Один из красивейших, на мой взгляд, но не самых известных сонетов Шекспира

michyud — 16.11.2009 Продолжаю заниматься воспоминаниями, а заодно и старым сборничком. Сегодня - первая часть рассказов-Ль. Вернее, превая часть первой части, весь файл не уместится. Год всё тот же, 1992-й.

Рассказы Ль

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ, КИЕВСКАЯ

Находка

Иду я как-то по улице, а вокруг весна, апрель расфуфырился, как чучело, и настроение у меня не то, чтобы приподнятое, скорее даже наоборот – хоть в петлю полезай, а только чувствую – день сегодня предстоит удивительный. И точно: не успел я ста шагов прошагать, как сразу же увидел на асфальте селедку. Представьте себе мое легкое изумление: до ближайшего моря километров с тысячу, не меньше, и вдруг – селедка! Поднял я ее бережно с грязного асфальта, вижу – мертва она. Это и понятно – селедка такая нежная рыба, что не может жить без моря. Порылся я тогда в карманах, нашел веревочку, продел сквозь селедочьи глаза и на шею себе повесил. Иду дальше. А селедка у меня на груди как-то вдруг пошевельнулась. Тогда я понял, что это неспроста, а означает, что я с кем-то должен своей неожиданной радостью поделиться. Огляделся я по сторонам, вижу – на свежевыкрашенной скамейке сидит девушка с черными волосами и красивая, как смерть. Подхожу я к ней и говорю:
– А я, вот, селедку нашел
Она на меня поглядела испуганно-равнодушно и говорит:
– Поздравляю.
По ее интонации я понял, что она мне не очень верит, потому что селедка у меня под рубашкой висит, для окружающих незаметно. Расстегнул я тогда на рубашке две верхние пуговицы, извлек селедку на веревочке и сунул девушке под самый нос:
– На, гляди, Фома неверующая.
Тут у нее равнодушие мигом прошло, один испуг остался.
– Оставьте, – говорит, – меня с вашими глупостями!
Я слегка обиделся.
– Хороша, – говорю, – глупость. Это же мертвая селедка! Что, по-вашему, глупость? Селедка глупость? Или смерть глупость?
– Знаете что, – отвечает она, – у вас есть выбор. Или вы сейчас спрячете вашу селедку назад и пойдете с ней гулять в другое место, или я закричу «караул!»
Я подумал и говорю:
– А можно так, что я селедку спрячу, а сам здесь останусь?
– Можно, – говорит она, – только наоборот. Селедку, так и быть, можете не прятать, а сами идите как можно дальше и как можно быстрее.
– Ладно, – говорю, – пойду. А вы не хотите со мной прогуляться?
– Меньше всего на свете, – отвечает она.
Я сперва решил, что это она от душевной черствости, а потом пригляделся – а у нее юбка с обоих боков к скамейке гвоздями прибита.
– Ага, – говорю, – понятно. Извините, я не знал.
В общем, ушел я, чтобы ей не мешать. А селедка на груди всё шевелится – мол, не хочешь ты ни с кем радостью делиться, скопий дом. Мне даже совестно немного сделалось, и я начал смотреть вокруг повнимательней, и вот, вижу – стоит в парадной мужчина лет тридцати, аккуратный такой, в кожанке, и пиво из бутылки пьет. Подхожу к нему с селедкой заранее наружу и говорю:
– Вот такая удивительная находка.
Посмотрел он на меня с какой-то непонятной злостью, губы от пива вытер и говорит:
– Что, Родим Родимыч, по морде хочешь?
Я, признаюсь, очень опешил. С чего он, интересно, взял, что я по морде хочу? Может, у меня на морде написано, что я по ней хочу? В общем, не стал я больше ничего ему объяснять, спрятал селедку назад, плюнул с горечью и пошел прочь. Вдруг слышу – за спиной моей туп-туп-туп. Оглянулся – а это аккуратный мужчина в кожанке меня догоняет. Остановился, жду. Может, совесть в нем проснулась. А он ко мне подбегает и спрашивает:
– Ты что ж это, падла Родим Родимыч, в мой адрес плюешься?
И прежде, чем я ему объяснил, что плевал вовсе не в его адрес, а от огорчения – как звезданет меня по голове! Я, понятное дело, свалился, а селедка мне – бряк! – сверху хвостом по физиономии. Лежу я, покрытый селедкой, а вокруг меня толпа собирается и задает сочувственные вопросы:
– Может, вам плохо? Может, вам помощь нужна?
Встал я, отряхнулся, селедку под рубаху спрятал и говорю:
– Мне очень плохо. А помощи ждать неоткуда. Так что до свидания. Не печальтесь обо мне, о себе подумайте.
Пришел, чуть не плача, домой, снял селедку с веревочки, приделал веревочку к люстре и повесился. А перед тем, как повеситься, селедку всю съел и косточки обглодал. Дочиста.

Никита Иноходцев

Надоело мне всё – хуже некуда. Нацепил я тогда синие очки, в которых ни чёрта не видать, напихал в уши вату и на улицу вышел. Вокруг тишина и мрак кромешный, иду со спокойной душой. Вдруг – ба-бах! – ноги мои вверх взлетели, а голова наоборот, вниз поехала и об землю – шмяк! Очки соскочили, по глазам ярким светом шарахнуло – всё, думаю, караул, запасайтесь спичками – конец миру пришел. Поглядел наверх, чтобы убедиться в правильности своей гипотезы, вижу – прямо надо мной на дереве, на нижней ветке сидит какой-то паренек, хохотом аж заливается и губами беззвучно шевелит, как рыба в немом кино. Вспомнил про вату в ушах, вытащил из любопытства – чуть не оглох от разнообразия звуков. Сквозь какафонию эту слышу голос паренька:
– Прости брат, здорово всё получилось, правда? Дай, думаю, натяну веревочку, вдруг кто в синих очках пройдет. И тут ¬– ты. Такое счастливое совпадение!
– Ничего себе, – говорю, потирая голову, – счастливое совпадение! А если б я покалечился или убился? У тебя голова на плечах или мензурка с фокусами?
– У меня, – отвечает он, – на плечах такое, что не каждому дано выдержать. А ты эти нежности брось – покалечился, убился... Если каждому пустяку значение придавать, никакого здоровья не хватит. Ладно, пойдем ко мне, у меня водка есть, промоем твои раны.
– У меня, – говорю, – раны только душевные.
– А я о каких говорю? – удивляется он. – Или ты думаешь, я тебя снаружи водкой мазать собрался? Это ж не зеленка и не йод. Пойдем, выпьем по стаканчику, будешь глядеть на мир веселыми глазами.
Пошли мы к нему, выпили водки, повеселели оба, познакомились – его, как оказалось, Никитой Иноходцевым звать. Потом он стихи прочитал, хорошие стихи:

Шмель летает за окном,
Полосат и насеком.

Мне совсем хорошо стало. Гляжу на Никиту, и такое у меня чувство, будто мы с ним без малого тысячу лет знакомы.
Тут Никита говорит вдруг:
– А давай, – говорит, – махнем куда-нибудь далеко-далеко!
– Давай, – отвечаю с готовностью.
Никита быстро собрал сумку, сунул в нее спички, сигареты и недопитую бутылку, и помчались мы на вокзал.
На вокзале мы сели в электричку и поехали. Я Никите говорю:
– Ничего, что мы без билетов?
– Почему это ничего? – удивляется Никита. – Это как раз не ничего, а очень хорошо, что мы без билетов.
– Что ж хорошего? – спрашиваю.
– А ты сам представь, – объясняет Никита. – Взял билет, сел в поезд и поехал. Тоскливо это. Скучно. Не по-людски. Это во-первых.
– А во-вторых что?
– А, во-вторых, билеты эти из бумаги делают, а на бумагу леса изводят. Выходит, когда мы без билета едем, мы лес бережем.
Мне очень понравилось беречь лес, но на всякий случай я еще спросил:
– А контролеры как же? Я слыхал, в электричках контролеры водятся.
– А, – улыбается Никита, – контролеры! Они же как дети, только пьющие. Увидишь, как мы их легко обманем.
А тут как раз контролер вошел. Смотрю на него – прав был Никита: лицо, наивное, как у ребенка, и водкой за версту несет. А контролер подходит к нам, оглядывает подозрительно и спрашивает:
– А билеты у вас, граждане, есть?
Мы с Никитой переглянулись, переморгнулись и говорим контролеру:
– Билеты у нас есть.
– Ага, – кивает контролер. – Это, конечно, хорошо.
И дальше идет. Мы начали хохотать, что так ловко провели контролера, а тот вдруг возвращается и говорит:
– А показать можете?
– Что, – спрашивает Никита, вытирая от хохота слезы, – вам показать?
– Билеты, – отвечает контролер.
Никита сразу посерьезнел и говорит:
– Странно, – говорит, – первый раз такого недоверчивого контролера вижу. Может, вы и не контролер вовсе?
– Я, – отвечает контролер, – контролер.
– И что ж вы, контролер, билетов никогда не видели?
– Видел, – отвечает тот возмущенно, – тысячу раз видел!
– А раз тысячу раз видели, зачем вам еще смотреть?
– Я, – говорит контролер, – на ваши хочу посмотреть.
– А чего на них смотреть? – удивляется Никита. – Они точь-в-точь такие, как у всех. Какие вы уже тысячу раз видели.
– По-моему, – заявляет контролер, – нет у вас никаких билетов.
– А по-моему, – отвечает Никита, – есть.
– Тут уже дело не в билетах, – говорит контролер, – а в принципе. Признайтесь, что у вас нет билетов, и я от вас тут же отвяжусь.
– Правда, отвяжитесь? – влезаю в разговор.
– Честное слово. Оштрафую, ссажу с поезда и тут же отвяжусь.
– Нет, – говорит Никита, – мы в такие сделки не вступаем. Мы еще не всю совесть пропили.
У контролера от обиды глаза на лоб полезли.
– По-вашему, – говорит, – я всю совесть пропил?
– Может, и не всю, – отвечает Никита, – но лучшую ее часть. Ту, которая по вагонам не шляется и людям нервы из-за каких-то билетов не портит.
– Вы меня еще и стыдите? – удивляется контролер.
– А что, – спрашивает Никита, – уже бесполезно?
Тут контролер достал из кармана носовой платок и высморкался в него.
– Вы только не плачьте, – говрю ему.
– Я и не плачу, – сердито отвечает контролер. – Уже высморкаться нельзя?
– Вы бы с насморком лучше дома сидели, – говорит Никита. – А то у вас осложнения начнутся. Нельзя же из-за каких-то билетов так себя не щадить. Вам сейчас чаю горячего выпить надо или рюмку водки.
– А у вас есть? – оживляется контролер.
– Чай? – спрашиваю я.
Контролер посмотрел на меня как на идиота и говорит:
– Сказал бы я тебе сейчас и про чай, и про тебя... Водка у вас есть?
– Есть, – говорит Никита и достает из сумки недопитую нами бутылку.
Контролер посмотрел жадно на бутылку и тут же начал для вида мяться.
– Ну, – говорит, – разве что полечиться...
– Конечно, разве что полечиться, – кивает Никита. – Не пьянствовать же в поезде.
Контролер приложился к нашей бутылке и сделал из нее очень большой глоток.
– Ну вот, – говорит Никита, – теперь я вижу, что вы контролер. А то я вас уже за самозванца начал принимать.
– А что, – спрашивает контролер, – бывают такие?
– Еше как бывают! – говорит Никита. – Сбегут из сумасшедшего дома или из зоопарка, наденут на себя форму и давай контролера изображать. Но вы ведь не такой?
– Я не такой, – соглашается контролер. – Я и в зоопарке-то ни разу не был.
– А в сумасшедшем доме были? – спрашиваю я.
Контролер сделал еще один большой глоток и говорит:
– Не знаю. Если не был, то скоро буду. Работа у меня нервная. А вы чего сами водку не пьете?
– Так вы нам не предлагаете, – говорит Никита.
Контролеру стало стыдно, и дальше мы пили вместе и беседовали. Контролер, которого звали Игнатием Алексеевичем, очень душевно ругал железные дороги, локомотивы, расписание поездов и кассы предварительного заказа. Билеты он тоже очень крепко ругнул и сказал, что это глупость и что люди должны верить друг другу. Он сказал, что сам всё время ездит взад-вперед и никогда не берет билета и отлично себя чувствует. Тут вдруг из репродуктора объявили:
– Станция Малые Божемяки.
– Всё, – говорит Никита, – нам пора выходить.
– Останьтесь, – просит контролер, – так хорошо беседовали. Доедем до конца, а на обратном пути сойдете.
– Нет, – говорит Никита, – не получится. Вы на обратном пути протрезвеете, рассердитесь и высадите нас в какой-нибудь глуши, где еще не изобрели вентилятор.
– Честное слово не протрезвею! – говорит контролер.
Но мы не стали его слушать и выскочили из поезда, который уже начал трогаться.
– Смешно, – говорю, – Никита, получается. Та водка, что мы контролеру дали, дороже двух билетов стоит. Интересно мы сэкономили.
– Я, – говорит Никита, – и не собирался экономить. Деньги, если хочешь знать, – это тьфу. А билеты я не брал и брать не буду. И штраф платить не буду. А если человек выпить хочет, то как же я ему водки не дам?
– Ладно, – говорю, – а зачем мы на этой станции сошли?
– Не знаю, – отвечает Никита. – Название уж больно смешное – Малые Божемяки. Тут, наверно, весело.
Оглянулись мы вокруг – не так уж и весело. Вечер, на перроне никого, только одна бабка стоит, торгует семечками и лотерейными билетами
– Давай, – говорит Никита, – купим у нее билет и выиграем яхту.
– Ты ж говорил, что билетов не брал и брать не будешь!
– Так это ж лотерейные!
– А кто говорил, что деньги ¬– тьфу?
– Деньги – тьфу, – соглашается Никита, – а яхта – не тьфу! На ней плавать можно.
– Где мы на ней плавать будем? – спрашиваю. – В Малых Божемяках? Ее до моря тащить и тащить. Давай лучше телевизор выиграем.
– Ладно, – соглашается Никита, – пошли выигрывать телевизор.
Купили мы у бабки лотерейный билет и два стакана семечек и помчались в Малобожемякский сбербанк получать телевизор. Приходим, а банк закрыт.
– Ничего себе, – говорит Никита. – Ну и порядки здесь! Люди телевизоры выигрывают, а у них перед носом банки запирают.
– Так ведь ночь почти на дворе, – говорю. – Они уже, наверно, все спят по домам.
– Ничего они не спят, – отрезает Никита. – Они по ночам запираются в банке и деньги считают. Самое время.
– Тогда давай стучаться, пока не откроют, – говорю.
Мы принялись в четыре руки колотить в дверь банка. Та, наконец, приоткрылась, и мы увидели в узком проеме три кассирские физионимии, причем по ним сразу было видно, что они только что деньги считали.
– Вам чего? – спрашивают.
– Нам телевизор получить, – отвечаем мы и суем им под нос лотерейный билет.
А они на билет даже не смотрят и говорят:
– Приходите завтра. Банк закрыт. Вы что, с ума сошли?
Никита говорит:
– Это не мы с ума сошли, а вы совесть потеряли. Я уже про эти фокусы слышал – только узнают, что кто-то телевизор выиграл, сразу банк запирают. Не получится! У меня знакомый дедушки в министерстве финансов работает, инвалид и страшно нервный. Я ему намекну, чем вы у себя в банке занимаетесь, он живо всю вашу наличность по безналичному расчету спишет!
Те переглянулись удивленно и спрашивают:
– А это как?
– Узнаете, – говорит Никита, – да поздно будет.
Те, наверно, испугались и говорят:
– Ладно, заходите.
Мы зашли и снова сунули им билет. Они его – нехорошие, всё же, люди – стали на свет изучать, в руках тереть, на зуб пробовать. Никита им говрит:
– Замусолите билет – знакомый моего дедушки вам ревизию устроит. Ему это раз плюнуть. Он такой нервный, что если раз в день ревизию не устроит, потом уснуть не может.
Вот это они очень хорошо поняли, оставили наш билет в покое и говорят:
– Поздравляем, молодые люди, вы выиграли телевизор.
Никита им говорит:
– Это мы и без вас знаем. Тащите его сюда.
Принесли они нам телевизор «Горизонт» и вручили с добрым напутствием. Мы попрощались, чтобы уходить, а они спрашивают:
– Извините, молодой человек, а кем знакомый вашего дедушки в министерстве финансов работает?
– Я же уже объяснял, – отвечает Никита, – нервным инвалидом. До свидания.
Мы ушли с телевизором и отправились искать какой-нибудь дом, чтобы его посмотреть. Нашли подходящую хатку, занесли в нее телевизор, развели в печи огонь, а телевизор в розетку включили. На экране молодая дикторша появилась и говорит:
– Передача «Сельский час» удивить желает вас.
Я приготовился смотреть и удивляться, а Никита на телевизор никакого внимания не обращает, а только рыщет по комнате и приговаривает:
– Это сельский дом или богодельня? Где они, черти, самогон прячут?
– Брось, – говорю, – давай лучше телевизор смотреть. Сейчас что-то интересное покажут.
– Ну его к дьяволу этот телевизор, – говорит Никита. – Ящик для идиотов. Интересное они покажут! Врут. Ничего интересного они не покажут. Я тебе сам всё могу показать.
– А зачем же мы его выигрывали? – спрашиваю.
– Это тебе приспичило его выигрывать, – отвечает Никита. – А я, если помнишь, яхту хотел.
– Ну, и для чего тебе яхта? – спрашиваю снова.
– Мне, – отвечает Никита, – ни для чего яхта. Не нужна мне яхта. И телевизор не нужен.
– А что ж тебе нужно? – спрашиваю.
Он посмотрел мне в глаза и говорит:
– Мне нужно, чтоб хорошо было и весело.
– А я, – говорю, – между прочим, согласен.
– Тогда, – говорит Никита обрадованно, – давай оставим тут этот дурацкий телевизор, а сами дальше пойдем.
– Хорошая мысль, – отвечаю.
– Постой, – говорит Никита, – надо будет людям записку оставить, чтобы им от радости плохо не сделалось.
Он взял листок бумаги и нацарапал на нем карандашом: «Спасибо за самогон». Потом положил листок на телевизор, и мы ушли.
– Слышь, – говорю, – а ты чего их за самогон благодарил? Мы ж его так и не нашли.
– Я, – говорит Никита, – их за то благодарил, что они самогон хорошо прячут. А то бы мы сейчас пьяные перед телевизором валялись.
Тут мы вышли к реке.
– Эх, – говорю, – зря мы яхту не выиграли. Сейчас бы поплавали.
– Сейчас и поплаваем, – говорит Никита, – только без яхты. На яхтах, я слыхал, вообще не плавают, а ходят.
– Как ходят? – спрашиваю.
– Не знаю, – говорит Никита, – по палубе, наверно. Туда-сюда, туда-сюда, с кормы на нос, с носа на корму. Моцион называется.
– Ходить, – говорю, – и по берегу можно.
– У них, наверно, на берег денег нет, – говорит Никита.
– Выходит, мы побогаче их?
– Выходит так. Давай купаться!
Мы разделись, бросили одежду на берег и прыгнули в речку. Сначала плавали наперегонки, потом Никита сказал, что где-то здесь должна быть Атлантида, и мы стали нырять на дно. Я нашел погнутый велосипедный руль, а Никита ручку от мясорубки. Он заявил, что это жульничество, а не Атлантида, и мы побросали наши находки обратно.
– Интересно, куда же она подевалась? – говорит Никита.
– Кто? – спрашиваю.
– Атлантида.
– Наверно, течением снесло.
– Наверно. Ну что, пойдем на берег?
Вылезли мы на берег, а одежды нашей нет.
– Да, – говорит Никита, – приятные здесь люди живут. Очень хорошие люди, только воры.
Наломали мы ивовых веточек, сделали себе набедренные повязки и венки на шею. Никита поглядел сперва на меня, потом на себя и говорит:
– В таком виде нам в город просто глупо возвращаться. В таком виде нам остается искать туземные племена и затесываться в их стройные ряды.
А меня от его слов такая вдруг тоска по городу разобрала, что просто жуть!
– Я, вообще-то, больше город люблю, – говорю. – Чтоб машины ездили и дым из труб валил.
– Эх ты, – говорит Никита. – Ну, раз так, езжай.
– А ты? – спрашиваю.
– А я еще не сошел с ума. Вот сойду – и сразу к тебе приеду.
Обнялись мы с ним на прощание, и поехал я назад в город. Приехал, пришел домой и сел ждать, когда Никита сойдет с ума и вернется. А он всё не сходит и не сходит. Один раз только телеграмму прислал:

Печально шепчутся вараны,
В песках зализывая раны.

«Ну, – думаю, – не иначе Никита в поисках своих туземных племен до самой пустыни дошел. Теперь, видать, не скоро вернется».
Положил я его телеграмму в карман, надел синие очки и хотел уж было ваты в уши напихать, как вдруг звонок в дверь. Пошел я дверь открывать в очках своих, споткнулся, чуть нос не расквасил. Добрался, наконец, до двери, открыл и говорю:
– Здравствуйте, только скажите, кто вы, потому что я вас в этих очках не вижу.
Тут чья-то рука меня назад в прихожую затолкала, слышу – дверь защелкнулась на замок, и чей-то голос говорит:
– Вот чтоб и я тебя больше в этих дурацких очках не видел!
И та же рука срывает с меня очки. Я сперва зажмурился от света, потом глаза открыл, смотрю – передо мной Никита стоит! Я обрадовался и кричу:
– Никита, привет! Ты что, наконец-то, сошел с ума?
– По-моему, – говорит Никита, – это ты тут сошел с ума.
– А ты? – спрашиваю.
– И я, – говорит Никита. – Показать тебе, как я сошел с ума?
– Покажи, – говорю.
Никита покачал на руке мои синие очки, а потом бросил их на пол, наступил на них каблуком и раздавил. И раскололись мои очки на мелкие синие стеклышки. Вот, собственно, и всё.

Грустная история

Подхожу я как-то к окну, смотрю – дождь. «Да, – думаю, – от такой погоды и настроение может испортиться». Только настроение у меня и без того паршивое выдалось, некуда ему дальше портиться. Так что такая погода очень даже кстати. От нечего делать лег я на кровать и заснул. И приснился мне гном – маленький такой шкет в красном халатике. Посмотрел он на меня злыми глазами и говорит:
– Ах ты ушная раковина!
После чего ухватывает меня двумя пальцами за нос и об колено – хрясь! У меня аж в глазах потемнело. Хотел я ему за это дать как следует, а он уже исчез, словно и не снился вовсе. Я чуть не расплакался от обиды и бессилия и от огорчения проснулся. Смотрю – а в ногах у меня кот Кузя лежит, тепла набирается.
– Ага, – говорю мстительно, – вот ты-то у меня сейчас за всё и ответишь!
Кот Кузя посмотрел на меня горьким взглядом и вдруг говорит:
– Ну, бей, фашист!
У меня даже язык отнялся. Надо же, впервые кот Кузя со мной заговорил и сразу же с таких гадостей начал!
– Вы что, – кричу, – сговорились все против меня?!
Кот Кузя обмерил меня взглядом с головы до ног и в кухню ушел. А я, сам не свой, выскочил на улицу под дождь и стал бродить. Вдруг вижу – девушка идет под зонтом. Подбегаю к ней, говорю:
– Девушка, скажите, вы что, ударите меня этим зонтом по голове?
Она поглядела на меня с удивленным испугом и говорит:
– Господи, с чего вы взяли? Конечно же нет.
Тут я почувствовал к ней ужасный прилив благодарности и говорю:
– Спасибо, вы такая добрая, что я на вас женюсь. Дайте я вас поцелую.
И чмокнул в щеку. А она как закричит:
– Сумасшедший! Негодяй!
И как стукнет меня зонтом по голове! Лгунья, лгунья, ведь обещала же! Такая горечь меня разобрала, что бросился я бежать прямо под дождем. «Что ж это, – думаю, – за жизнь у меня такая! Ни домой, ни на улицу, ни даже в сон! Нет, самый правильный для меня выход – под автомобиль броситься». Смотрю – такси едет. Очень кстати. Хотел было броситься под него – почему-то не вышло, а рука сама по себе вверх вскинулась, и такси остановилось. Из окошка водитель высунулся и спрашивает:
– Ну, куда едем?
Я подумал и говорю:
– На вокзал.
– Садись, – говорит таксист и включает счетчик.
Приехали мы на вокзал. Таксист на счетчик посмотрел и говорит:
– С вас пятьдесят рублей.
– У меня, – отвечаю злорадно, – как назло ни копейки. Можете дать мне по морде – не впервой.
Таксист посмотрел на меня мрачно исподлобья и говорит:
– За это можешь не беспокоиться.
Схватил меня за прическу и очень умело шарахнул головой о дверцу. Я из такси вылетел на мокрый асфальт, а он меня еще обругал нелестно и укатил. Лежу я, по щекам у меня слезы пополам с дождем катятся, а сам думаю: «Хорошо хоть я на вокзале. Вот сейчас сяду в ближайший поезд и уеду ко всем чертям».
Подхожу к кассе, спрашиваю:
– Извините, в каком направлении следует ближайший поезд?
Кассирша поглядела на меня странным взглядом и отвечает:
– На кладбище для придурков.
Я на нее даже не обиделся, и как-то мне от этого легче стало – привыкаю, значит, по-тихоньку к такой жизни. Решил я никуда не ехать, а домой вернуться. Пошел пешком под дождиком через весь город. Ничего особенного со мной по дороге не приключилось, только два бандита с ножом один раз пристали:
– Жизнь или кошелек?
Я им отвечаю так спокойно и даже с иронией:
– Кошелька у меня всё равно нет, так что берите жизнь.
– А на чёрта нам сдалась, – говорят они, – такая твоя жизнь, если у тебя даже кошелька нет?
В общем, не зарезали они меня, только по физиономии разок съездили, но на такие мелочи я уже давно перестал обращать внимание.
Прихожу домой, разделся, сел на кровать. Тут из кухни кот Кузя пришел, посмотрел на меня виновато и говорит:
– Ты меня прости, – говорит, – насчет фашиста. Тут я немного не прав был.
Я чуть не заплакал.
– Что ты, – говорю, – Кузенька, это ты меня прости, сволочь такую.
Помирились мы с котом, вдруг – звонок в дверь. Открываю – на пороге стоит давешняя девушка с зонтом.
– Вы меня извините, – говорит, – что я вас тогда зонтом шандарахнула. С моей стороны это было просто безобразие. Можете поцеловать меня еще раз.
Поцеловал я ее, и пошли мы с ней спать. Легли на мою кровать и заснули. И снова приснился мне гном в красном халатике.
– Ага, – говорит, – а я тебя уже давно жду. Хотел, вот, извиниться за свое недостойное поведение. Можешь и меня об коленку стукнуть.
Я, конечно, этого делать не стал, так, сказал ему кое-что, после чего мы с гномом подружились и сыграли пару партий в шашки.
Наутро, когда я проснулся, дождь кончился и вовсю светило солнце. А того таксиста и тех двух бандитов я так больше и не встретил. Так что Бог им судья.

Свидание

Вы не поверите – сегодня у меня первое в жизни свидание! До сих пор я к девушкам даже подходить боялся – рылом не вышел. Точнее, вышел, но не в того, в кого надо. Всё бы ничего, если бы не уши. Уж на что – на что, а на уши мне господь Бог не поскупился – одарил двумя лопухами перпендикулярно форме черепа. С таким ушами хорошо в космос летать. Однако ж вот познакомился вдруг с одной девушкой – ей троллейбусом нос прищемило, а я ей высвободиться помог. Оказалось, что зовут ее Татьяной. Имя ¬– хуже некуда, только мне с моими локаторами именами перебирать – просто смешно. Короче, договорились мы встретиться на свидании, я даже слегка побрился, уши свои драгоценные шампунем вымыл и отправился цветы покупать. Подхожу к одной тогашихе, спрашиваю:
– Почем дерете?
Та поглядела на мои уши и говорит:
– Двадцать рублей букет.
Порылся я в карманах, сунул ей четвертной, она мне букет дает, а о сдаче как бы забыла. Ну, я ей ничего не сказал – мол, что нам, пылким любовникам, пятерка сдачи – и пошел себе с букетом. Только не успел я двадцати шагов прошагать, как внутри меня что-то щелкнуло, и помчался я прытким галопом обратно к торгашихе.
– Эй, – кричу, – а пять рублей сдачи?
А она глядит на меня, как карась на лунное затменье, и говорит:
– Какие пять рублей? Я тебя впервые вижу, нахал ушастый!
Вижу – канула моя пятерка в Лету. И черт, думаю, с ней. Зашел в метро, сел в вагон, еду. В дверном стекле отражением своим любуюсь – надо же, еду в метро, на свидание, с цветами – просто граф Монте-Кристо. Тут дверь открывается, и в вагон, дыша перегаром, вваливается какой-то шкаф. Уткнулся он носом в мой букет и давай его нюхать. Ладно, думаю, пускай нюхает, с меня не убудет, а ему, может быть, для душевного равновесия полезно. Только шкаф этот, видимо, нюхать устал и принялся толстыми губами щипать лепестки на моем букете. «Эге, – думаю, – так я, пожалуй, одни стебли довезу дорогой Татьяне». Стал от него отстранять букет, а он за ним тянется, как теленок за выменем, и продолжает щипать. Тут я не выдержал и говорю:
– Эй, – говорю, – вы бы перестали цветы мои щипать. Вы ведь не лошадь, всё-таки.
А шкаф поглядел на меня хмельно и заявляет:
– Молчи, пингвин, если уши дороги!
Не могу сказать, чтоб я так уж своими ушами дорожил, но ведь они у меня не сами по себе растут, а плотно ко мне остальному приделаны, так что расставаться с ними будет больно. Поэтому я ничего не ответил, только повернулся к шкафу спиной, чтобы он своими губами не мог до моего букета дотянуться. А он как почувствовал, что его пищи лишают, подбородок свой на плечо мне положил и снова стал к букету тянуться. Такой назойливый оказался, что просто ужас.
Тут, к счастью, станцию мою объявили, я из метро быстренько выскочил и поднялся по эскалатору наверх. Стою, жду. Наконец, смотрю – идет моя Татьяна, прищемленным носом на ветру шмыгает.
– Ага, – говорю, – вот и ты!
И вдруг захотелось мне что-то пламенное выкинуть. Взял я цветы и осыпал ими Татьяну – гляди, мол, какой я гусар. Я думал, она изумится моему поступку, и она изумилась. Только не так, как мне хотелось.
– Ты что же, – говорит, – чучело, наделал? Ты зачем мой букет по земле разбросал?
Гляжу – дествительно промашка вышла.
– Не печалься, – говорю, – милая Татьяна.
Подобрал быстренько цветы, снова их в букет собрал и протягиваю ей. Тут она просто взбеленилась!
– Чтоб я, – говорит, – грязные цветы с асфальта приняла? Ну ты, я смотрю, и вправду дурак с большими ушами!
Усмехнулся я, похлопал ее по плечу.
– Нам ли, – говорю, – брат Татьяна, об ушах печалиться!
Тут она от меня отстраняться начала.
– И угораздило ж меня, – говорит, – именно в твоем идиотском присутствии нос прищемить! Лучше б я его при каком-нибудь артисте или ученом прищемила.
Тут мне обидно стало, и я говорю:
– Как же, стал бы артист или ученый твой дурацкий нос из троллейбуса вытаскивать. Еще б, небось, и поглубже запихал. Уж больно ты о себе романтического мнения, фрикаделька с мерзким именем.
Тут она повернулась и зашагала от меня прочь. Хотел я было расплакаться, что жизнь у меня так не сложилась, а потом думаю: «Да ну ее, в самом деле! Мы и без ее прищемленного носа проживем. Да еще с такими ушами! С таким ушами не пропадешь, с такими ушами можно в космос без парашюта летать!»
И полетел.

Чародей Колдуй-Бабин

Мама мне еще в детстве говорила:
– Ежом растешь. Вот погоди – придет за тобой чародей Колдуй-Бабин, тогда узнаешь, почем щипать траву на птичьем рынке!
Однако ж, как мама не стращала, а вырос я ежом. И вот однажды – представьте мое удивление – заявляется ко мне этот самый чародей Колдуй-Бабин. Заявляется и начинает произносить всякую чушь под видом заклинания:
– Назэ, блазэ, остэрхазэ!
Я так и покатился со смеху.
– Ох, – стону, – не могу! Ох, – плачу, – назэ-блазэ!Ох, – изнемогаю, – дурак!
Тут чародей Колдуй-Бабин изобразил на лице крайнюю злобу и сказал какую-то пакость. Бац! – рога у меня на голове выросли. Пощупал я рога, тоже рассвирепел.
– Ты что, – кричу, – озверел? Немедленно сними с меня этот нелепый головной убор!
А чародей Колдуй-Бабин, представьте себе, смеется – дробно, мелко и противно.
– Ладно, – говорит, – дуй за пивом, после разберемся.
Дунул я за пивом, два часа в очереди простоял, трехлитровую банку набрал. Возвращаюсь – Колдуй-Бабин сидит за столом и бубнит свирепо:
– Тебя только за смертью посылать.
Сели мы с ним, разлили пиво по майонезным баночкам, в полчаса прикончили. Колдуй-Бабин повеселел, меня по плечу хлопает.
– Ты, – говорит, – мне теперь навеки дружбан.
– Слушай, – говорю ему, – если я тебе такой дружбан, сними с моей головы эту пакость.
Колдуй-Бабин захихикал всё тем же дробным смехом и говорит:
– Хош верь, хош не верь, братан, а только забыл я, как рога удалять. Ты пока так походи, после чего-нибудь придумаем. А вообще-то рога тебе идут.
И исчез, свинья морская!
А я прямо не знаю, что мне делать. С такими рогами жизнь – это же ад сущий! С такими рогами в кино разве что на последний сеанс сходишь, при полном затемнении. Сидел, голову ломал, в конце концов так сломал, что собрать не могу. Ничего оригинального не придумал, решил жениться. Пошел к соседке моей, Марине Лазаравне. Она, думаю, хоть и старше меня на восемь лет, зато безрогая и бездетная.
– Здравствуйте, – говорю, – Марина Лазаревна.
Она на рога мои посмотрела и говорит:
– Что вам угодно?
Сразу видно, что женщина из хорошей семьи и получила отличное воспитание. Поэтому в ответ выражаюсь так же изысканно:
– Такой вот, – говорю, – пасьянс, Марина Лазаревна. Богу, судя по всему, угодно, чтобы мы связали наши судьбы морским узлом.
Марина Лазаревна снова на рога мои посмотрела и говорит:
– Право, не знаю... А с чего вы взяли, что я за рогатого пойду? Откуда в вас столько самомнения?
– Дура вы, Марина Лазаревна, – говорю всё тем же светским тоном, – от счастья своего нос воротите. Я ведь не муж, а сокровище. Мне ж на рога можно шерсть мотать.
Посмотрела Марина Лазаревна на рога мои повнимательней, вздохнула и говорит:
– Боюсь, что вы правы и даю свое согласие.
Поженились мы с ней, зажили под одной крышей. Я на тахте перед телевизором сижу, она мне на рога шерсть мотает. Только смотрю – что-то стала моя Марина Лазаревна в последнее время часто в магазины выбегать и там по десять часов задерживаться. Приходит домой вся красная, растрепанная и приговаривает эдак нараспев:
– Ах, эти очереди, очереди, очереди!
Терпел я, терпел, наконец не вытерпел и говорю:
– Хватит мне шерсть на рога мотать, потаскуда!
Марина Лазаревна глазками захлопала, как бабочка крыльями, и говорит:
– Уж сколько времени живем мы душа в душу, а я от вас ничего кроме слов и выражений не слыхала.
Ведь какая, извините, наглая баба – еще и стыдить меня вздумала!
– Идите, – говорю, – Марина Лазаревна, в свою конуру и лайте там. У меня же от вашего поведения уже рога раскалываются.
Расстались мы с нею и остался я один телевизор смотреть. А по телевизору такие вещи показывают, что просто ужас! Одного убили, второй сам убился, третий кого-то убил. Не иначе, думаю, как этого окаянного чародея Колдуй-Бабина рук дело.
И тут – здрасьте, давно, не виделись! – появляется откуда ни возмись пресловутый Колдуй-Бабин верхом на табурете.
– Ага, – говорю ядовито, – вот и наш, – а сам подбираю словечно пооскорбительней, – престидижитатор!
Смотрю – у Колдуй-Бабина от такого обращения челюсть отвисла, и продолжаю в том же духе:
– Друид, – говорю, – недоделаный, дельфийский, прости Господи, оракул! Ну что, бесстыжие твои глаза, гранена челюсть, вспомнил, как рога с голов снимать?
А Колдуй-Бабин пришел в себя и отвечает так нахально:
– Не-а, не вспомнил. Это я так пришел, по тебе, подлецу, соскучился. Беги-ка за пивом.
Тут во мне всё вскипело.
– Я тебе, – говорю, – сейчас так за пивом сбегаю, что оно у тебя из ушей польется. Чтобы сейчас же снял с меня рога, нето я тебя, старого гриба, в унитазе засолю!
Колдуй-Бабин видит, что я, кажется, сержусь, положил мне руку на плечо и успокаивает:
– Не сердись, дружбан, выпей пива жбан.
Стихами, сволочь, заговорил!
А Колдуй.Бабин всё продолжает меня успокаивать
– Ты до осени потерпи, там они сами отпадут.
– Ты думай, что говоришь! – возмущаюсь. – Июнь на дворе! Что ж мне, всё лето с рогами ходить?
Колдуй-Бабин только рукой махнул – сколько, мол, того лета – и снова исчез, паскудник.
Кряхтя, дождался, я осени, и тут – надо же, не наврал! – отвалились мои рога ко всем, извиняюсь, чертям. Хожу я радостный, сияю, точно мне рожу рублем надраили, со всеми знакомыми и незнакомыми здороваюсь и прошу, чтобы они мне голову пощупали, так что знакомых у меня скоро не осталось, остались одни незнакомые. А только рано я радовался – пришла весна, и новые рога у меня выросли, еще ветвистей прежних. Так что если я этого паразита Колдуй-Бабина еще раз встречу – ей-Богу, в унитазе засолю! Тоже мне, мальчика нашел – за пивом ему бегать...

Сохранено