Перебежками, восстанавливая дыхание 7 (Израиль)

inkogniton — 29.08.2023 Конференция в Иерусалиме совпала с очередной волной бомбежек. Дорогие участники, -- пламенно писали организаторы, -- мы полагаем, вы в курсе последних бомбежек. Многие из нас, живущие тут, -- продолжали они со свойственным нам спокойствием и равнодушием, -- не видят в этом особенной угрозы, так как, что ж поделаешь, -- вздыхали они, -- мы уже привычные и закаленные. Несмотря на то, -- осторожно продолжали они, -- что всё, следующее дальше, никому из вас, скорее всего, не пригодится, тем не менее, -- витиевато писали организаторы, -- если вы вдруг услышите сирену, то действовать надо следующим образом. Далее следовала детальная инструкция как себя вести в случае если всё-таки раздастся сирена, которая, конечно же, не раздастся, но если вдруг раздастся, то. При этом, -- убеждали участников организаторы, -- исходя из нашего опыта, именно в Иерусалиме за все эти годы никогда, вообще никогда, не было ни одной сирены. Без паники, дорогие участники, -- успокаивали организаторы, -- только без паники, приезжайте, пожалуйста, у нас тут прекрасно, подумаешь, сирены. Которых, -- добавляли вновь, -- точно не будет!

Вечером мы идем гулять. Вечером стало прохладнее, жара спала, теперь можно ходить по узким кривым улицам и демонстрировать гостям Иерусалим. Мы бредем по узким улицам кварталов Нахлаот, тихо разглядываем дома, а с ними, в сущности, чужую жизнь. Здесь светские уживаются с религиозными, здесь богачи соседствуют с хиппующей молодежью, здесь богатые дома с апельсиновыми деревьями в садах и небольшие пристройки, подоконники которых сплошь уставлены фиалками. Здесь огромное количество синагог, соседствующих с таким же количеством баров. Это сердце Иерусалима, полускрытое от туристического взгляда, но столь любимое истинными иерусалимскими обитателями. Мы сворачиваем на очередную узкую улицу и кажется, что никогда не выбраться из этого немного заколдованного места, не попасть назад, на шумные, густо усеянные туристами, центральные улицы. Мы точно отсюда выберемся? -- с некоторой опаской в голосе вопрошает В. -- нет, не подумайте, -- оправдывается он, -- мне здесь очень нравится, но мы всё сворачиваем, сворачиваем, и попадаем на очередную узкую маленькую улицу! Мы точно выберемся? -- смеется он, разглядывая очередные ажурные балконы, -- точно? Уже через пару минут мы стоим на одной из самых оживленных и больших иерусалимских улиц. Ничего не понял, -- оглядывается В. -- как это так? Мы что, были буквально в нескольких метрах отсюда? Но почему я тогда не слышал всего этого уличного шума там, внутри, -- машет он в сторону узкой улицы, откуда мы только что вышли. Вот это звукоизоляция, вот это я понимаю, -- он восхищенно цокает языком, -- да уж, очень хорошее место для жизни! Я с ним совершенно согласна.

Мы идем дальше, в сторону центра, в сторону моей любимой улицы с зонтиками. Когда-то давно кто-то решил устроить инсталляцию и украсить узкую улицу зонтиками. Протянули стальные провода между домами и повесили разноцветные зонтики -- так густо, что заслонили небо, заслонили всё. И идешь ты по улице, поднимаешь голову, а над тобой висят яркие зонтики, раскрашенные во все цвета радуги. С тех пор они так там и остались. Но теперь, счастливо-удивленно думала я, оглядываясь, многие другие улицы оказались похоже украшены: тут и там высоко в небе висели большие пузатые шары, огромные изогнутые леденцы, звезды, цветы -- не счесть. Мы прошли улицу насквозь, завернули за угол и вышли на "Кошачью площадь". Я стояла посреди изменившейся "Кошачьей площади" и вспоминала как гуляла здесь многие годы практически ежедневно. По правую руку парк, по левую -- тот же самый паб, в который я ходила когда была студенткой. Какие-то вещи, думала я счастливо, остаются неизменными. А вот там, если пройти немного прямо, свернуть направо и ещё немного прямо, -- возбужденно рассказываю я, -- там! есть паб, -- я не выдерживаю и начинаю смеяться, -- один из самых знаменитых иерусалимских пабов: Путин! -- выпаливаю я и прыскаю опять. Там, -- рассказываю я, смеясь, -- на стенах висели старые советские плакаты, вроде не болтай и записался ли ты добровольцем. Интересно, как он называется сейчас, -- думаю я, мне хочется пойти и посмотреть, но мы уже сели, официантка уже приняла заказ, нам с минуты на минуту принесут холодное пиво. Ничего, успокаиваю себя я, в следующий раз проверю.

Я беру Т. на прогулку по Иерусалиму. Сначала, объясняю я, мы пойдем на рынок; это не рынок, -- я широко раскрываю глаза, пытаясь заразить ее своим восторгом, -- это целый мир! Там можно гулять вечно! Но мы не будем там долго гулять, -- спешу сообщить я о дальнейших планах, -- мы пересечем рынок, спустимся по небольшой улице и пойдем есть, -- я делаю торжественную паузу, -- самые вкусные во всей вселенной хачапури! О, -- довольно парирует Т. -- хачапури -- это прекрасно, пошли скорее! Мы проходим оживленный рынок -- со всех сторон доносятся запахи и крики. Красавицы, -- кричит торговец сухофруктами, -- берите финики! У меня, -- он гордо указывает на лоток, доверху наполненный большими лоснящимися черными финиками, -- самые лучшие финики! Куколки, -- окликают нас с другой стороны, -- зачем вам финики, идите сюда, у меня тут халва! Пятьдесят видов халвы! Подходите, я вам всё попробовать дам! Через пару шагов нам призывно протягивают небольшие кусочки сыра на пробу и немедленно следом приглашают отпить свежевыжатого гранатового сока. На прилавке красуется блюдо, на котором аккуратной горкой выложены кубэ: торпедообразные котлеты из булгура с начинкой из мяса и лука. Так тяжело пройти мимо кубэ, запах и вид манит, но я сдерживаюсь изо всех сил -- мы идем есть хачапури! Девочки, -- кричит нам очередной улыбающийся торговец, -- не проходите мимо, смотрите какой виноград, только посмотрите! Даже не смотри, -- смеюсь я, -- тут если смотреть на всё, что предлагают, пока дойдем до хачапури, уже не сможем его не только есть, но и видеть!

В хачапурной, на удивление, мало народа. Обычно тут очередь, люди терпеливо стоят, ждут пока освободится место, но от хачапури не отказываются, не уходят. Тут лучшие хачапури во всей вселенной, -- я закатываю глаза в предвкушении. Т. заказывает аджарскую лодочку с яйцом, я же, как всегда, заказываю самое лучшее на свете пеновани -- хачапури из нежнейшего, тающего во рту, слоеного теста, доверху наполненного малосольным сыром. Я предвкушаю, как буду отщипывать небольшие куски пеновани, окунать их в особенный острый соус, подающийся к ним в придачу, и наслаждаться этим вкусом богов как в первый раз, будто я никогда до этого не ела пеновани. Прекрасный выбор, -- подмигивает мне официантка, -- многие не знают, -- продолжает она громким, словно интимным, шепотом, -- но именно этот вид хачапури и есть: самое правильное грузинское хачапури. Спустя короткое время, нам приносят подносы с обжигающими хачапури -- всё, время говорить закончилось, теперь настало время чревоугодия, думаю я и с невероятным наслаждением отщипываю небольшой кусок пеновани, старательно погружаю его в острый соус, чтобы пропитался весь, до самых кончиков (слабачка, смеюсь я над Т., осторожно отодвигающей от себя острый соус) -- и с наслаждением пробую. Да, это именно оно -- лучшее хачапури во всей вселенной.

Мы бредем через рынок дальше. Словно зная, что мы только что вкусили хачапури, к нам подбегают только торговцы сладкого -- нам предлагают десятки видов баклавы на выбор, нас зазывают выпить кофе или что-нибудь покрепче, нам кричат, опознав русскую речь -- девушки, не уходите! Мы проходим цветистый рынок насквозь, он кажется бесконечным, мы идем и идем, уворачиваясь от очередных щедрых предложений отведать халвы и баклавы и, наконец, выходим на центральную улицу. Несмотря на закат, улица переполнена -- вокруг слышатся все на свете языки и немедленно вспоминается Вавилон. Мы идем в сторону старого города -- туда, где мы встретимся с большой компанией тех, кто отказался отведать хачапури и предпочел бродить по узким кривым улицам единственного настоящего Вавилона на свете. Наконец, мы добредаем до очевидно-туристического ресторана, расположенного на улице, ведущей вниз, мы присаживаемся за столик и присоединяемся к общему гаму и распитию вина. Ты не поверишь, -- шепчет мне Ыкл, -- этот ресторан нашел Б., просто искал ресторан поблизости, выбирал какое-то время и вдруг строго сказал, что надо идти именно сюда. Я, конечно, -- улыбается он мне, -- сомневался; тут же, -- он окидывает руками пространство, -- исключительно туристический район, но спорить не стал, -- с притворным смирением немедленно добавляет он, -- а здесь ведь, -- он оглядывается, смотрит на цветущие кусты вокруг, на белую, немного залитую вином, скатерть, на счастливые лица сидящих за столом и на свою пустую тарелку, -- действительно очень и очень неплохо!

Мы бредем в гостиницу, идем то по большим улицам, то опять по маленьким и узким, обсуждаем обстановку и делимся впечатлениями. Вот же глупцы те, -- смеется Б. -- кто испугался бомбежек и не приехал! Почему глупцы? -- осторожно интересуюсь я. Да потому, -- торопится объяснить мне Б. -- что сирены там, бомбежки -- это сколько? Час? Два? И то нет! Ясно же, -- уверенно сообщает мне он, -- что: во-первых, в Иерусалиме никогда ничего не будет, они себе не враги, во-вторых, -- наставительно продолжает Б. -- понятно, что Израиль не допустит ничего ужасного, а в -третьих, -- счастливо улыбается он, -- бомбежки, -- он поднимает указательный палец к небу, -- это временно, а Иерусалим, -- он останавливается, задерживает дыхание и оглядывается по сторонам, -- это вечное, понимаешь? -- смотрит он на меня серьезно, -- вечное, -- тянет Б. почти по слогам. Я не отвечаю, но только киваю счастливо и довольно, словно это мне, а не Иерусалиму, сделали величайший комплимент, словно меня, а не мой Иерусалим, в который раз оценили по достоинству. Я вспоминаю письмо от Д., присланное мне незадолго до конференции. Прости меня, пожалуйста, -- писал мне он, -- я не приеду. Я, -- добавлял спешно, -- пишу тебе лично уже после того, как написал организаторам. Мне немного неспокойно, у вас там такое творится, такое, -- писал Д. и перемежал письмо многозначительными паузами, -- я очень хотел туда попасть, я очень хотел побывать с тобой в твоем Иерусалиме, но, -- словно вздыхал он, -- человек слаб. Слаб, -- добавлял после паузы, -- и осторожен. Я бреду по почти ночному Иерусалиму, я вдыхаю вечернюю прохладу и осторожно, пока никто не видит, время от времени глажу иерусалимские камни, облицовывающие здесь всё. Я с тобой, -- шепчу я ему и замираю, пытаюсь услышать ответ гиганта, -- я тут.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив