"Особое отношение" Арины Николаевны. Окончание

tanja_tank — 28.02.2018 Ледяных душей было много, но лучше всего я помню один. Дело было зимой, и на уроке один мальчик из класса сказал А. Н., что у неё на уроках скучно, а можно было бы сделать то-то и то-то (не в стиле «давайте лучше фильм посмотрим», а он предлагал устроить дебаты, например, а не решать тесты все уроки напролет). Она спокойно посмеялась над его наглостью, но похвалила за инициативу и сказала, что подумает.

Глядя на её спокойную реакцию, чуть позже наедине я подошла к ней и сказала, что тоже согласна и... я хотела продолжить, что могла бы взять на себя что-то и организовать, - но не успела.

Она мгновенно переменилась в лице, жутко обиделась на меня, даже заплакала. Сказала, что уж от меня-то она такого не ожидала. Стала эмоционально холодной. «Всё сказала?» - спросила она меня, после чего выпроводила из кабинета.

В состоянии, близком к коматозному, я прождала её до конца уроков, после чего мы пошли на остановку. Разговор не клеился, но мы шли как обычно под руку. Потом она выдернула руку, как будто ей противно, и вообще перестала на меня реагировать. Я доехала вместе с ней, вышла на её остановке, - она делала вид, что меня не существует. Я просила поговорить со мной, извинялась, и т.д. – никакой реакции. Так же молча она зашла в квартиру. И всё.

Я уехала домой, никогда до этого мне не было настолько плохо. В холодильнике обнаружилась бутылка водки после какого-то праздника. Я выпила залпом два стакана «коктейля», где было ½ стакана водки и столько же воды и сразу же вырубилась. (Я не горжусь таким способом решения проблем). После ещё какого-то из ледяных душей я выцарапывала на запястье иголкой первую букву имени А.Н.

Мы стали ругаться всё чаще и чаще, я эмоционально высказывалась в письмах, говорила, что я неуравновешенная, но ничего не могу с собой поделать, просила прощения, что я вот такая. Когда мы были вдвоём, всё её будто бы раздражало, она становилась холодной, отстраняла меня, молчала. В письмах она представала якобы добродушной, всепрощающей и понимающей, призывала успокоиться, называла ласково, но ничего не отвечала по сути, ни разу.

Она никак не комментировала мои слова о том, что я зависима от неё, что я понимаю, что это плохо, но не знаю, как это прекратить. Поэтому мне казалось, что это настолько глупо звучит, что не стоит ответа; что я сама себе придумала драматичную историю, а на самом деле мы просто учитель и ученица и ничего «такого» нет.

Как-то раз я прождала её шесть уроков – сначала два до двух «окон», которые внезапно были заполнены делами, потом до конца уроков после «ну, если хочешь, подожди, дойдем вместе пешком», а потом после шестого урока за ней приехал муж, чего никогда не делал ни до, ни после. Я в сердцах сказала «есть же нормальные счастливые люди, которые никого не ждут». Было плохо. Она посмеялась.

Однажды после ссоры (некрупной по сравнению с остальными), я упала в обморок в школе, после ее урока. Я почувствовала, что мне плохо, и вышла в коридор. Я стояла возле открытого окна, упала там же рядом, потом меня нашел учитель информатики, отвел к врачу, позвал директора. Приехали мои родители, забрали меня, - А. Н. вышла к нам на первый этаж, у неё на глазах были слезы, она вроде бы взяла меня за руку – не помню точно, был какой-то жест, который было прилично сделать при родителях и администрации. Она потом мне обвиняюще сказала, что к ней были вопросы, почему это я после её урока упала в обморок. Мама тут же потащила меня в больницу, меня положили на три недели на обследование.

Попытки вырваться

По дороге из больницы я написала А. Н. сообщение, что сейчас где-то месяц буду обследоваться и лечиться, и за это время найду возможность уйти в другую школу либо как минимум уйти на домашнее обучение до конца года, что я поговорю с родителями; что не хочу больше всего этого, что я устала, что я сделаю всё, чтобы она больше меня никогда не увидела. Подвело то, что я тогда ещё считала во всём виноватой себя, у меня было желание не самой избавиться от неё, а её избавить от себя.

Она ответила успокаивающим сообщением, мол, сейчас главное – здоровье, лечись, чудо (в ход пошли эти её ласковые словечки, которые были призваны дать мне понять, что она не злится и всё по-прежнему), а уже потом мы со всем разберемся. Думаю, помимо прочего она испугалась того, что я могу рассказать маме правду и будет скандал. Я никому ничего не рассказала.

Три недели в больнице были лучшими за те пару лет – мне сказали, что нет смысла класть меня прямо на полные сутки, и я приезжала рано утром, а к обеду уже могла уехать. Я физически чувствовала, что мысли об А.Н. и общение с ней отнимают у меня силы, и избегала этого. Я снова начала читать книги (в основном детские и подростковые, лёгкие, принципиально ничего депрессивного, никакой классической литературы), и, самое главное, я начала чувствовать вкус еды – до этого было несколько месяцев ощущение, что жую вату.

По результатам обследования выяснилось, что у меня почти ничего в организме не работает как надо, но всё на стадии «небольшое отклонение от нормы», «будем наблюдать». Единственное, что было по-настоящему плохо – это уровень железа и гемоглобина, в два раза ниже нормы, и вес, который упал на 10 кг в течение буквально месяца-двух (рост 170, нормальный вес 57). Важно было начать нормально и много есть. Мама постоянно водила меня в кафе и настаивала, чтобы я брала что-то мясное и сытное. Много готовила сама. Я иногда по дороге из больницы покупала суши, пачку фисташек и питьевой йогурт – почему-то именно этого больше всего хотелось.

Мама поощряла любые мои действия, которые были связаны с чем-то эмоционально хорошим, даже не особо осмысленные. Купить очередной блокнот с котиками? Конечно, да! (За полгода до и через полгода после – «ну зачем тебе ещё один, у тебя уже есть, они тебя скоро выселят из комнаты» :)) Мы много гуляли, ходили по магазинам, у меня появилось много новых вещей (до этого как-то с самого начала истории с А. Н. я отвечала на мамино «давай купим тебе что-нибудь», что у меня все есть и мне это неинтересно); когда я вернулась к своему нормальному весу и перестала в них влазить, мама оптимистично сказала, что отличный повод ещё раз обновить гардероб.

В этот период я вообще заметила, как много обо мне заботятся родители (в «мирное время» мама так же обо мне заботилась, но я максимально отдалилась, чтобы не было лишних вопросов об А.Н.), и помимо благодарности я испытывала ощущение, что не заслуживаю всего этого, мне часто хотелось плакать, когда они что-то делали для меня.

К сожалению, когда прошло больше месяца, надо было возвращаться в школу. Про перевод/домашнее обучение я так и не заговорила – я и сама боялась вопросов и не хотела подставлять А.Н.  Градус эмоционального накала несколько снизился, мы по-прежнему общались на переменах и в письмах, периодически ругались, но теперь мне по большей части было всё лень, и я мало велась на провокации. Моим основным желанием было поскорее уйти домой, лечь в кровать, включить сериал и есть фисташки. А. Н. в эту схему не вписывалась, мне было физически тяжело от общения с ней.

В этот период я попросила другую учительницу (пусть будет М.И.) помочь мне с подготовкой к экзаменам, а она взамен попросила помочь ей разобраться с компьютером (она была в возрасте и ей это трудно давалось). Мы проводили вместе в связи с этим довольно много времени, но она никогда не выходила за рамки чего-то кроме доброжелательного отношения, хотя я видела, что она относится ко мне хорошо, и она мне тоже очень нравилась.

Тогда я начала задавать себе вопросы, было ли то, что было с А.Н, вообще нормальным, или нормальным всё-таки является этот доброжелательный, но со строгими рамками и границами вариант с М.И. Как-то раз я пришла к М.И. сразу после ссоры с А.Н.., я была на взводе и это было заметно. Она спросила, что случилось, и я сгоряча сказала как есть, буквально пару фраз без подробностей, да и та ссора была «лайтовой» по моим меркам, но М.И. нахмурилась и сказала, что это как-то очень странно, что такое происходит между учителем и учеником, что такого не должно быть.

Я испугалась, что у А.Н. будут проблемы, и быстро сказала, что я, наверное, не так выразилась или не так поняла и всё в порядке, просто небольшое недопонимание. Потом, спустя несколько недель, М.И. за закрытой дверью сказала, что многие люди – не те, за кого себя выдают и кем кажутся, и чтобы я была аккуратна. Я покивала головой и опять-таки ничего не сделала, потому что мне всё ещё казалось, что А. Н. – святая женщина, а я – неуравновешенная истеричка в пубертате.

Свобода!

Потом началось лето, мы всё ещё общались, но я уже была на последнем издыхании в том плане, что моментально уставала от общества А. Н. и не стремилась к нему, хотя по инерции какие-то встречи происходили. Потом мы обе уезжали отдыхать в разные стороны, я попросила её сбросить мне смс, что она благополучно доехала. И она этого не сделала. Тут у меня что-то щелкнуло и буквально в минуту меня отпустило окончательно – я просто поняла, что ей всё равно, а я не хочу больше мучиться и переживать всё это.

Но я не возненавидела её, я считала виноватой себя, и поэтому хотела сохранить хорошие отношения. В целом, мне это удалось, выпускной класс я так же сидела перед ней на первой парте, она периодически подкидывала мне какие-то крючки – то какие-то записки, то была целая история с олимпиадой, которая могла бы мне помочь поступить в вуз без экзаменов и куда я не поехала, то «задержись на минутку», но цепануло меня только однажды: мы всем классом пошли в театр, она была с нами и предложила мне потом прогуляться до остановки. Я согласилась, после окончания спектакля я прождала её довольно долго, а потом увидела, как она стоит и разговаривает с кем-то. Увидев меня, она жестами показала, мол, сейчас я закончу, подожди ещё.

Мне это всё так живо напомнило те случаи, когда мне надо было часами ждать её, что я просто развернулась и ушла. И вот тут-то меня накрыло – дома я орала, как я её ненавижу и как ненавижу то, что она со мной сделала, и что у неё до сих пор есть какая-то власть над моими эмоциями, я кидалась в стену разными предметами, потом как-то в момент устала и уснула. Больше таких эмоциональных ситуаций не было.

Но я ещё долго пыталась понять, что это было и что ей было от меня нужно. Сначала я считала себя виноватой, а её терпеливой, доброй и вообще заинькой. Потом – себя виноватой, а её запутавшейся, переживающий эмоциональный кризис и т.д. Потом я всё-таки приняла тот факт, что гомосексуальность существует не только в Европе, и что когда женщине нравится женщина – это, в общем-то, нормально, если всё происходит по обоюдному согласию. И что мне нравятся женщины, мне тоже пришлось принять.

Соответственно, у меня возник вопрос: допустим, ладно, я была довольно наивным подростком, к тому же после сексуальной травмы, да еще и с мощной внутренней гомофобией, - хотя даже у меня были сомнения в природе моих чувств к А.Н., не говоря уже о моих одноклассниках; но почему всего этого не заметила она? Неужели так легко не заметить влюбленность у подростка?

Тогда я написала ей письмо, где спросила об этом прямо. Она сказала, что ей жаль, что я пошла по кривой дорожке, что она относилась ко мне как к дочери и т.д., и опять ничего не ответила по сути. Вскоре этого я добавила её в черный список.

Потом на третьем курсе я стала подрабатывать репетитором, соответственно, мне пришлось выстраивать отношения с учениками. Здесь вопросов становилось всё больше, потому что стало очевидно, что всё происходившее – ненормально. Трогать и обнимать учеников в таком количестве – ненормально. Говорить о таких вещах, о которых говорили мы – ненормально. Эмоционально реагировать (обижаться, плакать в форточку, игнорировать просьбы поговорить и извинения) – ненормально.

Я видела, что и мои ученики стремятся разными способами проверить на прочность мои границы, видела, что они интересуются моей жизнью, ищут меня в соц. сетях и спрашивают о семейном положении, политической позиции и любви к кошечкам, - но мне было совершенно непонятно, чем должен руководствоваться человек, чтобы вести себя как А.Н.

Только сейчас, прочитав «Бойся, я с тобой», глядя на истории в блоге, я понемногу прихожу к тому, что моей вины в произошедшем не было и что мне нечего стыдиться. И что одноклассник Саша, которому я пообещала шоколадку за помощь, не воспринимал меня как объект для секса, и вообще его тогда интересовали авиамоделирование и Катя со второй парты. И что даже взрослые уверенные в себе люди встревают в подобные токсичные отношения, и это не потому, что они глупые, плохие или какие-то ещё, а просто потому, что мало кто может этого избежать.

У меня была ещё и вторая история токсичных отношений – уже в чуть более взрослом возрасте, но большая часть проблем тянется из той, первой. Самое главное, что мне досталось оттуда – чувство вины, чрезмерной ответственности, и сомнения в собственной адекватности и нормальном восприятии реальности, ведь я и спустя пять лет не могла ответить себе на вопрос, что это вообще было, кто виноват и что надо было делать...

"Я относилась к тебе, как к дочери"

После того, как я закончила школу, я её видела один раз - когда одноклассница вытащила на первом курсе «навестить учителей», но к А.Н. я не пошла, видела в коридоре мельком. Я не смогла пробыть в школе больше часа и на следующий день свалилась с гнойной ангиной. Больше попыток зайти в школу я не делала.

На почту от неё периодически (раз в полгода примерно) что-то приходило - как дела, как учеба и пр. Я коротко отвечала. Потом она (это был мой третий курс) однажды написала и спросила, остались ли у меня грамоты со школьных олимпиад - у нее была аттестация, которая раз в пять лет. Грамоты я сожгла ещё на втором курсе, а в тот период начала встречаться с девушкой, поэтому я написала А.Н. ответное письмо, в котором задала вопрос, что это вообще было с её стороны по отношению ко мне (о нем я упоминала выше).

Мне просто казалось, что со стороны должно было быть настолько очевидно, что перед ней влюбленный подросток. Почему она ничего не сказала, не сделала, не провела границы? Почему допускала все это? Я упомянула о своих отношениях. Она ответила кратко - «я относилась к тебе как к дочери», про второй пункт - «очень жаль, что богема затягивает тебя». Мне стало с этой «богемы» так неприятно, что я добавила ее в черный список, где она и находится по сей день. Я знаю, что она осталась работать в школе, потому что её фотка висит на сайте гимназии в галерее учителей. Больше ничего.

Я ей неоднократно говорила о своих чувствах. Дарила ей очень много сделанных своими руками мелочей. И на праздники, и без повода. Она смеялась иногда, что этого слишком много, но никогда не говорила «не надо». Открытки я тоже делала сама, и сначала я писала ей в открытках «с любовью», потом осмелела и уже могла написать в электронном письме или сказать вслух «я вас люблю». Это не было одноразовой акцией, она слышала это от меня регулярно. Ничего не отвечала. Но и не останавливала меня. Невербальные сигналы говорили, что ей, в общем-то, это нравится.

Вспомнила, что однажды она все-таки сказала «я вас тоже». Но там был странный момент, мы были в приподнятном настроении, я вроде бы выиграла какую-то премию, так что всерьёз это её «признание» не воспринималось. На радостях (повод для совместной радости был один - выигранный конкурс/олимпиада) она вообще «проговаривалась» - раз написала «целую», потом через несколько минут уточнила: «в макушку». Такого рода вещи. (Кстати, с балльной системой для расчета стимулирующих выплат мое участие в куче всяких олимпиад ей обеспечивало неплохую такую прибавку к з/п и я одно время думала, что всё ради этого и затевалось).

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив