Об урбанистике, городе будущего и общественном устройстве

anlazz — 08.10.2018

Наверное, если начинать говорить о городах будущего, то, первое, что стоит тут отметить – так это то, что подобная тема не является абсолютно новой. Скорее наоборот – пресловутая урбанистика представляет собой крайне древнее занятие, уходящее своими корнями еще в Античность. Первым известным «урбанистом» был, наверное, Александр Македонский, развернувший по своей новосозданной империи строительство городов «нового типа». Причем, что наиболее важно, указанный тип городов представлял собой не просто создание поселений, но придание им того вида, который считался идеальным на указанный период. С широкими и регулярно расположенными улицами – проблемы с транспортом начались далеко до эпохи автомобилей, ну, и думать о их решении начали тогда же – с храмами, библиотеками, площадями и еще много с чем. Надо сказать, что даже сейчас проекты городов Македонского выглядят довольно привлекательно – ну, а современники от них были в восторге.

И разумеется, после смерти Александра Великого дело урбанистики было продолжено. Разумеется, с учетом исторических условий – поскольку очень части наступали времена, когда говорить о сознательном построении поселений становилось невозможным. (Сохранить бы то, что было.) Тем не менее, мечты об «идеальном городе» были актуальными весь исторический период – и стоило социально-экономической ситуации хоть немного нормализоваться, как они начинали приводиться в жизнь. Урбанистикой подобного рода увлекались многие императоры, короли, цари – в общем, лица, власть имеющие. Впрочем, не только они – разумеется чем-то подобным занимались и самого разного рода мыслители, создававшие те образы, которые эти правители воплощали в жизнь. (Александр, кстати, так же не сам придумал свои «Александрии» - а сделал это под влиянием Аристотеля.)

Кстати, поскольку идеи Аристотеля были основанием для системы человеческих знаний где-то до XVIII века – имеется в виду, конечно, Европа – то большая часть «городов будущего» напоминала проекты времен Античности. С теми же широкими улицами, прекрасными зданиями, садами и фонтанами. (Ну, разумеется, технологические и культурные изменения вносили свой колорит – в период Возрождения, скажем, всерьез говорить о банях было неприлично, хотя в римский период именно они были чуть ли не основным элементом городского хозяйства.) Однако было во всех этих проектах и еще одно важное совпадение. А именно – все они практически не учитывали сферу общественного производства.

То есть, мыслители и короли планировали все: дворцы и церкви, проспекты и фонтаны, места для прогулок и места для проведения парадов, эстетическое восприятие построенного и возможность легкого перемещения с одного места на другое – однако то, за счет чего будет существовать все это великолепие, оставалось для них «закрытым». Общественное производства просто не входило в сферу деятельности урбанистики, оставаясь некоей «террой инкогнито». Причем, самое забавное тут было в том, что определенную роль промышленности правители Нового Времени все же признавали – разворачивая, скажем, строительство государственных мануфактур. Но очень-очень редко «сопрягали» это со своей концепцией «идеального города» - как говориться, мануфактуры отдельно, дворцы отдельно. Даже Петр Алексеевич – с его колоссальной любовью к промышленности – при создании своего Санкт-Петербурга невольно обращал большее внимание на набережные и дворцы, нежели на верфи и доки. Впрочем, он хотя бы признавал их важность, поскольку последующие за ним цари вывели производство «на периферию» своего сознания.

Ну, и разумеется, тут надо понимать, что даже те производства, которые планировали правители, в реальности имели скорее стратегическое, нежели экономическое значение. (Скажем, вся петровская и послепетровкая промышленность в России рассматривалась в плане создания вооружения, сравнимого с европейским.) Реальный же источник прибавочной стоимости, позволяющий государству и обществу существовать – то есть, крестьянское хозяйство и разнообразные ремесленные производства – они рассматривали, скорее, как субстрат, как некое «полуприродное» явление. Нет, разумеется, правители Нового Времени любили подчеркивать свою заботу о «благе народа» - однако в реальности это самое «благо» занимало в их голове самое последнее место. В результате чего все прекрасные образы «идеальных городов», как правило, выводили подобные вещи «за скобки» - ну, а в реальности оно отражалось тем, что жизнь основных «производителей» вплоть до начала эпохи индустриализации подчинялась скорее принципам случайности и «вековых традиций», нежели принципам разума.

Изменение подобной ситуации началось лишь после того, как от присваивания прибавочного продукта господствующие классы перешли к присваиванию прибавочной стоимости. То есть – после того, как производственные мощности полностью оказались в руках «хозяев жизни». Это существенно изменило отношение к производству – в том смысле, что заводы и фабрики стали выступать не приятным дополнением к «общественной жизни» (то есть, существованию господствующих классов), а самое ее основой. В результате чего город из места обитания знати – коим он выглядел в течение веков –превратился в место расположения заводов и фабрик. Правда, основная производящая сила – рабочие на указанных предприятиях – по прежнему оказывались «вне сферы зрения». Они продолжали рассматриваться, как субстрат, как некие «природные богатства», которые можно извлекать, но нет смысла воспроизводить.

В результате чего, в то время, как устройство заводов, расположение транспортных путей к ним - вместе с по прежнему остающейся важной организацией жизни «представителей элиты» – выступало следствием сознательных размышлений и оптимизаций, «низы» продолжали проживать в самых «диких» условиях, которые можно только представить. Скученность, плохо обустроенное и лишенное элементарных санитарных условий жилье, отсутствие малейших признаков образования и здравоохранения было для них нормой. Впрочем, часто даже самого убогого жилья «черни» не предоставлялось, поэтому эти самые массы занимали совершенно неприспособленное для этого пространство – вроде чердаков и подвалов, а то и вообще вынуждены были… рыть землянки. (То есть, уровень их проживания был хуже, нежели у беднейших крестьян.) И лишь нарастание рабочей борьбы смогло переломить указанную ситуацию – выведя жизнь большинства хотя бы на пределы простого выживания.

Конечно, это не означало, что проектов «изменения жизни низов» не возникало – нет, периодически подобные идеи предлагались, однако пока классовое общество было сильно, они всегда оставались на «периферии сознания». Так, в качестве «небольшой благотворительности» позволялось бросить рабочим ту или иную «кость» в плане больницы ли для бедных, «народной школы» или даже специально построенного для низов дома. Но все это было лишь эпизодом, редким проблеском совести «хозяев жизни»– то есть, явлением абсолютно несистемным, случайным и малозначимым. Системным же было именно «извлечение» из имеющегося «человеческого субстрата» «трудовых ресурсов» - так же, как нормальным было извлечение ресурсов природных из имеющихся месторождений.

Правда, стоит понимать, что именно из указанной этой несистемности «отпочковывается» ветвь т.н. «утопической урбанистики». В рамках которой отдельные нестандартно мыслящие личности пытались представить иную организацию жизни людей, нежели то, что предлагалось текущей реальностью. Эти представления были, разумеется, крайне наивными и еще менее связанными с существующей производственной системой, нежели представления «официальных урбанистов»: все эти огромные дворцы-фаланстеры, в которых проживали то ли ангелы, то ли некие монахи-подвижники, видящие высшей целью совместное проживание в огромных залах, и совместную же работу на полях и в мастерских. (Разумеется, работы, мало связанной с действительно существовавшими технологиями, и восходящей к «настоящим» монастырям, до определенного времени выступавшими действительно чуть ли не единственными примерами коллективной организации жизни.) Тем не менее, подобные «утопические модели» были практически единственным вариантом «альтернативной урбанистики», то есть, урбанистики, выходящей за рамки идущей «от Александра Македонского» «антитрудовой традиции». (При которой, как уже было сказано, трудовая деятельность большинства оказывалась «закрытой» от общественного сознания.)

И при всей наивности указанных фаланстеров и коммун именно они показывали главный путь преодолений основных проблем существующего устройства человеческого проживания. А именно, они призывали перестать делить человечество на «избранных» - для которых, собственно, и нужно руководствоваться разумом, и «быдло» – которое, как известно, часть природы. (Слово «bydlo» по польски означает скот и оно очень хорошо показывает истинную роль большинства населения в «мыслительных контрукциях» дореволюционного времени. Несмотря на то, что тогда оно не использовалось.), Но, разумеется, для того, чтобы стать реально возможными, чтобы перейти от «утопии», как таковой – в смысле, никогда не достижимого идеала – к реальному «образу будущего», подобные идеи должны были получить совершенно иное наполнение. И обращаться, разумеется, было необходимо не к фантастической идее «фаланстера» - по сути, представляющего расширение идеи традиционной общины, которая, в свою очередь, была получена утопистами от уже помянутых монастырей– а к совершенно иной форме организации жизни. К форме, которая оказывалась бы гармонически связанной с самыми современными методами производства, с высокоразвитыми производительными силами.

Тем более, что очень скоро – по историческим меркам, конечно – этот самый «переход» реально состоялся. Правда, совершенно не так, как это следовало бы ожидать – и, самое главное, совершенно не там – однако сути это не изменило. Реальный путь к «новой урбанистике» был открыт. Однако о том, как это произошло, будет сказано уже в следующей части…

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив