Ответ Синей Вороне по поводу «коммунистических партий». Часть вторая

anlazz — 04.10.2018 Итак, в прошлой части было сказана, что организация, именующая себя «Коммунистической партией Российской Федерации» на самом деле, не только не коммунистическая – о чем, впрочем, подозревают многие – но и не партия. Впрочем, как было сказано там же, подобное можно сказать практически о всех «партиях» в нашей стране. Почему – было сказано в прошлой части. Так что реально ситуация с «левым политическим движением» тут очень сильно отличается от того, что можно было бы предположить, исходя из формальных показателей. Поскольку, в самом лучшем случае, можно говорить лишь о наличии некоторых «левых групп», объединений единомышленников – но не о партиях в «классическом понимании». (О массовых «партиях нового типа», разумеется, тут можно даже не заикаться.)

То есть – если использовать исторические аналогии – эти самые «партии» можно считать аналогом пресловутых «марксистских кружков». Вернее, кружков, но не марксистских – поскольку нынешние постсоветские «левые» с марксизмом имеют очень сложные взаимоотношения. Но об этом будет сказано отдельно – сейчас же стоит отметить, что совершенно странно было бы ожидать от подобных групп «настоящей» партийной работы, с ее активной пропагандистской деятельностью среди угнетенных классов. Нет, всему свое время: «кружки» должны вырасти, окрепнуть и только тогда начать свою деятельность среди масс. Впрочем, не только «кружки» - сами массы должны быть «готовы». А то получится, как у народников, «стартанувших» слишком рано, когда основная их «целевая группа» - то есть, крестьянское население - оказалась не готовой принимать идеи своего «освобождения». (В результате чего они крестьяне просто не понимали, что от них хотят – и иногда просто сдавали этих революционеров полиции.)

Кстати, пример этого движения, оказавшегося в своей борьбе «впереди паровоза» - то есть, впереди системных общественных изменений, необходимых для данного процесс – очень характерен. В том смысле, что указанное напонимание народа привело в дальнейшей к развитию народников в сторону индивидуального террора. Это тупиковое направление, в свою очередь, привело к стагнации данного движения, а затем, уже после того, как народники стали эсерами, к широкому распространению среди них провокаторов и провокаций. И, в конце концов, завершилось все это смыканием с самыми махровыми реакционерами и превращению во врагов Революции в 1917 году. Таков был печальный итог деятельности умных, честных и смелых людей, которые, однако, не могли составить действенную модель реальности. Кстати, нечто подобное происходит и некоторыми современными российскими левыми – которые все чаще заявляют что-то вроде: «народ не тот» и т.д. – смыкаясь в плане подобной демофобии с «либералами-рыночниками».

Тем более, что и постсоветские «левые» и народническое движение имеют сходный и достаточно специфический генезис. В том смысле, что основным источником их появления выступает вовсе не «внутренняя потребность» угнетенных классов в защите своих прав и обретения свобод. Скорее наоборот – они возникают, как потребность «образованных сословий» в некоей гармонизации окружающей жизни, в разрешении определенных вопросов соответствия своей «внутренней правды» и окружающей реальности. (Правда, «образованные сословия» в постсоветский период имеют гораздо большую численность, нежели в дореволюционный.) То есть, данные движения изначально формируются на чисто идеалистических основаниях. Для народников этими основаниями выступало понимание «угнетения народа» помещиками и государством, угнетение – понимание весьма условное, «этическое», без отсылки к системе общественного производства. И, разумеется, таким же идеалистическим было и предлагаемое ими решение проблем – в плане возвращения к некоей гипотетической общине, как «потерянному Эльдорадо» российской жизни. (Наверное, не надо говорить, почему подобный путь был не просто невозможен, но при этом еще и регрессивен.)

Для постсоветских левых подобным «триггером», приведшим к их появлению стала начавшаяся в 1990 годах активная десоветизация общества, приведшая к «развалу государства», «росту безнравственности», «утере международного положения» и т.д. Разумеется, было тогда и пресловутое «обнищание масс» – однако тогда речь шла, скорее, о крайней бедности, но не о нищете. (Т.е., не о переходе на границу биологического существования.) Поскольку еще существовало множество «советских подсистем» общества –начиная с пресловутых «дач» и заканчивая здравоохранением и очень дешевыми коммунальными услугами – позволяющих выживать даже при фактическом отсутствии средств. В результате чего, даже несмотря на весь творящийся Ад с невыплатой зарплат и массовыми сокращениями, на «первом месте» в повестке «левых» и даже «коммунистических» движений в указанное время оказывались совершенно иные вопросы. (Вроде развала армии или пропаганды разврата по телевизору.) И это не говоря уж о том, что в указанное время для левых незазорным было повторять националистические вещи, и даже заключать союзы с националистами. (Наиболее яркое явления «левых 1990» - НБП, которая фактически являлась… ультраправой.) Как говориться, идеалисты с идеалистами всегда найдут общий язык!

В общем, реальная классовая борьба в 1990 годы оказалась для левых где-то на последнем месте. Недаром тот же Зюганов в то время сказал свою известную фразу про то, что Россия исчерпала лимит революций – что означало полный отказ от базовых положений не только марксизма, но и коммунизма вообще. В противовес этому придавалось непомерно высокое значение советской символике и т.п. вещам – настолько, что могло показаться, будто реальная цель «коммунистов» состоит в том, чтобы не дать властям снести Мавзолей Ленина. На этом фоне неудивительно, что власти – обретя способность хотя бы с минимальной адекватностью воспринимать мир – очень быстро «выбили почву» из-под подобных движений, снизив уровень формальной десоветизации. (Ввели «псевдосоветский гимн», перестали активно «пинать совок», начали праздновать День Победы и т.д.). Правда, десоветизация реальная –т.е., демонтаж советских подсистем – продолжалась и продолжается по сей день (последний удар – «пенсионная реформа».), но для «этических коммунистов» она оказалась менее значимой, нежели борьба с символами.

На этом фоне, конечно, часть левых попыталась «перестроится, выбрать себе новые «суперцели», однако, поскольку «генетические» признаки в виде указанной выше «этической обусловленности» никуда не делись, эта «перестройка» оказалась не слишком удачной. Это можно сказать и про «борьбу с коррупцией», и про пресловутые возмущения «чистотой выборов» - которые левые закономерно проиграли и «правой оппозиции», и властям. (Напомню – власти у нас позиционируют себя, как самых главных борцов против «воровства», а так же основным «гарантом демократии».) Впрочем, гораздо важнее тут было то, что подобные вопросы основной массе населения оказались малоинтересными, причем, если бы не активное муссирование их в разного рода «правооппозиционных» и провластных СМИ, то реакция на них была бы еще ниже.

То есть – можно сказать, что «постсоветские левые» в данной системе неизбежно оказались «работающими» в рамках интересов правящих классов. (С соответствующим результатом.) Причем, это касается не только пресловутой КПРФ – о которой все было сказано в прошлом посте – но практически всех «левых движений». Тут даже пресловутая «вписанность во власть» оказывается вторичной по отношению к генетически (по факту происхождения) обусловленной «этической повестке», приводящей к фактической «потере фокуса» указанной стороной, к непониманию того, что же, по факту, тут надо делать. (То есть: всем очевидно, что ситуация мерзкая– но что отсюда вытекает, непонятно.)

Впрочем, если принять во внимание исторические аналогии, то можно понять, почему «этическая борьба» никогда и нигде не способна стать массовой – несмотря на то, что, вроде бы, ее интересы разделяют большинство. (Так же, как в случае с народниками большинство крестьян считало, что «помещики – кровопийцы», однако это не помогло.) А так же то, что реальная классовая борьба начинается с совершенно иного этапа – с момента осознания массами своих классовых интересов, с развитием рабочего движения и смыканием последнего с теми из «этических борцов», кто способен выйти за пределы указанной этики, осознав более реальные цели. (С теми самыми марксистскими кружками, что были порождены народовольческим движением – но вышли за его этические рамки.) Если этого нет – то есть, если народ не способен хоть немного осознать свое положение в системе общественного производства – то реально левое (без кавычек) движение невозможно.

Впрочем, как можно так же «исторически» понять, указанное осознание неизбежно – в конце концов, где-то к концу XIX оно произошло практически во всех странах, включая колониально-зависимые. Так что, рано или поздно, но подобный процесс произойдет, после чего и станет возможным говорить о развертывании левых и, тем более, коммунистов, в полноценные партии. Однако, как уже было сказано, для большинства «этических левых» - то есть, для нынешней ситуации, для всех «просоветски озабоченных» постсоветских организаций, видящих свою основную цель в демонстрации советской символики – данный момент станет моментом не восхождения, а начала гибели. (Как это случилось в свое время с народовольцами.) И лишь те из них, кто сумеет обратиться к действительно значимым для масс вопросам, станут родоначальниками нового этапа классовой борьбы. И, разумеется, наибольший шанс тут получают именно «новые движения» - то есть, те, которые возникли в самое последнее время, и не успели еще создать устойчивые структуры на «этическом основании». Так что практически все «большие партии» (те самые, на которые обращает внимание Завацкая) тут имеют не преимущество, а недостаток, они скорее обречены пойти «путем эсеров», а не «путем большевиков». (То есть – оказаться на реакционной стороне, причем, вне всякой связи с личными качествами членов. Так же, как эсеры лично были крайне порядочные люди – но на исторический итог это не повлияло.)

Ну, а выводы из всего этого каждый может сделать сам.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив