Двухвариантное истолкование президента предлагает «Единая Россия». Владимир Путин выступил на ее съезде: «Поддерживаю предложение разработать комплексную программу развития Сибири, включая Ангаро-Енисейский макрорегион», — цитирую президента по сайту «ЕР». Такое одно из многих прозвучавших намерений и пожеланий. Все вроде понятно. Однако в следующей публикации о том же на том же сайте «ЕР» президент трактуется иначе: «Необходимо наращивать реализацию программ для Дальнего Востока и Арктики… реализовывать комплексную программу развития Сибири».

Итак, то ли нужна новая, еще лучше программа развития Сибири и президент рекомендует ее разработать, то ли нам следует реализовывать уже имеющуюся, тоже хорошую.

А не все ли равно, спросит искушенный читатель. И будет прав. Сама эта вдруг появившаяся вариантность — на не допускающем вольностей официальном сайте — со всей очевидностью подчеркивает абсолютную незначительность вопроса. Сибирь — это такая штука, которую постоянно развивают, для чего столь же постоянно разрабатывают/пишут все новые программы, стратегии, проекты и мегапроекты. Их не счесть, появится ли новая — никому от того толка не будет, кроме огромного числа московского, питерского и новосибирского чиновного (в основном) народа, включенного в эту имитацию радения о Сибири. Реализацией этих программ и стратегий особо не грузятся — некогда, пора браться за написание новой, и чтоб конкурирующие ведомства и корпорации не обошли.

О сути и этих программ, и творимой исходя из них реальности честней всего скажут даже не цифры, сколько чего из Сибири выкачивается, раскапывается, вывозится и что взамен присылается, а искренние и почти непроизвольные жесты. Как, например, недавние подарки правительства Москвы Красноярску: с барского плеча, с помпой трижды прислали старые автобусы марки ЛиАЗ (70 штук), отходившие свое по столичным улицам (в среднем по 8 лет). А теперь вот их выкинули в Красноярск. Такая практика — отсылка в регионы устаревшего медоборудования или не устроившей чем-то москвичей бордюрной плитки — давно в порядке вещей, но поражает принципиальное непонимание Москвы и нежелание понимать то, что замкадыши (регионы), вообще-то, разные. И то, что одними будет воспринято как норма, другими — как оскорбление. Как стеклянные бусы туземцам.

Или вот еще о рефлективном. Или ритуальном? Все всегда неизменно повторяют ломоносовские слова о прирастании могущества российского Сибирью: чиновники просто тупят, не понимая ни того смысла, что в них вкладывал автор, ни того, как они сами выглядят, руководствуясь поросшим мхом и клюквой тезисом, ни того, как эти слова выглядят для сибиряков, добывающих это могущество и живущих до сих пор в щитовых бараках, напротив которых с советских времен все никак не выцветет лозунг: «Богатства Сибири — России».

Впрочем, констатируя колониальный статус Сибири и прячась при этом за Ломоносовым, некоторые начитанные чиновники, возможно, просто пытаются исправить родовой порок всех этих программ «комплексного развития Сибири» — он коренится уже в названии, поскольку не сказано: для кого развития?

Но в Сибири — в быту, в реальной то есть жизни, — Россией называют то, что слева за Уралом. Соответственно, снова ненужные вопросы.

В искренности сегодняшней власти, вообще-то, не откажешь, она называет вещи своими именами, поэтому, скорее всего, просто ее писари допустили две ошибки в слове «развития» — там было «комплексного разрытия Сибири». Ну как до этого они ошиблись в названии газопровода из негазифицированной Сибири, написав вместо «Мимо Сибири» — «Сила Сибири». Ну и «Северный отток» (или «обток»?) тоже написали с ошибками, сейчас и не вспомнить, как было в начале.

В тот же день, когда благодарным сибирякам сообщили об их новых радужных перспективах, в Красноярске и Ачинске вновь ввели режим «черного неба». Дышать в такие дни тут нечем — зато могущество России, как нам рассказывают, «прирастает». И то ладно. Вот бы как-нибудь в ней пожить, в этой России, такой могущественной уже — судя по тому, что уже и воздух откачали в ее пользу. Правда, никто не рассказывает, какое отношение к могуществу России имеет смердящая частная промышленность и угольная энергетика.

Вечером 27 августа в Красноярске режим сняли, в Ачинске продлили до 19 часов 30 августа.

Путин и Сибирь

Это выглядит почти парадоксом, но в реальности центр Сибири и центр (географический) России — в одной местности, Красноярском крае. Да и Сибирь с Россией пусть не полностью тождественны, но это одно. И об одном. Поскольку я тут, в Красноярске — с края, на краю, который оказывается вдруг в центре, — живу, примерно представляю, какой должна быть программа комплексного развития Сибири. Не стал бы свое видение предлагать, но это, еще раз, не только о Сибири: колонии, да еще и энерго- и ресурсоизбыточные, не нуждаются в демократии и инновациях, децентрализация жизни и индивидуализм не приживаются при сырьевой экономике, и ставка на колониальную эксплуатацию большей части страны объективно ведет ее всю к замораживанию свобод и усилению полицейского режима.

Не зря Сибирь называют и проклятием России, и кормилицей — да, и развращает ее, отупляет (ну а чего, если можно и так: выпивать и сжирать ее и этим жить), но она же и скрашивает Россию, позволяет мириться с прочими ее несовершенствами. Я про себя говорю, про кого же еще мне говорить; но тут любому бонусом выдадут пушкинские искомые покой и волю и прочие очевидные преимущества перед цивилизованными отформатированными пространствами.

Это самая российская Россия — особенно если исходить из того, что в мире считается путинским мировоззрением, из всех этих деструктивных мемов, пошедших по миру из уязвленной России, окончательно проигравшей в цивилизационном соревновании и пустившей по миру моду на хтонь, предрассудки, ненависть, изоляционизм, задавшей тренд на презрение к разуму, к прекрасному миру будущего с его транснациональными корпорациями, прогрессом, экономикой, политкорректностью, глобальным счастьем для всех и отсутствием стен и границ (ну типа прошлое против будущего, атомизация, разбегание против нового коллективизма — вот это все). Не зря же Путин сюда, на верхний Енисей, летает так часто — с тем чтобы временно «уйти с радаров». Но эти его отношения с Сибирью — без сантиментов, естественно. И отношение его, путинской России к Сибири копирует отношение западного мира к его, путинской России.

Ну и второй мотив, помимо того что Сибирь — зеркало России: колониальное освоение Сибири всегда подразумевало эту землю не самостоятельной ценностью, а лишь средством — для прибылей там (за ее пределами) и понтов там же, это не субъект, а объект, страдательная сущность, целина, которую непременно надо вздыбить и обратить в кеш или надувание щек «на международной арене». И еще это сарай, задний хоздвор (стайка, как в Сибири говорят), куда можно скинуть опасный балласт, будь то радиоактивные отходы или уголовники и террористы, наиболее грязные и опасные производства.

Так было и есть, но так не будет — если история продлится: все колониальные территории со временем обретают субъектность. Но пока ее нет, и мнение самих сибиряков о том, как развивать и осваивать Сибирь, мало кому интересно, поскольку Кремль не видит рта, который ему скажет что-либо от имени Сибири, не видит глаз, которые посмотрят так, как умеет Сибирь. При этом уже сейчас делегаты съезда «ЕР» талдычат о новой программе, обобщающей более 1,5 млн предложений избирателей. Поэтому все же поделюсь идеальной, на взгляд мой, сибиряка, программой для Сибири.

И здесь же надо, видимо, специально проговорить (поскольку все рассуждения на эту тему ныне чреваты предъявлением обвинения по ст. 280 УК РФ): требования сибирских областников закреплены ст. 1 п. 1 Конституции, утверждающей федеративную форму государственности России. Сепаратизм в Сибири — это фантом, за него принимают регионализм, здесь же речь исключительно о возвращении к подлинному федерализму. Если б он был, никаких отдельных программ для отдельных регионов и эксклюзивных подачек не требовалось бы. Ныне тот федерализм, за который еще в 90-е боролись новосибирский и иркутский губернаторы Муха и Ножиков, красноярский глава крайсовета Новиков, подменен феодальными инструментами: точечными подачками, льготами избранным, созданием всевозможных госкорпораций, министерств, контор, призванных поднимать тот или иной регион (ну как поднимать — чтобы облегчить выкачивание из него ресурсов).

И именно отсутствие федерализма превратило многие сибирские города, реки, огромные пространства в зоны экологического бедствия, в отхожее место — и это главная проблема Сибири и всей России, поскольку кончится Сибирь — тогда и проект «Россия», какой он видится кремлевским, надо будет закрывать.

ей можно самой дать развиваться сообразно ее собственным представлениям о нужном и прекрасном.

И в программе деколонизации хватит одного слова — «Свобода».

Руки прочь!

Сравните. Вот цитата из выступления Владимира Путина на Госсовете по повышению инвестиционной привлекательности регионов 27 декабря 2017 года: «Избыточные требования со стороны различных федеральных ведомств к региональным структурам. От этого нужно избавляться: сколько там часов должно висеть на стене, зеркал. Еще хорошо, не говорят, какого уровня чиновники какого цвета трусы должны надевать и другое нижнее белье. Вот это уже смешно».

А вот что говорил мне более четверти века назад, 23 ноября 1991 года, Вячеслав Новиков (1948–2014), председатель Красноярского крайсовета, в то время негласный лидер сибирских федералистов: «Кто сегодня решает, какой платить штраф за сломанную скамейку в поселке Козулька Красноярского края? Верховный совет России. Да краевой совет этим не должен заниматься. Только козулькинский поселковый совет! Может, там эта скамейка единственная и составляет народное достояние». (Речь о Козульке, которой пугали ямщики А.П. Чехова в его пути на Сахалин.)

Почти полтораста лет назад Николай Ядринцев (1842–1894), один из основоположников сибирского областничества, писал в самом значительном своем труде «Сибирь как колония. К юбилею трехсотлетия…»: «На Сибирь постоянно менялись взгляды, а поэтому предписывались новые меры и производились беспрестанные эксперименты. <�…> В прошлом столетии делаются приказы не отлучаться крестьянам на ночь из дома; один управитель, как Леццино, заставляет обсаживать города березками, другой, как Трескин, планирует вновь город, ломает дома, отводит реку, преследует сеяние табака в огородах, вмешивается в домашнюю жизнь, преследует питье чаю. Лоскутов предписывает молитвы крестьянам, дает инструкции, как печь хлеб, ревизует квашню и т. п. <�…> Развитию злоупотреблений в стране способствовала ея отдаленность, отсутствие контроля и невозможность создать его».

Кто-то считал щедринскую «Историю одного города» сатирой? Нет, это сибирский нон-фикшен. И что-то, конечно, меняется, но по сути — ничего. В истории программных отношений с Сибирью можно увидеть, например, передвижную виселицу. На ней болтается труп сибирского губернатора Матвея Гагарина. Князя повесят в 1721 году в Петербурге, и много месяцев (по легендам, три года) шибеницу с исклеванным птицами трупом будут возить с места на место в назидание чиновникам. Гагарину инкриминировали казнокрадство и родственный протекционизм, но шведский географ Филипп Страленберг, 13 лет проживший в Тобольске, а вслед за ним и историк Петр Словцов напишут, что «Гагарин злоумышлял отделиться от России».

Ныне Кремль, создав федокруга, просто разорвал Сибирь (во избежание дурных соблазнов? чтоб не возомнила себя «великой», «святой», «могучей»?), отрезав от нее и бывшую столицу Тобольск с нашей Софией, и Тюмень, и Мангазею, богатые углеводородами северо-западные округа. Все это вдруг стало Уралом. А потом и Якутию, и Бурятию, и Забайкалье, и половину Байкала. Это стало Дальним Востоком. Сибирь, конечно, эти бюрократические игры не задевают. В сознании и сибиряков, и всего мира она остается прежней — от Урала до Тихого океана; как термин «Дальний Восток» появился вдруг в конце XIX века и, в общем, прижился, но где он начинается? Эти условности, в общем, никому не важны — братья и сестры, одна земля.

В истории вопроса не только питерская виселица с губером, но и «красноярская шатость» — первая русская революция, самый длительный — трехлетний, с 1695 по 1698 год — народный бунт против злоупотреблений московских наместников. Жители Красноярска изгоняют одного за другим трех воевод, присланных царем для управления городом. Последнего, Семена Дурново, высекут и отправят в лодке вниз по Енисею. Не пустят и царских следователей. А управлять, судить, собирать налоги поставят выбранных на общих сходах «судеек».

До 1917 года в каждом присутственном месте империи непременно будет стоять петровское «зерцало» — призма с тремя гранями, на каждой — главные указы; два из трех — о преступлениях сибирского губернатора Гагарина. А в советское время во многих присутственных местах Красноярского края повесят картины с сюжетами «шатости». Эту страницу истории будут любить, выпячивая порыв к народовластию и опуская порыв к автономизации. Такой же заработок для местных мастеров, как бюсты Ленина. Где-то будут висеть репродукции еще суриковских эскизов красноярского бунта, в краеведческом музее — картина Каратанова 1949 года «Расправа с воеводой Дурново».

Висел такой холст — с явленной народной яростью — и в холле Красноярского крайсовета и крайисполкома. Под ним в начале 90-х говорили о том, что неплохо бы преобразовать Красноярский край в Енисейскую (Среднесибирскую) республику. Позже, когда с регионалистской фрондой Москва покончит, бунтарскую картину начнут снимать — к приезду из столицы правительственных чиновников. Особенно из Минфина — дабы не раздражать. Потом, с их отъездом, она снова оказывалась на стене. Окончательно ее снимут в нулевые.

поскольку они не касаются главных вопросов. Это уже вековые метания, Ядринцев о них: «Централизация здесь приводила к одним злоупотреблениям, а предоставление независимой власти начальникам на месте — к другим. Таков был давнишний сфинкс сибирской истории».

При Путине маятник замер — больше никаких колебаний. В Красноярске перед бывшим музеем Ленина, ставшим КИЦем (культурно-историческим центром), московский художник и дизайнер Андрей Логвин в середине нулевых устроил перформанс «Разрушение Сибири»: на тротуаре выросли железобетонные буквы полутораметровой высоты — слово «Сибирь». Когда Логвин в бархатном сюртуке ваял, в бетон замешивал советские монеты. А потом, в назначенный час, собрав народ, обрушился на «Сибирь» с кувалдой. Ему помогали люди в черных костюмах. Эту акцию (в рамках биеннале) устраивали администрация края и Фонд Прохорова, одного из владельцев несметных богатств Красноярского края и приятеля тогдашнего губернатора Хлопонина (потом вице-премьера РФ). Это была их программа нам, сибирякам, — нас тогда специально собрали в одном месте в немалом количестве. Однако буквы из енисейского песка, гальки и цемента не посыпались. Побитые, стояли. Из публики в какой-то момент заорали: «Руки прочь от Сибири!» После трех часов уничтожения «Сибири» ручка молота сломалась.

«Мехика и Перу наше»

Сибирское областничество зародилось во второй половине XIX века, кончилось арестами и репрессиями. Областники ориентировались на становление США: действительно, аналогий немало. Покорение Северной Америки и Сибири происходило в одни исторические времена, первые сибирские города возникали одновременно с первыми американскими, «золотая лихорадка» охватила Восточную Сибирь и Калифорнию почти синхронно (у нас все же пораньше). Красноярск, например, основан одновременно с Нью-Йорком. Они похожи обстоятельствами рождения, отвагой первых поселенцев — только у одних родина была за океаном, у других — за Уралом и тысячами верст суши (что в те времена была пострашней моря). Проблемами с туземным населением. Сражениями и грандиозными пожарами, уничтожавшими большую часть городов. Новыми линейными планировками улиц. Многими десятилетиями тихой провинциальной жизни и взрывными взлетами. В общем, стартовыми условиями; изначально Сибирь обещала русским тот же новый свет, что западным европейцам Америка.

ПРОДОЛЖЕНИЕ