Под катом — прекрасное из архива «Библиогида», Вадим Левин

dinasovkova — 31.01.2023

Под катом — прекрасное из архива «Библиогида», Вадим Левин рассказывает о Ренате Мухе, о о «соавторе крылатом». Воспоминания привожу выборочно, полностью жж не даёт опубликовать, запись получается слишком большая. 

Рената Григорьевна Муха (31.01.1933—24.08.2009)

Вадим Левин
СОАВТОР МОЙ КРЫЛАТЫЙ
Послесловие к ненаписанной автобиографии на двоих

…Соавтор биографии моей
и автор нашей автобиографии.
Ренате, 31 января 2009 г.

Мы познакомились и подружились с Ренатой Мухой почти полвека назад и вскоре стали соавторами. А через некоторое время я обнаружил себя одним из сквозных персонажей её устных рассказов. Тогда Рена исполняла их только в компаниях друзей и знакомых. Рассказывала она со вкусом и с живыми подробностями. Живыми — не только в том смысле, что они оживляли Реночкины байки и придавали им достоверность, но и в том, что эти подробности сами жили, пульсировали, размножались и непредсказуемо изменялись от одного исполнения до другого — в зависимости от аудитории, общественных событий, погоды и настроения рассказчицы. Из этих изящных эстрадных историй, которые в течение нескольких десятков лет Рената с успехом исполняла во многих странах мира — и со сцены, и по радио, и по телевидению — складывалась шуточная автобиография на двоих, сочинённая Реной про нас.

Вот уже около двух лет Реночки нет с нами. Остановилась, не пополняется новыми подробностями наша устная автобиография. Мои заметки — это письменное послесловие к ней, это попытка ещё раз выступить дуэтом с моим другом и навсегда соавтором Ренатой Мухой.

«Об этом надо бы написать книгу…»

<�Полина Лимперт:> Трудно представить, что стихи
можно сочинять вдвоём. Но вы это делаете,
и больше всего — с Вадимом Левиным, вашим постоянным соавтором.
Как это началось и как это технически происходит?
Рената Муха: Действительно трудно — писать стихи вдвоём.
Вот об этом надо бы написать книгу, даст Бог, мы её напишем.
Полина Лимперт. «Несерьёзные стихи для любопытного возраста»

Этой книги мы не написали.
Мы сочиняли не только стихи. Нам нравилось вместе создавать тексты: пересказывать с английского сказки Киплинга, Полли Камерон, Беатрисы Поттер, придумывать детскую радиопередачу с «лечебными» песенками и сказками («от жадности», «от капризов»…), писать совместную статью «Стихи на уроках английского языка».
В первые годы нашей дружбы я знакомил Ренату со стихами и сказками новых для неё детских писателей и осторожно редактировал ранние Реночкины стихи. А Муха читала мне в оригинале стихи из английских книг для детей (а делала она это завораживающе), потом повторяла их по-русски и поясняла, на чём строится юмор стихотворения. И я переводил или пересказывал стихи, пользуясь этим чудесным устным подстрочником.
Иногда у нас возникали совместные стихи. Когда их накопилась дюжина, Рена предложила:
— Давай напишем книгу о том, как у нас получаются общие стихотворения.
— Реночка, ну кому интересна литературная кухня не таких уж заслуженных авторов?
Этой книги не будет. Моя вина. К идее написать книгу о соавторстве Муха возвращалась несколько раз. Но до конца её жизни я не понимал, почему Реночке так хочется, чтобы мы выпустили эту книгу. Даже тогда, когда по телефону из Израиля она прочла мне стихотворную жалобу:

Мне сегодня было грустно.
Но не письменно, а устно.

Слишком поздно, уже без Рены, вспоминая, как однажды она попросила меня оценить её версию истории с пингвинами (к которой ещё вернусь), я, кажется, догадался, какая книга виделась моему соавтору. Вовсе не документальные истории о нашем сотрудничестве предлагала записывать поэтесса Рената Муха, и не научно-популярные очерки о психологии соавторства хотела писать со мной учёный-филолог Р.Г.Ткаченко. Ко мне обращалась Муха — выступательница, виртуозная рассказчица, которая, как иллюзионист, буквально на глазах у изумлённой публики создавала «из себя» уникальные театральные представления. Реночка переживала из-за того, что её спектакли недолговечны и навсегда исчезают, когда публика покидает зал. Рена надеялась, что мы сможем письменно воссоздать, воплотить в текстах её головокружительные устные истории — гротескные байки, накрученные вокруг её, моих и совместных стихов и эпизодов из нашей жизни. Ведь сумела Дина Рубина сохранить для читателей несколько импровизаций Ренаты об Одессе, о соседях Рены по дому в Беэр-Шеве, о самой Дине (см., например)…

Наверно, проникнуться замыслом Рены о книге мне помешало давнее и досадное ощущение, будто Муха-рассказчик мешает раскрыться Мухе-поэту. Мы ведь с начала 1960-х часто выступали вместе, и первые сценические импровизации Ренаты возникали у меня на глазах. Она уже тогда поражала любителей поэзии своими яркими, неожиданными, исключительно самобытными стихотворными строчками. Но в первые два-три года нашего знакомства завершённых стихотворений у неё было ровно три. Плюс штук пять весёлых двустиший, которые воспринимались как начала стихов. И вот, выходя с этим скромным репертуаром на сцену, «поэтесса Рената Муха» принималась рассказывать о происшествиях, связанных с её стихотворчеством. Импровизировала она в образе наивной сочинительницы, которая сама удивляется тому, что к ней, без всяких усилий с её стороны, откуда-то приходят стихотворные строки. При этом реальные или правдоподобные события Рената изобретательно насыщала бесчисленными остроумными невероятными, явно выдуманными подробностями, заполняя время выступления и неизменно увлекая аудиторию — и детскую, и взрослую, и смешанную. Обладая таким талантом рассказчицы, удивительная Рената Муха для своих поэтических выступлений не слишком нуждалась в… собственных стихах! Это меня всерьёз огорчало, и я пользовался каждым удобным случаем, чтобы подзадорить Муху и настроить её на стихотворчество.

<...>Репутацию остроумной рассказчицы и собеседницы Муха приобрела задолго до того, как сочинила первые стихи. Уже тогда в её репертуаре были истории о тёте Иде из Одессы (их-то, к счастью, и сохранила для читателей Дина Рубина), о Ефиме Бейдере, о следователе-кагебисте Критерии Александровиче и много других. С тех давних времён мне запомнилась миниатюра Мухи о Я.М.Гордоне, человеке остроумном, но неудержимо разговорчивом. Рена рассказывала её примерно так:

Однажды я спешила на телевидение, но по пути решила забежать к Якову Михайловичу, который давно приготовил для меня какую-то нужную мне книгу. Я взбежала по лестнице, позвонила в дверь и, не переводя дыхание, выпалила, что опаздываю на свою передачу, а потому не буду проходить в комнату. Гордон сходил за книжкой, но по дороге вспомнил несколько анекдотов, которые тут же стал рассказывать. Он был намного старше меня, прерывать его было неловко. Я ждала и молилась про себя: «Хоть бы он на секунду закрыл рот! Хоть бы он на секунду закрыл рот!» И когда он сделал паузу, я выкрикнула: «Извините, я опаздываю. Закройте, пожалуйста, за мной…» — и помчалась вниз. Пробежав два этажа, я услышала за собой крик Гордона: «А-а-а-а!».
И только выбегая из подъезда, сообразила, что попросила Якова Михайловича: «Закройте, пожалуйста, за мной рот!»

<...> В мае 2001 года мы встретились в Москве после пяти лет, которые прожили в разных странах. Перед выступлением в Доме детской книги Рена прочитала мне много новых стихотворений — хороших и даже превосходных. Однако со сцены, как в прежние времена, принялась рассказывать байки — в том числе старые, впрочем, обогатившиеся новыми, никогда не случавшимися, но неотразимо смешными деталями. Пресса сообщала об этом так: «В Дом детской книги прилетели Муха и Левин» (http://www.gramota.ru/lenta/news/8_122). И дальше: «На заседании клуба Вадим Левин, в основном, читал стихи, а Рената Муха выступала в излюбленном ею жанре — “рассказывание историй” (к такому жанру можно отнести, например, рассказы Ираклия Андроникова). Оба выступления вызвали искренний восторг аудитории, состоящей из писателей, издателей, литературоведов, журналистов, и были удостоены бурных аплодисментов».
После встречи я потихоньку упрекнул Ренату:
— Зачем ты расходуешь время выступления на байки вместо того, чтобы читать хорошие стихи?
Рена ответила:
— Но внутри историй стихи воспринимаются ещё лучше.
Бесспорно, Рена была права: её стихи, вставленные внутрь документально-фантастических историй, приобретали дополнительные подтексты и звучали ещё острее и внезапнее. И всё-таки главное, что побуждало поэтессу во время выступлений окружать стихи (как картины рамкой) весёлыми «спектаклями из своей жизни», заключалось, я думаю, в самой потребности Ренаты появляться на сцене «в образе» и импровизировать — неожиданно для слушателей и себя самой. Это творчество было для Реночки не менее увлекательным, чем сочинение стихов. Я уверен, Муха осознавала, что как «выступательница» она неповторима.

Изящные «малостишия» Мухи хороши и сами по себе, без эстрадной приправы:

— Едят ли дятлы червяков? —
спросил червяк.
И был таков.

Или:

Живёт на свете Колбаса Варёная,
Сама собой неудовлетворённая.

Или:

Чуть-чуть похудеть захотелось Скелету,
И он ради этого сел на диету.

Или:

Когда вам гадит Троглодит,
Ведь что-то им руководит?

Или:

На вершине два Орла
Пили прямо из горла.

Или:

Потомки бывают умнее, чем предки,
Но случаи эти сравнительно редки.

У каждой пары строк Ренаты Мухи — свой сюрприз, своя игра, своя шутка. Но особая сила этих праздничных стихов в том, что они тёплые, светлые, добрые. Даже те, которые о скелетах или троглодитах. И тот, кто это почувствует, согласится с Игорем Губерманом: «После таких стихов невозможно вырасти полностью плохим человеком».
Мухины двустишия прекрасно смотрятся в одном ряду с миниатюрами старших мастеров.

Борис Заходер, «Гносеология»:

— Что мы знаем о лисе?
— НИЧЕГО!
(И то — не все!..)

Валентин Берестов, «Дух и тело»:

Как быстро юность пролетела!
И дух уже сильнее тела.

Поэтому не только импровизированные рассказы Ренаты придавали её стихам новое звучание, но стихи были украшением её неповторимых баек. Вообще, разнообразные таланты Ренаты Мухи усиливали и оттеняли друг друга. Но нередко и конкурировали между собой. В Рене жила актриса. (Однажды она рассказала мне, что на какой-то научной конференции или на защите диссертации она неожиданно для себя стала читать заданные ей вопросы, держа записки в вытянутой руке и глядя поверх очков: ей показалось, что в той ситуации надлежит выглядеть дальнозоркой.) Подозреваю, что не только на публике, но и наедине с собой она оставалась играющим режиссёром-постановщиком. Поэтому на сцене, как мне кажется, актриса, выступательница обычно побеждала в ней поэта. При этом цепкий, быстрый и острый ум в сочетании с чувством слова и стиля начисто исключали из её поведения даже намёк на банальность. Она была всегда самобытна и празднична — и как женщина, и как педагог, и как учёный-филолог, и как поэт. В её лучших стихах обыденные фразы и интонации непредсказуемо (и парадоксальным образом — естественно, несуетно!) объединялись с необычными рифмами и начинали играть. И все окружающие и всё окружающее послушно и с удовольствием включалось в игры Ренаты: играли слова, вещи, звери, люди — родные, знакомые и незнакомые. Играла и сама Рена, и её слушатели:

Жил человек полнеющий,
А так вообще — вполне ещё.

Вчера Крокодил улыбнулся так злобно,
Что мне до сих пор за него неудобно.

Жил человек с бородой и усами.
А остальное придумайте сами.

Именно на сцене Рената была счастлива — осчастливливая нас, слушателей-зрителей.
Обидно и непоправимо: не написать мне без Рены ту книгу, которая виделась ей, не воспроизвести на бумаге устные фантазии Ренаты Мухи. Могу рассказать только о том, что помню о Реночке и о нас и, в частности, о том, как мы писали вместе. Пускай это будет послесловием к книге, которую мы не написали. Думаю, тем, кто слушал Муху или ещё услышит-увидит редкие сохранившиеся видеозаписи её выступлений, будет интересно узнать о Ренате, о нашей дружбе и о реальных событиях и ситуациях, из которых возникали неоспоримо убедительные выдуманные истории блестящей выступательницы Ренаты Мухи.<...>

Счастливые калоши (начало лошадиной истории)

Тут сработала своего рода «цепная реакция». В начале 60-х в Харькове с шумом прошли встречи с Евгением Евтушенко. Они произвели неизгладимое впечатление на молоденького инженера Вадима Левина. Он вдруг тоже стал сочинять стихи, а потом, уже будучи женатым, имея дочь, — очертя голову бросил свою инженерию и весь отдался поэтическому творчеству… Не знаю точно, когда он познакомился с Мухой, но…
Феликс Рахлин. «Лучистая и вечная девочка»

Случилось это в 1961 году. Нас познакомили стихи и калоши. Познакомили, а потом и подружили. И навсегда переплели наши судьбы — да так, что даже тень чёрной кошки не смела пробежать между нами. И ни разу не пробегала.
И не пробежит уже…
В начале 60-х в Харькове поэзией увлекались, кажется, все. Я руководил городской детской литературной студией, писал для детей, печатался в местных газетах и московских журналах, возглавлял секцию детской литературы в харьковском отделении Союза писателей (хотя членом СП тогда не был) и считал себя ответственным за развитие литературы для детей в Харькове. А потому искал новых авторов. Однажды кто-то принёс мне забавные стихи об осе, которые бродили по городу. Начинались они так:

Бывают в мире чудеса —
Ужа ужалила Оса.

Вскоре выяснилось, что автор стихов об осе носит фамилию Муха и работает в университете на кафедре английской филологии под именем Рената Григорьевна. С третьей или четвёртой попытки я застал Р.Г. на кафедре и попросил почитать другие стихи. И тут эта молодая симпатичная интеллигентная женщина повела себя странно: она наотрез отказалась читать что-либо своё. Отказалась под предлогом, будто кроме «Осы» ничего не написала.
Я попрощался. И вдруг вдогонку мне Рената произнесла:
— Ну, вот есть ещё две строчки, но они с ошибкой:

Жили в одном коридоре галоши —
правый дырявый, а левый хороший.

К калошам — любимому блюду крокодилов — я был неравнодушен с детства, с «Телефона» Корнея Чуковского. Помню, что ребёнком даже представлял себе, как бы я жевал их, если бы стал крокодилом — калоши настоящие, красивые, блестящие, как те, которые мама купила Лёше из песенки на стихи Агнии Барто. Наверно, поэтому калоши попали в моё первое лирическое стихотворение, сочинённое в студенческие годы:

Апрель щебечет в синеве.
А под берёзой старой
Лежит калоша на траве —
забытая,
без пары.

И я один.
Вокруг весна,
и день такой хороший.

А где-то есть ещё одна
непарная калоша.

У необычного университетского педагога оказалась общая со мной привязанность!
Так неисправные калоши оказались счастливыми: они остановили меня на пороге и не позволили уйти от будущего друга и соавтора. Я пообещал Ренате Григорьевне, что попробую устранить ошибку.
С тех пор «неисправимые калоши» Ренаты Мухи прошли огромный путь от Харькова до Беэр-Шевы, побывав и в Москве, и в Западной Европе, и в Северной Америке. Раз от раза совершенствуя историю об упрямых калошах, познакомивших нас когда-то, Муха включала её в свои выступления и многочисленные интервью. Рена рассказывала, что отдавала калоши в починку телережиссёру и сценаристу Самарию Зеликину, литератору Нине Воронель, математику Владимиру Ильичу Гурарию и многим другим. В одном из вариантов этой истории Муха вспоминала, что Ефим Бейдер, друг и сослуживец Реночки, отремонтировал калоши так (Рената Муха «Что ты здесь делаешь?». — «Иерусалимский журнал» 2009, №31):

Жили в одном коридоре калоши,
левый — дырявый, а правый — хороший.
Им бы гулять по дождливой погоде,
если стояли бы в правильном роде.

Я попытался починить калоши, подарив их лошади. В моей записной книжке 1963 года сохранилась запись:

Пришли подруги к лошади,
Преподнесли калоши ей:
Две правые — дырявые,
Две левые — хорошие.

Спустя пять лет лошадь (моя ли, другая ли — неизвестно) воспользовалась этим подарком в книге «Переполох», о которой речь впереди.
Через несколько десятилетий (кажется, в 2008 году) к так и не исправившейся паре из одного коридора приложил руку и Евгений Евтушенко. Рассказывая о Ренате Мухе в своей антологии «Строфы века», поэт заметил (см., например, здесь):

Ошибки, между прочим, легко было исправить. Примерно так:

Жили в одном коридоре Калоши и я.
Правая — дырявая и левая — хорошая.

Но, может, с ошибками забавней?

Думаю, Евтушенко прав — с ошибками забавней. Особенно — с Мухиными историями об ошибочных стихах.

«Убери с лошади мою фамилию!»
(продолжение лошадиной истории)

…Учеников младших классов приводили в городскую литературную студию,
где вёл занятия… Вадим Левин, автор… «Глупой лошади», которую мы с сыном к тому времени уже знали наизусть. Там мы и встретились с Ренатой Мухой, которая была другом и соавтором Вадима Левина. Уже в Израиле на своих выступлениях Рената с присущим ей юмором и самоиронией рассказывала про две «неправильные» строчки, написанные когда-то ею, положившие начало их творческому союзу.

Жили в одном коридоре Калоши.
Правый — дырявый и левый — хороший.

Они и стали затем «прообразом» тех калош, с которыми возникли впоследствии серьёзные проблемы у «глупой лошади», они даже удвоились, так как «Лошадь купила четыре калоши — пару хороших и пару поплоше».
Изабелла Слуцкая. «Пишу до востребования»

Мне так и не удалось достойно исправить двустишие с калошами, но упорная «домашняя работа над ошибками» Ренаты, во-первых, помогла нам с ней быстро перейти на «ты». А во-вторых, через какое-то время подсказала мне образ, возникший по созвучию со словом «калоши», — Глупую Лошадь, которая купила две пары калош и носит поношенные, а хорошие жалеет. Эта чудаковатая и наивная, но с виду чрезвычайно серьёзная дама показалась мне похожей на английских леди из лимериков Эдварда Лира. Поэтому чуть погодя я включил «Глупую Лошадь» в цикл до-подлинных переводов с английского (т.е. переводов, сочинённых мною до того, как англичане написали свои подлинники). Но сначала стихотворение было опубликовано в одной из харьковских газет под двумя именами — Ренаты Мухи и Вадима Левина: мне хотелось, чтобы Рена поскорее поверила в свои поэтические способности. Однако непредсказуемая Муха, увидев два имени над стихами, расстроилась и категорически воспротивилась:
— Это бессовестный антиплагиат! Пожалуйста, убери с лошади мою фамилию. И больше не зачисляй меня в соавторы, когда будешь упоминать в стихах калоши или слова, которые рифмуются с калошами!
И я согласился с Реной.
Много позже выяснилось, что Рената всё-таки порадовалась в душе, увидев своё имя над опубликованными стихами. Наталья Рапопорт пишет в своих воспоминаниях: «Рената рассказывала… как она гордилась и смущалась, когда впервые на опубликованных стихах увидела две фамилии: Вадим Левин, Рената Муха».
Рена не любила оставаться в долгу, и я признателен ей за то, что со сцены, по радио и телевидению Муха часто с благодарностью называла моё имя, исполняя свою историю о неисправимых калошах и моей лошади, родившейся при попытке исправить грамматическую ошибку. Этот сюжет Реночка украсила смешно придуманными деталями и рассказывала чаще, чем я читал свою «Глупую Лошадь». Результат такого выражения благодарности оказался парадоксальным: Мухины калоши совершенно воссоединились с моей лошадью. Воссоединились настолько, что все лошади вокруг Рены стали казаться рождёнными в калошах, а лошади без калош выглядели странно и неприлично. Один из самых близких Реночке людей даже полушутя посетовал однажды на то, что в стихотворении Ренаты Мухи о Белой Лошади и Чёрной Лошади «её собственные лошади оказались совсем без калош». Более того, похоже, что сама «Глупая Лошадь» стала восприниматься как стихотворение моего соавтора. Так, 28 августа 2009 года на сайте «Общество памяти Ренаты Мухи» среди песен на стихи Ренаты помещена и «Глупая Лошадь». А некролог, извещающий об уходе Ренаты, назван: «Никто не расскажет больше детям “Про Глупую Лошадь”».
Подобные недоразумения случались и при жизни Рены: стихи, которые мы сочинили вдвоём, приписывали ей одной. Это каждый раз огорчало Муху, но никогда не омрачало нашей дружбы. В декабре 1999 года на одной из подаренных Реночке книг я написал:

Наше содружество свято,
нет безусловней оплота,
верный соавтор — Рената,
Муха большого полета.

<...>В первые годы нашего знакомства у нас с Реной нередко возникали «теоретические семинары на двоих». Как-то раз во время такого «семинара» мы стали выяснять, какие качества мы, Рена и я, более всего ценим в поэзии для детей. Выделили иронию, естественность интонации и «многослойность»: обращённость не только к детям, но и ко взрослым. И сразу обнаружили, что оба имеем в виду «детские» стихи Заходера. Стали приводить друг другу примеры из «Мохнатой азбуки» и других книг почитаемого нами Мастера:

ВЕРБЛЮД решил, что он — жираф,
И ходит, голову задрав,

У всех
Он вызывает смех,
А он, Верблюд, плюет на всех!

Дети хохочут, а взрослым в строчках Бориса Заходера открывается совсем иная ирония поэта. Как и в стихотворении «Обезьянки», которое оказалось опубликованным в советское время по явному недосмотру цензуры:

— Наши предки, ваши предки
На одной качались ветке,

А теперь нас держат в клетке.
Хорошо ли это, детки?

Одно четверостишие, а два стихотворения: про обезьянок — для детей, про нас самих — для нас, взрослых!
Или такое детское стихотворение:

Никакого
Нет резона
У себя
Держать БИЗОНА,
Так как это жвачное —
Грубое и мрачное!

— Это профилактические стихи, — сказала Рена. — Их должна знать наизусть каждая незамужняя женщина.
Решили попробовать, а не сможем ли мы сочинить что-нибудь в манере Заходера. Вспомнили стихотворение «Лев»:

Считался ЛЕВ царём зверей,
Но это было встарь.
Не любят в наши дни царей,
И Лев — уже не царь.
.....................................
Теперь сидит он присмирев,
И перед ним — ограда.
Он недоволен, этот Лев,
Но так ему и надо!

И довольно быстро, в игре, возникло пародийное подражание (сразу в двух вариантах):

Как у льва, царя зверей,
Объявился брат — еврей.

Плохо дело у царя,
Откровенно говоря.

В другом варианте первая пара строк выглядела так:

Раз у льва, царя зверей,
Появился зять-еврей.

К тому времени я уже бывал в доме Бориса Владимировича в Комаровке под Болшево, мечтал «показать» ему Ренату и в конце концов привёз её с собой, не получив предварительно разрешения хозяина. Выходя к нам из своего кабинета, Б.В. сказал тогда недовольно:
— Ну-ка, поглядим, что за Муха залетела в Комаровку.

Из воспоминаний Натальи Рапопорт:
Очень смешно Рената рассказывала о первом визите к мэтру — Борису Заходеру, куда её без специального для неё приглашения привёз Вадим Левин, но в дом не пустили дальше людской. Мэтр, по всему, был с характером.

«В дом не пустили дальше людской» — это очередная придуманная Мухой подробность. Нас сразу пригласили за стол, и уже через десять минут Борис Владимирович разговаривал с Реночкой как с давно знакомой приятной собеседницей.
(Что заставляло Ренату Муху, одарённую великолепной цепкой памятью, вносить «редакторские правки» в реальные события? Почему нередко один и тот же эпизод она описывает по-разному, рассказывая о нём разным слушателям? Мне кажется, на эти вопросы мне ответила сама Рена, когда однажды попросила меня оценить её версию истории с пингвинами. Об этом дальше — в главе о пингвинах).
Так Муха подружилась с Борисом Заходером и его обаятельной женой Галиной Сергеевной. Позже мы не раз бывали у них в гостях — и вдвоём, и порознь. Рассказывая о Борисе Владимировиче, Галина Заходер упоминает об этом в своей книге «Заходер и все-все-все» (М. : Захаров, 2003. — С. 205–206):

Знаю, что к ним Борис Заходер относился очень серьёзно, не учительствуя, а общаясь на равных, помогая, в меру своих возможностей, занять достойное место в литературе. Радовался каждому их визиту. Беседуя, они обогащали друг друга. Рената Муха и Вадим Левин сохранили верность старшему другу до последних его дней, а теперь делят её со мной.

В один из наших приездов, послушав стихи Мухи, Борис Владимирович оценил их так:

— Ну, Рената, давно я такого не слышал! Под некоторыми из них я бы сам с удовольствием подписался.
— Ну и подпишитесь, пожалуйста, — сказала Рената.
— Спасибо, я как-нибудь без вас обойдусь.
Однако на листке со стихотворением написал: Это просто прелесть. — Нате, вам это будет вместо рекомендации.

Этот диалог, свидетелем которого я был, воспроизвела в своих воспоминаниях Галина Заходер. Там же она рассказала и о таком эпизоде:

Лето. Все сидим на террасе, но я, как хозяйка, частенько вскакиваю и бегу на кухню — добавить к столу, убрать что-то.
Слышу, Борис кричит: — Галя, Галя, иди скорей, послушай, как человек радуется радости другого человека!!!
А было так. Боря прочитал Ренате стихотворение «Бизон». <�…>

Рената от восторга закричала своё, такое эмоциональное — О-ой!!!, — и начала хохотать, как только одна она умеет. Борис, несомненно, польщённый реакцией, однако несколько насторожённый яркостью её выражения, спросил: — Чему это вы так радуетесь, Рената? — на что Реночка ответила, что она радуется, представив, какую радость испытал Заходер, когда написал эти строки. Вот тут-то Борис и сказал мне: Налей-ка за это Реночке ещё тарелку супа!

И всё-таки нашу давнюю пародию на заходеровского «Льва» (ни в первом варианте, ни во втором) мы решили не показывать Борису Владимировичу и не публиковать, чтобы нечаянно не обидеть любимого Мастера. Но работа над пародией не пропала зря: сочиняя её, мы открыли для себя, что не только переводы, но и стихи нам хорошо писать вместе. <...>

Рена, Лёша, Папа Вадик и «Эврика»

Когда в жизни Реночки на пятом или шестом году нашей дружбы появился новый Вадим Александрович и Рената Муха превратилась в Ренату Ткаченко, мы подружились семьями. Очень скоро Вадим Ткаченко стал Папой Вадиком, а я из Вадима превратился в Просто Вадика. Ещё через пять или шесть лет родители Ткаченко привели ко мне в младшую группу детской литературной студии своего Лёшу.
В моей книжке «Воспитание творчества» (М. : Знание, 1977) сохранился эпизод, связанный с сыном Ренаты и Вадима. На одном из занятий, когда малыши «открыли» для себя звукопись, дети получили домашнее задание. Я попросил их придумать историю, например, о корове, или о скрипучей двери, или о громе, или о барабане. В этой истории нужно использовать «мычащие», «скрипящие», «гремящие», «лающие», «визжащие» и другие звучные слова. На следующей нашей встрече автор расскажет свою историю, не называя главного её героя. А мы по звучанию должны будем героя угадать.
Лёша Ткаченко придумал историю, которую рассказывает одна Маня:
— Меня зовут Маня. Но когда у меня спрашивают, как меня звать, я говорю: «Му-у-ня». Я люблю му-учное и мо-олочное. Меня кусают мо-ли и му-ухи, и я говорю: «Какое му-у-учение».
После занятий мама Муха-Ткаченко рассказала мне:
— Лёша всё придумывал сам, но в его истории было много лишнего. Он рассказывал её мне несколько раз, а я просила повторить те кусочки, которые показались мне удачными. Их он и запомнил.
Такой вот авторский педагогический приём поощрения детского творчества.<...>

Мы никогда не говорили с Реной об этом, но я уверен, она хотела бы, чтоб о ней вспоминали легко и весело. И я завершу свои заметки о Ренате её остротами и афоризмами, которые мне запомнились.

По одёжке встречают
Свои бесчисленные больничные истории, каждая из которых могла оказаться последней, Рена рассказывала так, что слушатели не могли удержаться от смеха.
— Лежу я на столе. А из одежды на мне только шесть шрамов.

О совместительстве
Во времена, когда всё было дефицитом, Муха часто ездила из Харькова в хорошо снабжавшуюся Москву. И почти так же часто у неё там вытаскивали кошелёк с деньгами.
— Что поделаешь, — объясняла Рената, — московские воры считают, что работают у меня на полставки.

О вкусах
Врезался в память вопрос, который, заглядывая в свой полупустой холодильник, Реночка задала нежданным голодным гостям:
— Кто любит полкотлеты?

О продовольственной программе
Малоизвестные стихи Ренаты Мухи, сочинённые в годы, когда из магазинов исчезли продукты.

Вечно всё под небесами,
Неизменен ход планет.
И у нас в универсаме
Всё как было, так и нет.

Об одиночестве
Это случилось давным-давно и даже немного раньше, в дни, когда… Дина Рубина ещё не успела написать: «Рената Муха — это приключение. И не всегда безопасное».
В один из своих приездов в столицу Рена позвонила известной переводчице Нине Демуровой, чтобы передать от меня привет. Нина Михайловна, не предупреждённая Диной Рубиной, но наслышанная о Мухе от меня, пригласила Реночку в гости с намерением «угостить необыкновенной Мухой» двух своих приятельниц из научных кругов.
Дальше слово Реночке — передаю её рассказ по памяти, как запомнил:
— Когда я пришла, оказалось, что в гостиной меня ждут две доброжелательные дамы весьма светского вида. Нина Михайловна познакомила нас и, когда завязался разговор, ввезла сервировочный столик с чаем и бутербродами с ветчиной. А я целый день бегала по Москве голодная. Но так как я понимала, что светских дам пригласили не на ветчину, а на меня, я со спокойной душой стала рассказывать о тёте Иде. Надеясь, что ветчина никуда от меня не уйдёт. И ошиблась: хозяйка вдруг стала увозить столик! Я от неожиданности выкрикнула что-то вроде: «Не надо!» Все три дамы посмотрели на меня, и я сообразила, что повела себя не по-светски, что нужно как-то оправдать свой испуг. Сказала первое, что пришло в голову:
— Мы все остаёмся здесь — ей в холодильнике будет так одиноко!
Рената всегда была самоиронична. Не припомню, чтобы Муха когда-нибудь обиделась на шутку.

Лось и К˚
Осенью 2005 года, когда я гостил в Израиле, Реночка готовилась к своему вечеру в Хайфе и попросила меня выступить. Я рискнул почитать пародийные вариации на тему «Ну, дела! — подумал Лось. — Не хотелось, а пришлось».

— Ну, дела! — подумал Лось.
— Так хотел, а не пришлось.

— Ну, дела! — подумал Гусь.
— И хотел бы, да боюсь.

— Ну, дела! — подумал Рак.
— И хотел бы, но не так!

— Ну, дела! — подумал Змей.
— И хотелось, но не с ней.

— Ну, дела! — подумал Сом.
— И хотел бы, но потом.

— Ну, дела! — подумал Спрут.
— И хотелось, но не тут.

— Ну, дела! — подумал Йог.
— Так старался, но не смог.

— Ну, дела! — подумал Бык.
— И противно, а привык.

Вадим Ткаченко прислал мне фото, сделанные на этом вечере. На одном из снимков я читаю Реночке пародии на неё, а она глядит на меня и заливается смехом, сложив ладони у подбородка.

Эврика
В начале 1990-х на одном из фестивалей педагогического движения «Эврика» (в этих фестивалях мы много раз участвовали вместе c Реной) Муха переводила с английского иностранку-профессора. Докладчица выглядела бодрой и энергичной, хотя 80 ей уже явно миновало. Речь шла о проекте, рассчитанном на десять лет.
— За это время я выучу русский и о завершении проекта доложу вам на русском языке, — перевела Рената и, к удовольствию зала, забыв выключить микрофон, прокомментировала для меня (я сидел рядом): «А старушка верит в бессмертие».

Всегда начеку
Наш с Реной добрый приятель Александр Изотович Адамский, лидер «Эврики», позвонил как-то Реночке из США, но не рассчитал время:
— Рената Григорьевна, я вас не разбудил?
— Ну, что вы, Саша! Какой идиот спит в три часа ночи?!

Критерий интеллекта
Однажды Рена сказала мне:
— На умные разговоры в компании я реагирую мгновенно и с удовольствием: как только они начинаются, я тут же засыпаю.

Определение гениальности
— Гений — это терпение. Окружающих.

* * *

Я долго писал эти заметки — почти два года. Писал не только как персонаж Реночкиных историй, но и как свидетель и участник большой части жизни Ренаты Мухи, свидетель и участник становления её творчества. Постарался вспомнить всё, что может быть интересно друзьям Ренаты и почитателям её таланта.
Буду рад, если моё послесловие к нашей ненаписанной автобиографии на двоих станет главой в книге о Ренате Мухе. Уверен, что эту книгу уже пишут те, кто любит и помнит Реночку. Так что…

…начало следует.

1 августа 2011 г.,
Марбург

Текст воспоминаний Вадима Левина ПОЛНОСТЬЮ на сайте «Библиогид»

Оставить комментарий

Популярные посты:

tescin

Эльдорадо казино: что делает его уникальным среди конкурентов

matsam

Накопления

nikstutas

Дежурю

matsam

И о живописи

foto_history

Раиса и Михаил Горбачёвы в Ницце, 1977

jjnatt

03.04.2023 - День придумывания хороших примет

mysea

Как трамвай назовешь, так он и...

colonelcassad

Сериал Fallout

all-collector

Леонардо да Винчи: человек, опередивший время

• Ранее
• Архив