Посмотри, в каком чудесном городе живем.

Близ школы Луиса Альберто меня настигла родительница одной его одноклассницы, довольно такой толстенькой девочки Маши. Про эту родительницу я в прошлом году узнала, что будучи медсестрой, она возглавила стачечный комитет и буквально на баррикадах руководила забастовкой всего среднего медперсонала в больнице, добиваясь благ.
Недавно хороший сосед сверху охарактеризовал нашу старшую по подъезду: ей, говорит, хорошо быть модератором БДСМ-сообщества. Родительнице тоже весьма бы удалась эта роль, так и представляю, как она в черной масочке, белом халате кружит по больнице, и командует. Небольшая такая больница по невынашиваемости беременности. Немного эту родительницу побаиваюсь, виданное ли дело - быть вождем. Она преградила мне дорогу и мрачно спросила, нет ли у меня проблем с учителем физкультуры. Нет, быстро и честно ответила я.
- А у меня есть, - с нажимом сказала она, - и огромные. Я вообще в дисциплинарную комиссию хочу на него заявление подать, и в другие места тоже. Представь, он Машку чуть до смерти не загонял на уроке! Не взирая на ее физическое состояние!
Я внимательно слушала. Мимо проходили дети с объемными портфелями.
- Да! - весомо повторила родительница, - у девчонки на большом пальце левой руки панариций был, и ей неделю назад ноготь удаляли. Под общим наркозом! А он ее прыгать в высоту заставил! На уроке! Она, понятно дело, не может прыгать в высоту! У нее палец ужасно болит от резких движений, стреляет! А он: прыгай да прыгай! Она добегает до барьера, и встает! И я ее понимаю! Попробуй, перескачи через шест, когда у тебя палец серьезно поврежден!
Все-таки удивительные люди эти родительницы, подумала снисходительно. Разумеется, Маше мешает перескочить через барьер бывший панариций на пальце левой руки. (Может быть, трое детей, а может быть, директор школы, ведь он любил учителя пения, на переменах они целовались. Вот такая вот музыка. Такая, блин, вечная молодость.)
Еле вырвалась от боевитой медсестры, пообещав придумать до завтра для физкультурника суровую кару и ряд пыток, вздохнула с облегчением и пошла дальше. Купила полкило сосисок с сыром для детских завтраков и коробочку сливок лично себе, в кофе.
Напротив гостиницы Холидей Инн повстречала огромный серебристый автобус в два этажа, набитый людьми с нарядными чемоданами на колесах. Люди поочередно выползали из автобусной дверцы, и бодро шлепали к гостиничным дверям, сумки подпрыгивали на мощеном тротуаре. Только одна девушка, похожая на слепую певицу Диану Гурцкую, не шлепала к гостиничным дверям. Она безошибочно направилась ко мне и четко произнесла:
- Дайте мне три или пять рублей, пожалуйста.
На девушке была красивая кожаная куртка оливкового цвета, солнцезащитные очки рельефно украшены логотипом Chanel. Я полезла в кошелек и вытащила пять рублей.
- Спасибо большое, - вежливо поблагодарила девушка и поправила темные волосы, заложила пряди за аккуратные уши с обеих сторон, - а то на круассан немного не хватает.
Я даже и задуматься как следует не успела о судьбе темноволосой оливковой девушки, моих пяти рублей и круассане, потому что дальнейший путь лежал мимо солдатской бани, около бани традиционно толпились солдаты в сапогах и форме. Двое немедленно отбились от толпы и подошли ко мне, не чеканя шага. Приготовилась вновь вынимать кошелек, дать солдату десять рублей на сигареты - мой материнский долг, я считаю. Но ошиблась, так ошиблась!
- А вы не подскажете, - спросил первый солдат, - как этот город раньше назывался?
- Самара? - глуповато уточнила я.
- Ну да, Самара, - неуверенно подтвердил первый солдат.
- Куйбышев, - ответила я.
- Вот! - первый обернулся ко второму и влепил ему пальцами обеих рук ощутимый шелчок по остриженной голове,- а ты - Орджоникидзе! Орджоникидзе!
- А ты - Пушкин! Пушкин! - отвечал бурно второй и тоже давал товарищу щелчков, много.
Кажется, такие щелчки называются "пиявками".
Но я ни в чем уже не уверена. Разве что день сложится забавно. Чего и вам желаю, мез ами!