Польша: Наталия Роллечек

fem_books — 09.07.2019 Есть милосердие, которое, как издёвка, оскорбляет всякое человеческое достоинство. Открытая ненависть лучше этого великодушного милосердия.

Дед Наталии Роллечек [Natalia Rolleczek] был горький пьяница, и считалось, что из-за этого пьянства все его сыновья рождаются незрячими. Как Божье наказание. У её матери было три сестры, все с прекрасным зрением, и четверо слепорождённых братьев. Двое мальчиков умерли в раннем детстве, а двое выросли и учились бесплатно в львовской школе для слепых, основанной меценатом и благотворителем графом Скарбеком. В этой школе были незрячие преподаватели, выпускники прежних лет. Один из них, Юзеф Роллечек, учитель музыки, прекрасный скрипач и пианист, повёз воспитанников на каникулы к ним домой, в курортный город Закопане. Там познакомился с панной Геленкой, их сестрой, влюбился, сделал ей предложение и получил согласие. Он очень быстро нашёл работу церковного органиста и жильё у отцов-иезуитов. Родились две дочери, Люция в 1915 году и Наталия в 1919. Младшая дочь не помнила отца – его унесла эидемия гриппа-испанки.




Со смертью Юзефа Роллечека для его семьи началось время бедствий. Мать работала модисткой, делала отличные шляпки, но какие моды, какие шляпки в нищую послевоенную пору? Девочки болели, недоедали, оставили учёбу. До конца жизни вспоминала Наталия Роллечек возглас матери:
– Ну вы же уже съели два куска хлеба, куда же третий?!
Второй брак матери оказался удачным во всех отношениях, кроме финансового. Отчим заботился о падчерицах, как о своих родных детях, был великолепным мастером-краснодеревщиком, но, к сожалению, торговой жилки у него не было. После безуспешных попыток прокормиться ремеслом он устраивался на несколько месяцев на фабрику или завод, его увольняли, мать шла коробейничать по улицам Кракова, продавая рукоделие. Чахоточные, малокровные, изнурённые сёстры стали объектом общественной филантропии, не всегда полезной, но часто унизительной. Луцию, туберкулёзницу, например, предлагали бесплатно устроить в поварскую школу, и искренне изумились, когда она отказалась.

Составляя компанию матери в её бесчисленных хождениях по святейшим дорогам благотворительности, я имела возможность присмотреться к тем людям доброй воли, которые призваны творить Милосердие. Вот почему Милосердие, – обрати внимание, Кристя: слово «Милосердие» написано с заглавной буквы… хм… – Вот почему Милосердие представляется мне в виде высокого здания; великолепный купол его возносится к небу, а нижняя часть покоится в болоте. В передней этого здания толпятся выжившие из ума святоши и педели, а в самом здании хозяйничают с чётками в руках старые девы без приданого и без каких-либо видов на замужество…»
– Дай! – Кристина стремительно вырвала из рук мужчины листок бумаги и быстро пробежала его глазами.
– Это не относится к тебе, – рассмеялся мужчина, снова завладев «рефератом». – Лично о тебе здесь написано дальше. Вот послушай: «…дамы-филантропки от скуки и филантропки от каприза и того убеждения, что ничего иного им делать не остается. Эта компания людей, считающих своей профессией оказание услуг по части милосердия, – котёл, в котором заквашены и непрерывно бродят духовное старьё, неисполненные желания, неоправдавшиеся надежды и не нашедшие взаимности страсти. Окружён этот котел ореолом альтруизма и святости, однако в смраде святости бродит пена самых обыденных и низменных вожделений, тайных домогательств, закулисных интриг и торгашества».

С сарказмом Наталия Роллечек вспоминает и о религиозно-патриотическом Клубе молодых полек, куда бедные девушки стекались, чтобы хоть чаю с хлебом попить и патефон послушать, а подругам советуют:

Пока что меня развлекает серьёзная физиономия, с которой Кристина рассуждает о своем клубе. Бедняга! Если бы знала она, какие змеи вползли в это свитое с такой набожностью гнездышко! А тебе, Луция, говори со всей искренностью: не задирайся без толку. Кого ты хочешь убедить и вдохновить? Каких девчат? Припомни только, на кого они работают и за счёт чего живут. Стригут ногти изящным дамам, прислуживают им за прилавком, завивают волосы, делают массажи, штопают дыры на чулках. Кристина знала, для кого организовывать клуб. Она проявила необычайную проницательность. Ни одна из этих девушек не взбунтуется против элегантной пани, прихоти которой дают им средства к существованию… Ну, а теперь будь здорова и попробуй жить так, как я тебе сказала: побольше цинизма и словоблудия, и свет охотно признает тебя своей. Доброй ночи!

А уж монастырский приют, куда девочку поместили ради образования, и вообще предстаёт филиалом преисподней на земле. Голодные, завшивленные, избитые воспитанницы посещали школу. Но главный упор был не на успеваемость, а на чтенье молитв, скромность (переодеваться, только накрывшись с головой одеялом!) и физический труд. Девочки таскали воду, стирали, мыли полы, сами ездили «за квестой», то есть подаянием продуктами, работали в швейной мастерской, да вдобавок им ещё морочили голову всякими Марианскими содалициями и евхаристичными круцьятами (названия молодёжных католических организаций). Роллечек называют польским Диккенсом, но где у Диккенса сентиментальность, там у польской писательницы суровая проза жизни:

– Дорогие рыцари, – обратился он к нам, – вы знаете из "Заступника" темы последнего конкурса, поэтому я не буду повторять их вам. Вместо этого я хотел бы, чтобы присутствующие здесь рыцари господа Христа, а мои ученики, прослушали прекрасное сочинение одной из воспитанниц, которое сестра-опекунша признала наилучшим и достойным подражания. Прочитаем мы его сейчас коллективно, а затем отошлем сочинение в редакцию "Заступника" и будем надеяться, что его опубликуют на страницах журнала.
Ксендз-катехета протянул руку к лежавшему на самом верху листку бумаги, взял его и начал медленно, торжественно читать:
– "О чем просила бы я Матерь Божию, если бы повстречала её в лесу?
Если бы я встретила Матерь Божию в лесу, то прежде всего сказала бы ей, что наш сиротский приют вместе с сестрой Модестой является местом ещё худшим, чем ад…

Короче говоря, из общины сестёр-фелицианок Наталия Роллечек вышла убеждённой атеисткой, проклявшей всё на свете, относящееся к религии. Она обосновалась в Кракове вместе с сестрой. Когда город оккупировали немцы, их отчим, сапёр по военной специальности, был тяжело ранен. Он успел передать записку жене через каких-то полузнакомых людей, её, эту записку, просто повесили на дверь: «Хеля, любимая, я в таком-то госпитале, через три дня нас отправляют в лагерь». Пани Роллечек сказала: «Дочь, ты должна украсть папу». Охранники госпиталя были поляки, пропустили Наталию, и отца в палате разыскать удалось, и ходить он мог. Да вот в чём его выведешь, в пижаме? И вот девушка металась по коридору, искала, что на пациента надеть. Украла плащ-палатку и сандалии, вывела, беспрепятственно провела на станцию (хотя, должно быть, была картина: раненый в пижаме, плащ-палатке и сандалиях) и дала взятку, чтобы уехать в товарном вагоне. Среди металлолома ехали они и только надеялись, что вагон в чистом поле не отцепят.

Что удивительно, отчима никто не искал.

Во время войны писательница была связной Армии Крайовой и на этой почве познакомилась с немолодым вдовцом Каролем Войтылой и с его двадцатилетним сыном, тоже Каролем, начитанным, скромным юношей, который, чтобы прокормить себя и отца, трудился в каменоломне. Её сестра Люция тоже занималась нелегальной деятельностью, благо работала в фотостудии. На неё донес коллега. Молодая женщина была заключена в концлагерь Равенсбрюк, где погибла от туберкулёза. Обращались с нею очень плохо, несмотря на то, что она была фольксдойче: Юзеф Роллечек имел немецкие корни. А может быть, именно из-за того, что фольксдойче, с ней плохо и обращались как с «предательницей крови». Потом Наталия корила себя, что не могла молиться за старшую сестру, потому что потеряла христианское чувство в стенах приюта. Её тоже должны были арестовать, но младшая сестрёнка нашла в городе и предупредила. Роллечек скрывалась в Дрогобыче (ныне Львовская область). Там её спасло только то, что полицаи страшно перепились...

В 1945 году она опишет свои страшные приключения в пьесе «Дом без стен» [Dom bez ścian]. Книга так и не выйдет. Набор безжалостно рассыплет цензура.

– Не могу сказать, что я ужасно переживала по этому поводу. Я видела, что жизнь мерзкая, свинская, и нельзя удивляться таким ударам судьбы.

Самое популярное произведение Роллечек – дилогия о детстве и о благотворительных учреждениях, в том числе католическом приюте сестёр-фелицианок, «Деревянные чётки» [Drewniany różaniec, 1953], посвящённые памяти сестры, и «Избранницы» [Oblubienice, 1955]. Сама Роллечек коммунисткой никогда не была. Тем не менее её книгу активно использовали как средство антиклерикальной пропаганды. Сама она много ездила по заводам и фабрикам с лекциями. Рабочие спорили. Один даже заявил «кабы не монахини, ты бы проституткой стала». Некоторым товаркам писательницы по несчастью, приходится признать, и вмешательство фелицианок не помогло. Вообще «скользкие» моменты в дилогии, особенно в «Избранницах», подаются с подкупающей прямотой, для советского периода не характерной. Чего стоит, например, мнимый аппендицит одной из воспитанниц, Сабина, которую настоятельница отпускает в батрачки, а по факту – в любовницы к молодому крестьянину, авантюристка Янка, которая, несмотря ни на что, ведёт гораздо более привлекательный образ жизни, чем то, что могут предложить фелицианки:

— Дайте мне, пожалуйста, пить… — прошептала Людка, облизывая запекшиеся от сильного жара губы.
Она отпила несколько глотков компота, глубоко вздохнула. Не открывая глаз, сказала с облегчением:
— Хотела бы я всегда быть больною и пить компот.
Монахиня поглядела на компот и едва заметно улыбнулась, словно обрадованная каким-то открытием, внезапно сделанным ею.
— Вот видишь, моя маленькая! А не кажется ли тебе, что это сам Иисус показал тебе дорогу к небольшой и скромной жертве?
Людка смотрела на сестру Алоизу непонимающе, и потому монахиня пояснила ей свою мысль с еще большей страстностью и убежденностью:
— Подумай, деточка, сама: немного воды, сахару, вишни — разве можно сравнить все это с той радостью, какую принесет твоя жертва Господу Христу?
— Хорошо. Пусть сестра возьмет компот, — сказала Людка и отвернулась.
Сестра Алоиза посмотрела на нее с сожалением, склонилась над равнодушным теперь ко всему личиком девчушки и сказала совершенно спокойным голосом:
— Однако если тебе так уж хочется компоту и жаль лишиться его, то, разумеется, пусть стакан остается тут. Господь на это не рассердится. Может быть, ему станет лишь немного неприятно. Да, так, Людочка. Никто тебе не запрещает выпить компот. Именно для этого, собственно, и прислала его матушка-настоятельница. А откажешься ли ты от этого удовольствия во имя своей маленькой дороги на небо или нет, — это уж будет зависеть только от твоего собственного сердечка.
— Нет, нет! Возьмите компот! Мне уже не хочется пить!

И люди-то в приюте, в общем-то, неплохие встречаются: та же сестра Барбара, добрая и душевная крестьянка Зенона, да и ксёндз-катехета не злодей какой, а мальчишески наивный юноша... Но система перемалывает все добрые намерения в пыль. Кароль Войтыла стал папой Иоанном Павлом, много лет спустя встретился с Наталией Роллечек и узнал в ней ту Талю, с которой в войну пустую картошку из общей миски ел... В семидесятые писательница не без влияния старого товарища вернулась к религии. В переиздании «Чёток» и «Избранниц», впрочем, лишь смягчила некоторые грубые выражения.

Сейчас наиболее популярны в Польше не только дилогия, но и юмористический трёхтомник «Любимая семейка и я» [Kochana rodzinka i ja, 1961-1966]. Самой своей любимой писательница называла «Чарующие каникулы», повесть о том, как она с двумя сыновьями и мужем, экономистом Богумилом Коромбелем, отдыхала в Болгарии. Поздние произведения Роллечек часто посвящены древней истории: «Великая и величайшая» [Świetna i najświetniejsza, 1979] – о Клеопатре, “Селена, дочь Клеопатры” – о любви Клеопатры Селены и царя-учёного Юбы [Selene, córka Kleopatry, 1983], “Три царские дочери” [Trzy córki króla, 1987] – из жизни сирийского правителя Антиоха и его семьи. К концу жизни она много писала на темы, связанные с католичеством и священством, мечтала создать пьесу о Кароле Войтыле во время войны.

Наталия Роллечек прожила долгую-долгую жизнь, сто лет. Она умерла вчера, 8 июля 2019 года. Прочесть «Деревянные чётки» и «Избранниц» в замечательном переводе В. Сашонко можно по ссылке: https://www.e-reading.club/book.php?book=136456

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив