации. Алена не перебивала мужа, слушала отрешенно, впрочем, за своим лицом следила, сохраняя участливый, даже поддакивающий вид. Но внутренне она недоумевала. Что ему это дает?
«Я всего в жизни добился сам!» Как будто не было рядом тех, кто подсказывал, поддерживал, помогал. Даже вытаскивал, и такое случалось. Этого разговора, как и похожих других, Алена Насте не передала. Успокоила только как могла. Сказала: «Раз отстали, значит, ты все сделала правильно». Тем подруги и ограничились.
Но сейчас Настя об этой истории вспомнила.
–Ты не подумай только, что я тебя в чем-то там упрекаю. Просто я знаю тебя и знаю, что ты с ним говорила. И что он тебя послал куда подальше.
– Все они одинаковые, Настен, – не стала спорить Алена. Она и правда иногда так считала.
Этих самых людей «self-made», с которыми так носился и к которым вечно тянул Алену – то на прием, то в отпуск, то на какой-нибудь модный показ, – Леонид как раз «обществом» и называл. Ей казалось, это звучит смешно и раздуто, так и хотелось спросить: «Чего тебе не хватает, Ленечка? И богатство у тебя, и власть, и семья…Почему же мне кажется, что ты не живешь, что покоя у тебя все равно нет, и ты продолжаешь что-то доказывать всему миру и себе?».
Действительно, большинство членов «общества» вело себя точно так же, именно поэтому любые совместные мероприятия для Алены были скучны и тягостны. И чем больше проходило времени, тем явственней она это осознавала, называя для себя принятое там поведение «показательными выступлениями». «Общество» разговаривало много и насмешливо, ценились в нем только те, кто был официально признан – в прошлом или в настоящем. Оценивались материальные доказательства благополучия – виллы, дома, количество прислуги и бизнес-следование по жизни, да так, чтобы всем вокруг было однозначно ясно: вот идут сильные мира сего. И всем надлежало расступиться, затаив дыхание. Это оказалось для Алены тяжелым испытанием, а сейчас она признавала, что не слишком трудилась, чтобы свои эмоции скрыть.
– Какой-то захват реальности, Насть, ― размышляла она раньше, рассказывая подруге об очередной поездке. – Сплошные демонстрации. И, знаешь, что странно? Ведь вроде все у них, в самом деле, есть…
– У вас, – не могла смолчать Настя.
– Нет, – Алена не соглашалась. – Именно у них! Я этим всем не владею, ну, как тебе объяснить... Отними у меня все эти блага, я буду спокойно жить, я не стану несчастливой, я даже свободней стану дышать. Мне даже иногда знаешь, что? Хочется, чтобы Леня погорел, вот полностью погорел. И тогда я бы взяла все на себя. И показала бы, как правильно выживать. Понимаешь разницу? Я бы только рада была бы. А они, если что, рухнут. Им важно быть первыми и непревзойденными. Но кроме денег своих им нечего предъявить миру.
Вот же, разве это не одна из причин? В какой-то момент Алена перестала чувствовать необходимое для жизни семьи «у нас». Не с этого ли момента началось их с мужем разделение? Когда она противопоставила себя всем? Когда сформулировала, что у «общества» кроме денег нечего предъявить?
– А у тебя есть? – Настя не спорила и не подначивала. Просто хотела убедиться. − Есть что предъявить?
В тот раз Алена не нашлась что ответить. Сейчас разговор повторился почти полностью, и Настя свой вопрос также повторила.
–А мне не надо ничего никому предъявлять, в этом и разница. – Алена снова пошла в атаку, а свой вопрос до поры скрыла. Какой-то частью себя она все еще хотела опровергнуть свою вину. – Я, например, считаю, что на земле от моих родителей в сто раз больше пользы. Потому что они вокруг себя доброту и заботу сеют. Из-за них не пострадал ни один человек, не обманули они никого. Они людям улыбаются, с уважением относятся. Кто с ними из нормальных людей пообщается, у всех хорошо на душе становится потом. А Ленины все идут по головам. Он ведь даже с Ирой, домработницей нашей, не здоровается, сколько я ему ни говорила. Просто ее не видит. А она потом плачет, потому что это унизительно. Или, например, сначала, когда он ей сам зарплату приносил, возьмет и забудет отдать вовремя. А она ходит синяя вся. И спросить боится. Я, когда поняла, сама спросила, почему он так делает. Так он мне, знаешь, что ответил? «Какая разница – сегодня или через два дня!» Я ему говорю, что человек деньги рассчитывает, планирует получить в определенный день. А он ее подводит. И ей кушать не на что. Так он знаешь, что мне на это сказал? «А куда она вообще деньги девает? Я же ей нормальные деньги плачу». Это для меня ужас какой-то, Насть. Ты понимаешь, именно этого я просто забыть не могу!– Алена завелась. – Какое его, во-первых, дело, куда она что девает? И во-вторых, что там девать из этой зарплаты, он бы дня на нее не прожил! Как можно до такой степени оторваться от реальности? Вот так не понимать людей?
Алена помолчала, остывая. Настя молчала тоже. Обе они ценили свои беседы за непринужденность, когда порой казалось, что каждая говорит сама с собой, настолько комфортно им было вместе и говорить, и молчать.
– Когда мы познакомились с Леней, он и тогда был в порядке. Но его родители жили очень трудно, он рассказывал мне, как они нуждались, как каждую копейку считали. Вспоминал, как его первый начальник ему сказал, что хорошо ему платит, а платил копейки. И как ему было обидно, Леониду. – Алена снова заговорила, заторопилась. – И я не понимаю, как, как они забывают об этом начисто? Вот ты мне скажи – как? Может, это и есть то, что называется рабской психологией? Может, это и есть «из грязи в князи»? И ведь в «обществе» все такие же, именно так себя с прислугой и ведут, как будто там не люди. Получается, нет для них людей, кроме них самих. Есть перила, на которые они опираются. Есть такие же, как они сами, в которых они как в зеркало смотрятся. Есть те, на которых ногами встают. А есть еще те, что выше. Это цель, нужно стремиться стать круче. Тогда они меняются до неузнаваемости, помнишь, как у Бродского:
Что-то в их лицах есть,
Что противно уму.
Что выражает лесть
Неизвестно кому.
Хотя это и редко увидишь. Но невыносимо это постоянное «я», «я», «я», – чувство вины отодвинулось у Алены на второй план. Но легче ей от этого не стало.
– И чем все с Ирой кончилось? – Настя спросила, ответ предполагая. Она и сама припомнила пару случаев, когда заезжала к Алене в день уборки и замечала это игнорирование прислуги Леней. Впрочем, к ней самой Леонид относился ненамного лучше, и она старалась не пересекаться с ним без особой нужды. – Да, неприятно очень, я тебя понимаю.
– А ничем. Его не переубедить. Я сама ей платить стала, поставила себе на мобильник напоминание, а он и рад.
– Давай завтра в храм сходим? – предложила, впрочем, без всякой надежды, воцерковленная Настя. – Можно с батюшкой поговорить, он у нас умный, тонкий…
– В храм? – Алена все еще блуждала в воспоминаниях. – Нет, Насть, не хочу. И с батюшкой говорить не хочу. Мне самой понять надо.
– Ну почему, почему ты даже попытаться не желаешь? – Настя обычно особенно на своем не настаивала, однако однажды Алена уступила уговорам подруги и сходила в церковь.
Священник показался ей рассудительным, не склонным обвинять.
– Ну, хорошо, – ответил он на ее уверения, что грешницей она себя не считает, живет по совести и не видит особого смысла в бесконечном вымаливании прощения неизвестно за какие грехи. – Вы еще молоды, точки зрения меняются у людей. Но детей хотя бы не отваживайте, всего того, что мне сказали, говорить им не нужно. Не приучаете к церкви, так хотя бы не внушайте обратного.
Такая лояльность священника показалась Алене притягательной, и вечером она поделилась мыслями с мужем.
– И вот я подумала, Ленечка, может, правда, пусть дети хотя бы иногда бывают в церкви? А подрастут, сами решат…
К ее удивлению, муж почти не возражал. Ладно, пусть и ходят изредка, ответил. Только без фанатизма.
Однако за этим решением ничего не последовало. Алена вроде бы и собиралась, соглашаясь с Настей – да, можно сходить, конечно сходим. Но накрывала текучка. Обычная жизнь, привычные задачи и полное отсутствие потребности идти в церковь закрывали ей туда путь.
Продолжение следует