Путинизм, как первая стадия либерализма

mike67 — 23.07.2010 Бурную истерику Кати Гордон, усомнившейся в искренности неожиданного перехода Ксюши Собчак в лагерь либералов можно было бы принять за чистую монету, если бы сама Катя буквально пару месяцев назад не отправилась вместо намечавшегося Селигера прямиком под знамена радикальной оппозиции. Если вспомнить о соперничестве двух девушек, становится понятным страх Кати, из-под носа которой Ксюша может увести такой привлекательный сегмент медиарынка. Но это мелочи. Гораздо важнее сам этот внезапный интерес околовластной тусовки к оппозиционности.

Медийные персоны не могут не быть в оппозиции к охранительству сейчас, когда идет всенародная кампания против тех, кто охраняет порядок - милиции и чиновников. Общество сейчас насквозь либерально, в смысле анти-порядочно (пусть это "анти" стыдливо заменит "не").

За четыре с половиной года до отмены крепостного права в России сенатор К.Н.Лебедев сказал замечательные слова: "в современной атмосфере искренно или притворно – все либералы". Так вот сейчас в России в определенном смысле все либералы, от таджикского дворника до Путина.

Разумеется, это не западный либерализм, отягощенный в той или иной мере гражданской ответственностью. Но в этом уже присутствует начальная компонента либерализма – нелюбовь к ограничениям, налагаемым на личность. От бытового аболиционизма фразы "чуть что — сразу Косой" до политически ответственного либерализма путь не близкий, но прямой, что прослеживается по сходству программной лексики "левых" и люмпенов. В социальном смысле либерализм – это механизм, позволяющий существовать обществу, построенному на принципе "в настоящее время каждый имеет свое право". Этот механизм должен превращать узурпаторов права, таких как Шариков в совладельцев и соучастников системы равного распределения прав.
Однако начинается этот путь с разлада системы, с того момента, когда в обществе возрастает критическая масса людей, не готовых отдавать больше, чем получать, вследствие чего распиздяйство и беспредел становятся нормой. Превратится ли сумма своеволий во что-то путное – другой вопрос, но начинается все именно с появления многочисленных носителей "своеволия".

Именно это мы сейчас и наблюдаем. Конкретные политические симпатии конкретных людей – это уже дело вторичного выбора. Изначально лишь стремление снять с себя ограничения. Очевидно, что без обработки сложными социальными механизмами эта установка приводит именно к желанию избежать выполнения обязанностей и взять побольше прав, то есть к тем двум типам безответственного и недоговороспособного поведения, которые принято называть распиздяйством и беспределом. При этом поведение человека, имеющего власть, будет ориентировано, разумеется, не столько на защиту своих прав (для него это не актуально), сколько на узурпацию чужих.

Человеческий материал, не будем бояться этого слова, у нас пока – не скажу, что плох, но уж точно – некондиционен по цивилизованным меркам. Читая о трагедии на Ейской косе, я думал, как могли учителя находиться в тот момент находиться вдали от гибнущих детей, и вспоминал о своей давней попытке объяснить, что строгость действовавших в Артеке и других пионерлагерях правил купания в море объяснялась разумными причинами, а не ненавистью режима к любым проявлениям свободы. Тот спор носил отчетливый политический оттенок. Мои оппоненты жестко связывали либерализм с правом купаться там, где хочется и когда хочется. Я подумал, что учителя, выпивавшие на Азовском море в том споре обязательно поддержали бы моих оппонентов. Но ведь глупо предполагать, что среди них были только либералы, оппозиционеры и антипутинисты.

Раздолбайство и беспредел остаются ведущими жизненными принципами в нашем социуме, а конкретные политические пристрастия определяются в основном позиционно.
Вполне либеральный чиновник петербургской мэрии становится президентом, и приобретает репутацию душителя свободы, а на самом деле он продолжает отстаивать свою свободу, но только уже от народа (очень характерны резкий отповеди журналистам: "вы обо мне не беспокойтесь, о себе лучше побеспокойтесь", "суют свои гриппозные носы" и т.п.). Подручный этого президента уходит из правительства и становится либералом и т.д. Гипертрофированное своеволие производит безответственность и недоговороспособность, которые дают в политическом плане тот тип поведения, который я раньше назвал феноменом истеричных родителей. Это, если угодно, такой сверхлиберализм, честное силовое соревнование разнонаправленных воль, которое приводит к закономерной победе самого сильного. Такая система ни в коем случае не является возвращением к советским временам, наоборот, она паразитирует на остатках созданных тогда общественно-политических механизмов. Даже страдая от многочисленных нарушений правил, она не может отказать себе в удовольствии создавать при неотложной нужде исключения из правил, природу которых на днях интересно, но не совсем удачно пытался объяснить К.Рогов в беседе с В.Рыжковым. Эта система не укрепляет порядок, хотя со стороны кажется именно так, а разрушает его. На днях я уже писал о том, что в зонах с неразвитыми механизмами общественного контроля демократические институты оборачиваются своей противоположностью и начинают работать прямо против демократии.

Это очень важная диалектика: почему демократия наполовину хуже, чем вообще без нее. Сегодня я объясняю, почему либерализм наполовину принимает форму силового правительственного беспредела. Но надо понимать, что ни одна такая модель не работает, если мы будем в ней рассматривать только правительство в отрыве от всего социума. Это комплекс. Если в каком-то тексте Путин рассматривается в отрыве от Рогова и борца за свободу купания Владимира Рыжкова, не читайте этот текст.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив