Опять о репрессиях. Пятницкий, Молотов

new_rabochy — 06.05.2021 (Попал на сайте «Уроки истории» на ряд материалов последних лет, поцитирую для соо.)

Как утверждают биографы Пятницкого, его жена — Юлия Иосифовна Соколова, дочь священника и внучка помещика, участвовала в первой мировой войне в составе «женского батальона смерти». Она была на девятнадцать лет моложе Осипа. Юлия Иосифовна, по утверждению журналиста и московского краеведа Льва Колодного, из-за несогласия с политикой НЭПа в свое время вышла из партии. Если судить по записям в ее дневнике, она оставалась убежденным приверженцем сталинской политики и после ареста мужа. В марте 1938 г. после процесса, на котором были осуждены к расстрелу Бухарин и Рыков, записала: «Хорошо, что страшный узел все-таки сумели развязать. Будет легче дышать. Вот из-за таких сволочей и погибли настоящие товарищи. Без жертв ничего больше нельзя совершить». А ведь Юлия Иосифовна была хорошо знакома со многими людьми, осужденными по этому процессу. Позиция ее типична для людей ее круга — да, вокруг орудуют враги, но вот в случае с ее семьей произошла чудовищная ошибка.

Юлия Иосифовна пишет, что в один из дней сразу после пленума (июньского 1937 г. - прим.) она предложила Пятницкому вместе покончить жизнь самоубийством, но Осип категорически отказался, заявив: «что он перед партией также чист, как только что выпавший в поле снег».

Израильский литературовед Дора Штурман, имевшая отношение к публикации дневников Юлии Пятницкой, пишет:
«Осип Пятницкий осмелился пойти против Сталина в защите Бухарина и в протесте против предоставления Ежову чрезвычайных полномочий на июньском пленуме ЦК ВКП(б) 1937 г. Он не отозвал своего протеста ни после подкупающих обещаний, ни после угроз Сталина».

Вообще говоря, в самих дневниках Юлии Иосифовны о таком поступке мужа ничего не говорится — ни прямо, ни намеком. Зато об этом очень подробно пишет в комментариях к дневниковым записям матери ее младший сын Владимир.
Все эти свои соображения Владимир Пятницкий повторил позже в книге об отце: «Этим выступлениям (на пленуме ЦК — С.Ф) предшествовали тайные совещания, условно названные их участниками “чашками чая”. В 1963 г. старый большевик Темкин сообщил, что во время пребывания в одной тюремной камере с И. А. Пятницким он узнал от него: на “чашках чая” обсуждался вопрос об устранении на пленуме Сталина от руководства партией. Кто-то из собеседников сообщил Сталину о содержании этих бесед … ». Эта версия была подхвачена историком В. З. Роговиным в книге о 1937 годе, упомянутым выше Львом Колодным и целым рядом других авторов.

Темкин: «Тов. Пятницкий, говоря о Сталине, рассказал, что в партии имеются настроения устранить Сталина от руководства партией. Перед июньским пленумом 1937 г. состоялось совещание — «чашка чаю», — как он мне назвал, с участием его, Каминского и Филатова (эти имена я помню). О чем они говорили, он мне не рассказывал. Сталин узнал об этой «чашке чаю» (как говорил тов. Пятницкий) от ее участника. Он называл Филатова».

Однако это свидетельство ставится под сомнение, и по другому мнению: За все время пребывания в партии Пятницкий ни разу, и ни в какой форме не выступал против линии Сталина. Отмолчался он на декабрьском 1936 г. пленуме ЦК, на котором была выдана санкция на проведение процесса над Георгием Пятаковым. Промолчал и на февральско-мартовском 1937 г. пленуме ЦК, когда решался вопрос о Николае Бухарине и Алексее Рыкове. Этот факт однозначно подтверждается опубликованными стенограммами.

https://urokiistorii.ru/article/55945

Вот что в ноябре 2012 года рассказывала заместитель директора госархива Ивановской области Н.А. Муравьева: «Во многих фондах райисполкомов документы обрываются 1936 годом и начинаются снова примерно с 1939. Отсутствуют такие документы, которые точно должны были отложиться, как выступление Кагановича на августовском 1937 г. пленуме Ивановского обкома ВКП(б), разосланная во все обкомы резолюция Сталина «Об антисоветских элементах» и т.д. По словам наших бывших работников, многие документы были ещё в 40-е годы изъяты и отправлены в Москву в Центральный партийный архив, а кадровые дела репрессированных изымались органами НКВД». Добавим, что и в бывшем Центральном партийном архиве (ныне — РГАСПИ) этих документов тоже нет, по крайней мере, в открытом хранении.
Н.А. Муравьева продолжает: «На пленуме обкома выступил с докладом Секретарь ЦК Лазарь Каганович. Как уже говорилось, текст выступления был изъят из наших фондов, (вместо выступления — записка об изъятии доклада на 80 страницах личным секретарем Кагановича)». Симочкин в своей речи, ссылаясь на это «исчезнувшее» выступление Кагановича, говорил, что тот «вспомнил и поставил в укор ивановскому руководству волнения рабочих 1932 года в Вичуге, будто бы специально спровоцированные».
Сталин тогда назвал вичугские рабочие выступления «вторым Кронштадтом», — в забастовке приняли участие от 15 до 20 тысяч человек, возмущенных снижением карточных норм на хлеб. В результате волнений один рабочий был убит, несколько ранено. Сталинское руководство вынуждено было в тот раз пойти навстречу требованиям рабочих.

Михаил Шрейдер рассказывает: «Из Иванова Каганович по нескольку раз в день звонил Сталину и докладывал ему о количестве арестованных и о ходе следствия. После каждого такого разговора он обращался к Радзивиловскому и требовал принять меры к ускорению дачи показаний тех или иных арестованных работников. И, несмотря на то, что Радзивиловский и его подручные действовали с исключительной быстротой и путем жестоких пыток и избиений «вырывали» у арестованных любые показания … Кагановича и Шкирятова не удовлетворяли достигнутые результаты. Они продолжали настаивать на том, чтобы Радзивиловский еще больше увеличивал количество арестов и получал от новых подследственных развернутые показания, которые бы дали возможность арестовывать уже без числа. … Закончив разговор о Носове, Каганович стал докладывать Сталину о том, сколько и каких работников обкома, облисполкома и других организаций арестовано и сколько «выявлено» новых «врагов народа». Затем, судя по его последующим ответам, Каганович выслушал приказание: усилить борьбу с врагами народа и увеличить количество арестов, так как несколько раз повторил: «Слушаю, товарищ Сталин. Нажму на руководителей УНКВД, чтобы не либеральничали и максимально увеличили выявление «врагов народа» … К моменту приезда Кагановича и Шкирятова в Иваново в связи с массовыми арестами руководящих партийных и советских работников совершенно не оставалось места в тюрьмах для уголовных преступников».

Когда в 1962 г. разбирали дело Кагановича при исключении из партии: Закончила свое выступление Перфилова констатацией того факта, что свои «преступления, зачастую граничащие с садизмом», тот оценивает только как ошибки.

В своем заключительном слове на XXII съезде КПСС Никита Хрущев поведал делегатам: «Характерный разговор был у меня с Кагановичем. Это было на второй день после окончания работы июньского Пленума ЦК, который изгнал антипартийную группу из Центрального Комитета. Каганович позвонил мне по телефону и сказал: — Товарищ Хрущев, я тебя знаю много лет. Прошу не допустить того, чтобы со мной поступили так, как расправлялись с людьми при Сталине». Хрущев тогда успокоил Лазаря Моисеевича, пообещав ему безопасность и возможность работать, и слово свое сдержал.

Члены бюро в выражениях, что называется, не стеснялись. Один из выступавших, «тов. Бочкарев», откровенно заявил: «Как-то один товарищ говорил мне — когда встречаю Кагановича на улице, плевать хочется. Такая ненависть может быть только в результате ваших садистских мер». Как только нажим товарищей по партии усиливался, Лазарь Моисеевич благоразумно начинал каяться: «Совесть во мне говорит. Я пришел к вам с повинной». Однако, через короткое время, вновь и вновь начинал твердить: «Когда здесь говорят, что я не честный человек, совершил преступление … да как вам не стыдно». В ответ, члены бюро начинали дружно стыдить самого Лазаря Моисеевича. В конце заседания, на требования Демичева сдать партбилет, знаток партийных бюрократических правил Каганович ответил «Когда мне дадут подписанный протокол, тогда я сдам, а сейчас нет. Чтобы вы со мной не сделали, я остаюсь ленинцем, большевиком».

Рой Медведев в своей книге «Они окружали Сталина», изданной вначале на Западе в 1984 году писал, ссылаясь на в свое время репрессированного, безымянного «старого большевика Д-ва»: Д-в … должен был посетить друга, живущего на Фрунзенской набережной. По рассеянности он прошел мимо нужного ему подъезда, поднялся на лифте в другом подъезде и позвонил в квартиру на том же этаже, что и у друга. Дверь открыл очень старый человек, в нем Д-в узнал Лазаря Моисеевича Кагановича, в прошлом «вождя московских большевиков» или всесильного «сталинского наркома», которого он считал прямым виновником своих несчастий. От неожиданности Д-в не мог произнести ни слова. Но Каганович не узнал его и, сказав: «Вы, наверное, ошиблись», — закрыл дверь. Рассказывая мне об этом, Д-в с удовлетворением заметил: «Каганович исключал меня из партии. Но сейчас я снова член партии, а Лазарь из нее исключен». Человеку, лишенному на двадцать лет свободы и чести, казалось, что справедливость восторжествовала».

В своих разговорах с Феликсом Чуевым... На вопрос Чуева: «Вы считаете, был контрреволюционный заговор в тридцать седьмом году? — «Был! Был! — горячо восклицал Каганович. — И готовили террористические акты».

Судя по всему, Лазарь Моисеевич был искренен в своем преклонении, и на закате жизни по-прежнему очень высоко оценивал Сталина, буквально преклонялся перед ним: «Я не сомневаюсь: уже грядет время, когда товарищ Сталин будет объявлен национальным Героем Большой России, действительной, безграничной преемницы Советского Союза». Правда, в последних разговорах с Феликсом Чуевым, на его суждениях отразились тогдашние экономические неурядицы: «При Сталине никогда не было дефицитного бюджета».

(Ну и напоследок автор - сотрудник Мемориала, не мог не ляпнуть.) Надо сказать, что в каком-то смысле Каганович оказался прав: миллионы российских граждан самых разных возрастов, благодаря современной пропаганде, видят сейчас, спустя три десятилетия, советскую действительность в розовом свете, весьма далеком от оригинала.

https://urokiistorii.ru/article/57056

(Как исключали из партии Молотова.) Сначала в Управлении делами Совета Министров СССР первичная партийная организация на общем собрании 9 февраля 1962 года рассмотрела персональное дело коммуниста Молотова и постановила исключить его из КПСС. Сам Молотов на следующий день так обозначил причины этого решения: «Во-первых, указывается на мое участие в антипартийной группировке 1957 года и, во-вторых, указывается на мою ответственность за нарушения революционной законности в период культа личности Сталина».

Он же чуть позже (всё тот же 1962 г.):
«Я снова могу сказать, что когда мы говорим об ошибках и многих невинных жертвах того времени, нельзя забывать того, что были и враги, что борьба была нужна, что без борьбы против врагов, против троцкистов и других, которые дошли до самых позорных антисоветских действий, превратившись в гнусных вредителей и прямых японо-германских агентов, без решительной борьбы против этих врагов, как об этом говорится в постановлении Центрального Комитета, конечно, обойтись было нельзя. Допущенные же ошибки и неправильности, и участие каждого из членов Политбюро в этом деле, они, конечно, очевидны и они заслуживают не только порицания, но и привлечения к соответствующей ответственности».

«Они были нередко японскими или германскими агентами в нашей стране. Они занимались вредительством в нашей промышленности и во всем государственном хозяйстве, и они нам наносили огромный ущерб. И те меры, которые проводились тогда, они имели цель разгромить этих врагов партии и Советского государства».

«И показания, которые рассылались органами НКВД с их личными признаниями, которые в ряде случаев, даже во многих случаях были неправильными, необоснованными, неискренними (выделено мною – СФ), тем не менее, они служили как основание для определенных выводов».

Один из членов бюро сообщает Молотову: «Создается впечатление, что Вы не понимаете степени ответственности, которую Вы должны нести за Ваши действия в период 1937 года», другой член бюро: «Те раны, которые были нанесены, они до сих пор кровоточат у жен, матерей, детей и внуков. Это Вы учтите. И правильна сейчас постановка вопроса о необходимости нести ответственность за содеянное».

Демичев, подытоживая обсуждение вопроса о репрессиях, сообщает Молотову: «Вы были не только соучастником всех этих злодеяний Сталина, но явились и инициатором … 700 тысяч людей были расстреляны за 2 года. Вы понимали, что не может быть столько врагов. Этот вопрос для нас ясен».

По свидетельству дочери Сталина Светланы Аллилуевой, жена Молотова до конца жизни (умерла в 1970 году) оставалась убежденной сталинисткой. Она уже после всех разоблачений сталинских злодеяний, в середине шестидесятых годов прошлого века, оценивая роль отца Аллилуевой, говорила ей: «Он уничтожил в нашей стране пятую колонну, и когда началась война, партия и народ были едины».

Положение Молотова при правлении Брежнева и Андропова было в значительной степени более привилегированным, чем у остальных участников т.н. антипартийной группы. Ему повысили пенсию со 120 до 250 рублей, дали госдачу и позже вообще перевели на полное государственное обеспечение. Беседуя с Феликсом Чуевым в июле 1971 года, на его упоминание, что «многие не знают, что вы исключены из партии», Молотов ответил: «Коль мне дали дачу, думают, что и в партии восстановили. Маленкову даже в Москву въезд воспрещен».

По свидетельству Феликса Чуева, когда уже при Брежневе Молотову отказали в восстановлении в партии, заявив, что он лично повинен в уничтожении сорока тысяч человек, у Вячеслава Михайловича стала трястись рука.

Тут следует упомянуть т.н. письмо Молотова, отправленное им в ЦК КПСС сразу после снятия Хрущева. Оно опубликовано в 12-ти номерах журнала «Вопросы истории» за 2011 и 2012 годы и ныне хранится в РГАСПИ. Это – объемный труд, более 300 страниц машинописного текста. Молотов в нем касается очень многих аспектов внутренней жизни СССР и вопросов внешней политики. Но, пожалуй, центральное место в нем занимает раздел, посвященный Сталину и сталинской политике. Квинтэссенция написанного в следующем пассаже: «Я считаю, что подвергая сомнению правомерность судебных процессов 1937-1938 года, проталкивая в массы взгляд на якобы фальсифицированный характер этих процессов, оправдывая задним числом многих из главных обвиняемых, явно опровергая существовавшую до съезда официально подтвержденную этими процессами версию убийства С.М. Кирова – XXII съезд и логически и фактически берет под свою защиту и таких людей, как Зиновьев и Каменев, как Бухарин и Рыков, как Пятаков и Радек и им подобных».

Обратимся к рабочим записям заседания Политбюро 12 июля 1984. После того, как были решены все вынесенные на него вопросы, слово взял генсек Черненко. Он напомнил, что недавно было принято решение о восстановлении Молотова в партии. Черненко сообщил соратникам, что лично принял Молотова и беседовал с ним. По его словам, Молотов «воспринял наше решение с большой радостью и чуть не прослезился». Во время беседы Молотов заявил: «ведете вы дело правильно и за это получаете поддержку народа». Такая оценка сталинского соратника была встречена собравшимися с удовлетворением. Министр обороны Устинов одобрительно заметил: «Это важная оценка с его стороны». Черненко уточнил, что билет Молотову вручали не в райкоме, а в горкоме партии. И вручал его лично первый секретарь горкома В. Гришин. Как видим, круг замкнулся, – отбирал билет секретарь горкома товарищ Демичев, а возвращал – секретарь горкома товарищ Гришин.

Далее товарищи по Политбюро обсудили такие же прошения с просьбой о восстановлении в рядах КПСС, поступившие от Маленкова и Кагановича, а также и письмо уже давно отставленного бывшего председателя КГБ Александра Шелепина с просьбой о «снабжении на уровне бывших членов Политбюро». Дмитрий Устинов, министр иностранных дел Андрей Громыко и молодой секретарь ЦК Михаил Горбачев выступили за немедленное восстановление и Кагановича и Маленкова в КПСС. По поводу же просьбы Шелепина было заявлено, что «с него вполне достаточно того, что он получил выходя на пенсию».

Казалось бы, вопрос о партийной реабилитации сподвижников Молотова по «антипартийной группе» должен был быть вот-вот решен. Но тут прозвучал здравый голос председателя КГБ Виктора Чебрикова, который напомнил присутствующим о «западных голосах», которые уже подняли шум по поводу восстановления Молотова в партии, при этом они (голоса) ехидно уточняют, что трудящиеся об этом решении Политбюро в известность до сих пор не поставлены. А по поводу Маленкова, и особенно Кагановича, подчеркнул Чебриков, надо помнить, что это вызовет большое недовольство, как самих репрессированных, так и их родственников.

Устинов: «В оценке деятельности Хрущева, я как говорится, стою насмерть. Он нам очень навредил. Подумайте только, что он сделал с нашей историей, со Сталиным». Вторили ему и Громыко, и предсовмина Тихонов.

Сразу же после восстановления в КПСС, Молотов стал самым старейшим членом партии со стажем в 78 лет.

Собрались в семейном кругу, чтобы отметить долгожданное восстановление. На радостях, близкие Молотова пустились в воспоминания. Вспомнили и упомянутый выше случай: «Молотова вызывали при Брежневе после XXIV съезда по поводу заявления о восстановлении, сидела комиссия, двадцать три человека, дали ему почитать заключение, где были приведены такие факты и цифры о расстрелянных и репрессированных, о которых Молотов сказал, что и не слыхал. А сейчас принимал Черненко, и ни слова об этом. Выпив бокал советского шампанского, Вячеслав Михайлович подытожил: «А то, что мы перед войной провели эти репрессии, я считаю, мы правильно сделали».

Вождь народов еще в июле 1921 года написал «компартия как своего рода орден меченосцев внутри государства Советского, направляющий органы последнего и одухотворяющий их деятельность».

https://urokiistorii.ru/article/56708

В конце лета 1937 г., по мере приближения пика Большого террора, партийная печать все активнее пропагандировала мысль о необходимости выдвижения «новых людей». В своей передовой в августе 1937 г. «Правда» писала: «При выдвижении иногда стараются искать людей со стажем, с богатой анкетой, как будто только этим определяется качество работника. Длительный стаж работы или солидный партийный стаж не является еще основным критерием. … Основной признак – беспредельная преданность партии …. безграничная ненависть к врагам народа».

Ссылаясь на воспоминания отца, Андрей Маленков пишет: «В 1937 году по поручению Политбюро он (Г. Маленков – С.Ф.) выезжал для проверки положения дел с руководящими кадрами в Белоруссию, Армению, Ярославль, Тулу, Казань, Саратов, Омск, Тамбов. Следует сказать, что аппарат ЦК был в то время буквально завален анонимными и подписанными доносами на руководителей всех рангов, письмами и апелляциями тех, кто был отстранен, письмами на доносителей. Во всем этом море информации и дезинформации было очень нелегко установить правоту или неправоту авторов письма».
Между тем документы местных парторганизаций свидетельствуют, что это «море» было, так сказать, рукотворным. Именно неустанная деятельность сначала Ежова, а потом самого Маленкова и привела к его появлению.

***

В Ярославль Маленкова взял с собой Каганович, который по постановлению Политбюро ЦК ВКП(б) приезжал на проходившую с 7 по 12 июня облпартконференцию. Вместо обвиненного в связях с врагами народа Антона Вайнова, из Москвы на должность секретаря обкома был прибыл член Комиссии партконтроля, заместитель Кагановича по Наркомату путей сообщения Николай Зимин. Выступая на конференции, Вайнов успел доложить представителям ЦК, что под его руководством «всего по Ярославской области с апреля 1936 года по май 1937 года за троцкистскую деятельность репрессировано 718 человек, а правых всего лишь 45. Это не считая тех, кто репрессирован за шпионскую, диверсионную деятельность, считая церковников и сектантов. А если взять все контрреволюционные элементы, то получается около 2.000 человек» Однако усердие Вайнова не оценили и он был заменен Зиминым. Спустя пару месяцев Вайнов был расстрелян.

Зимин провел в Ярославле и области «большую» работу. Уже в январе 1938 г. он заявлял на пленуме обкома, что «нет ни одного мало-мальски крупного предприятия, на котором бы не была разоблачена банда врагов народа». Отблагодарили его в традициях того времени. Уже после его расстрела, в апреле 1938 г. пленум Ярославского обкома отмечал: «благодаря исключительной зоркости Сталинского ЦК ВКП(б) решением ЦК ВКП(б) была прекращена вражеская работа, был разоблачен и обезврежен враг партии и народа, шпион-террорист Зимин».

***
На пленуме, в основном, разоблачали ближайших сотрудников Лепы. Один из них, член бюро обкома Моисей Вольфович, был буквально затерроризирован Маленковым. Основной упрек Маленкова в адрес Вольфовича – недоносительство. В том же он обвинял и члена партии с 1918 г. председателя ЦИК Гумера Байчурина, много лет проработавшего в Татарии. Вопросы, которые он задавал, могли поставить в тупик любого функционера. Маленков, например, спрашивал Байчурина: «Почему враги считают тебя своим человеком?» Старый партийный вельможа, не привыкший к такому обращению, начинал приводить факты, которые по его понятию должны были оправдать его в глазах представителя ЦК: «Сотни документов можете найти в ЦКК, я всегда беспощадно разоблачал врагов, кто Абрамова (председатель СНК ТАССР – С.Ф.) разоблачил? Если бы это письмо я не написал и если бы это письмо не попало к Маленкову, то Абрамов еще сидел бы и сейчас на работе».

Что же касается руководителей более мелкого ранга и особенно более молодых, то они поняли, что настал их час. Многочисленные злоупотребления партийной верхушки, о которых они знали лучше, чем кто-либо, давали им возможность приводить аргументы, опровергнуть которые было невозможно. Например, член обкома М. А. Кузьмин лицемерно вопрошал Байчурина: «Разве вы товарищ Байчурин не знали об этих вещах, разве вы не знали о дачном строительстве? Разве вам не был известен вопрос о растранжиривании денег, когда только на одно пиво было истрачено 139 тысяч рублей?» Коррумпированные старые большевики, слыша это от своих недавних молодых соратников, вероятно, только дивились их внезапно проснувшейся честности.

Показателен пример второго секретаря обкома Галима Мухаметзянова. Когда в начале 1936 г. в возрасте 28 лет этот полуграмотный (окончил лишь начальную школу) бывший руководитель татарского комсомола был переброшен на партийную работу он, вероятно, был самым молодым секретарем обкома партии в стране. Его партийный стаж к этому времени составлял всего 6 лет. Мухаметзянов еще в первой половине 1937 г. понял, что хочет ведомство Маленкова от таких, как он молодых партийцев. На пленуме обкома он рассказывал: «Особенно решительно я стал настаивать на выдвижении молодых работников после разговора с т. Маленковым в апреле 1937 года, когда он поставил передо мной вопрос: вы говорите, что вы молодой, в этом есть и положительное, вы должны знать молодых людей, молодые кадры, надо их выдвигать решительно и смело».

***

Как это бывало не раз, большевистские функционеры в погоне за «планом» не смогли вовремя остановиться – наступило «головокружение от успехов». Это лицемерное сталинское выражение времен коллективизации, вполне применимо и к периоду «ежовщины». Уже к началу 1938 г. руководству ОРПО и, следовательно, Сталину стало совершенно ясно, что процесс чистки стал выходить из-под контроля центра.

В Москве в январе 1938 г. открылся пленум ЦК, ставший очередной ступенькой в восхождении Маленкова к вершинам власти. Пленум открыл А. Андреев и сразу же предоставил слово для доклада Маленкову, который, присутствовал на заседании с пригласительным билетом. Формально доклад Маленкова был посвящен ошибкам парторганизаций, допущенным при проведении «борьбы с врагами народа». Участники пленума узнали, что только за прошедший, 1937 г. было исключено из партии около 100.000 человек, 24.000 из них за первую и 76.000 – за вторую половину года. Маленков поспешил подсластить пилюлю и добавил, что 65.000 бывших коммунистов подали апелляции и по данным Комиссии партконтроля, которая занималась разбором этих дел, от 40 до 75 процентов исключенных, подавших апелляции, обычно восстанавливались в партии. Разумеется, что данные о числе расстрелянных и репрессированных коммунистов приведены не были.

Главный смысл сообщения Маленкова сводился к тому, что в ряде крупных парторганизаций проведение террора против номенклатуры зашло настолько далеко, что привело «к дезорганизации работы руководящих партийных и советских органов». Вместо того, чтобы выдвигать новые кадры на местах ряд руководителей, уничтожив старый командный состав, стали просить пополнение из центра, так как считали, что местные кадры поголовно заражены вредительством. Такой подход, вероятно, в корне отличался от целей и планов Сталина.

Как известно, во время пленума ЦК главным провинившимся оказался кандидат в члены Политбюро, 1-й секретарь Куйбышевского обкома Петр (ошибка в оригинале текста, правильно - Павел - прим.) Постышев. Многие годы советские историки характеризовали его как невинную жертву «культа личности». Между тем материалы пленума и речь на нем самого Постышева не дает для этого никаких оснований. Руководитель Куйбышевского обкома, выступая на пленуме, в частности заявил: «Я подсчитал и получилось, что областью 12 лет руководили враги (Хатаевич, Шубриков, Левин). … Возьмите председателей райисполкомов – все враги, 66 председателей. Подавляющее большинство вторых секретарей райкомов, я уже не говорю о первых, все враги, и не просто враги, шпионы: поляки, латыши».

Постышев проявил редкую несообразительность и почти до конца пленума пытался убедить членов ЦК в своей правоте, приводя все новые и новые факты размаха шпионажа и вредительства в области. На лицемерный вопрос Николая Булганина: «Получается, что нет ни одного честного человека?» Постышев ответил: «Я говорю о руководящей верхушке. Из руководящей головки – из секретарей райкомов, председателей райисполкомов почти ни одного человека честного не оказалось. А что Вы удивляетесь?»

Разумеется, никто и не удивлялся, но время таких деятелей, как Постышев, прошло. Он, в ответ на упреки Маленкова, пытался говорить, что в свое время, когда на основе указаний ЦК пачками отстранял от своих должностей партийных чиновников, у руководства ОРПО не было к нему никаких вопросов. Обращаясь к членам ЦК Постышев недоуменно заявлял: «Ни разу Маленков меня по этому вопросу не заслушивал (о роспуске райкомов – С.Ф.) и ни разу я ему не отвечал».

Заместитель начальника Омского УНКВД Александр Расказчиков, в ответ на многочисленные упреки делегатов по поводу репрессий и даже пыток коммунистов, заявил, что его ведомство руководствовалось указаниями, которые получало от секретаря ЦК партии Андреева. По словам Расказчикова, Андреев все время обвинял партийное руководство и УНКВД «в слабости работы по разгрому контрреволюционного саботажа».

https://urokiistorii.ru/article/55837
***

ТАСС пишет: 24 июня 1937 года Осип Пятницкий выступил на Пленуме ЦК ВКП (б), который, по сути, стал прологом к Большому террору. На Пленуме нарком НКВД Ежов говорил о повсеместном заговоре врагов, военных заговорщиков, троцкистов, о необходимости ликвидации "вражьих гнезд", о том, что часто враги маскируются под хороших работников, но именно хорошие работники чаще всего оказываются вредителями. Пятницкий не побоялся выступить против предоставления НКВД чрезвычайных полномочий для борьбы с внутренней контрреволюцией. Через два дня на очередном заседании Пленума Ежов обвинил Пятницкого в троцкизме, а 7 июля его арестовали.

28 июня 1938 года Верховный суд СССР признал Осипа Пятницкого виновным — после многочасовых допросов и пыток большевик признался в создании троцкистской организации в партиях Коминтерна и в подготовке покушения на Лазаря Кагановича. 9 июля 1938 года Пятницкого расстреляли.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив