Полюбить Гурченко

Гурченко в большинстве работ за исключением раннего периода умела быть разной, оставаясь при этом настоящей. Сейчас она вернулась к условности фильмов начала 60-х годов: "Роман и Франческа", "Гулящая", "Укротители велосипедов", где у Гурченко, вопреки мифу о простое после "Карнавальной ночи", были главные роли. То же самое можно сказать о режиссуре - герои позируют в ролях, иллюстрируют собой коллизию, а не участвуют в ней. Не открывают в себе и собственном будущем нечто неожиданное - именно это и делает штамп штампом. Некоторые штампы фильма, впрочем, настоены на слезе, однако эта слеза отсылает не столько к драматическому сюжету фильма (творчество как лекарство от слепоты), а к драме старения и немощи. (Примерно аналогичный эффект производили сильные кадры из литвиновской "Богини", фиксирующие некролюбование процессией советских эстетических артефактов во главе со Светличной).
При этом кадры фильма дают хорошее представление о том, что критерии естественности - меняются со временем и то, что служило её эталоном в шестидесятые (эпоху, когда естественность была возведена в ранг главной моральной добродетели) теперь таким эталоном не служит. Вообще сегодня в фокусе не естественность как культурный код и мода (туризм, нудизм, "простота", "безыскусность", "искренность"), а естественность как непосредственный биологизм - адаптивность к любым условиям. Эту естественность трудно не только соотнести с роль морального эталона, но вообще с какой-либо устойчивой сеткой моральных суждений. Адаптивность предполагает миниатюаризацию морали, её текучесть (но не обязательно пластичность) и постоянное соотнесение морали с эффективностью (интерес становится главной ценностью). При этом вместо культа единой матушки-Природы возникает соревнование разных и часто несовместимых друг с другом природ.
Впрочем, вернёмся к Гурченко. Фильм не несёт в себе ничего для неё фатального. Скорее этот фильм - просто симптом того, что игра в гибридизацию естественного с неестественным (кинематограф пятидесятых-шестидесятых - неореализм, "новая волна", неосентиментализм семидесятых-начала восьмидесятых) закончилась. Закончилась, кстати, и игра в камп, то есть в контрастирующую с естеством эстетическую вычурность (поэтому и кинематограф а'ля Кира Муратова тоже в кризисе). Продолжить эту игру можно только если само её продолжение будет предметом коллизии. Например, идеальной ролью для той же Гурченко было бы участие в сиквеле по "Бульвару Сансет" (ближайший аналог сегодняшнего состояния киноискусства - поминки по эпохе немого кино) или в новой версии "Театра" Моэма (поводы не только театра, но репрезентативистской модели общества).
|
</> |