О российских властителях и русском национализме

ljwanderer — 26.01.2024 Цикл "Меннониты"

Сегодня патриотам предоставляется еще один повод повозмущаться тем, как историки за рубежом воспринимают русскую историю.:)

Рассказывает Леонард Фризен.


Историки называют 1860-е годы эпохой Великих реформ, Александр II перестраивал империю после ее унизительного поражения в Крымской войне (1853–1856 гг.). Темп и обещание перемен были таковы, что даже самые резкие критики режима, такие как Александр Герцен, оптимистично заявляли, что Александр II принес в империю новую жизнь.

Александр II был также последним Романовым, который предпочитал термин «император», поскольку его сын Александр III восстановил допетровский титул «царя». По словам историка Ричарда Уортмана, этот сдвиг был частью великой стратегии Александра III, согласно которой он стремился отказаться от позиции своего отца, дистанцирующегося от русского народа. [вероятно, имеется в виду, что слово царь стало использоваться гораздо шире, чем слово император]




Александр II взошел на престол по «любовному сценарию», говорит Уортман. Это была любовь ко всем национальностям империи, все одинаково связанные любовью к своему монарху. Например, при коронации Александра II церемониальные роли исполнялись башкирами; армяне; татары; черкассы, разновидность русских и украинских казаков; и даже один меннонит, районный голова села Молочная. Всем пришлось работать вместе с просвещенными и прозападными бюрократами империи, чтобы преодолеть унижение России в Крымской войне.

Напротив, Александр III искал будущее Императорской России в русской версии прошлого империи. Он отказался от реформаторских инициатив своего отца и разорвал любой неформальный союз с бюрократами, которые теперь тайно работали над продолжением вестернизации практики российского государственного управления.

Находясь под сильным влиянием консервативного и славянофильского идеолога Константина Победоносцева, Александр III стремился к допетровскому союзу с истинно русским народом – крестьянами – наряду с Русской Православной Церковью.

На более поверхностном уровне и Александр III, и его сын Николай II носили бороды — те самые волосы на лице, которые Петр запретил носить российской элите из-за их крестьянских и священно-православных ассоциаций.

А Николай II, последний царь всей России, назвал своего сына и наследника престола Алексеем, что само по себе является отказом от курса прозападного Петра Великого, учитывая двойную ассоциацию этого имени. Алексей, отец Петра, был последним из московских царей. Алексей, сын Петра, был казнен по приказу Петра за открытое сопротивление петровским реформам. Решение Николая II назвать своего сына, родившегося 12 августа 1904 года, Алексеем, ясно сигнализировало о глубоком убеждении царя в том, что будущее России лежит в прошлом Московии.

Обсуждения проектов соборов в Санкт-Петербурге и переход от прозападного императора Александра II к русифицирующему царю Александру III позволяют предположить, что в конце девятнадцатого и начале двадцатого веков Российская империя боролась за обретение собственной идентичности .

Такая борьба имела значение в империи, где по переписи 1897 года менее половины из 125 миллионов подданных были носителями русского языка.


Петр Столыпин, возможно, самый выдающийся государственный деятель императорской России, еще много лет спустя после 1900 года утверждал, что будущий динамизм империи зависит от ее способности создать равные условия игры, где национальность и религия имели меньшее значение, а гражданство имело большее значение.

Бесчисленные меньшинства, в том числе меннониты, во многом разделяли это видение и адаптировались к нему, сохраняя при этом свою коллективную идентичность.

Однако к 1900 году те же самые меньшинства оказались снаружи, наблюдая за тем, как русские националисты требовали почетного места для тех, кто считал себя этническими русскими, русскоязычными и русскими православными.

Такая недавно задуманная и русоцентричная империя угрожала меннонитам, которых русские националисты все чаще идентифицировали как немцев, в то время как враждебность России по отношению к Германской империи резко возросла.

В конце концов, этот русский националистический голос одержал верх над всеобъемлющим «сценарием любви» Александра II, и это имело решающее значение...

В 1833 году под «национальностью» подразумевалась прежде всего преданность самодержцу. Действительно, Е. Ф. Канкрин, министр финансов России при Николае I, заявлял, что надлежащей «национальностью» для членов империи была не «русская», а «петровская», поскольку все были всем обязаны великому Петру.
По этой оценке меннониты были, несомненно, лояльными петровцами.

В таком мире не было единственного русского, вместо этого империя сначала разделила людей по вере... официальные лица последовательно различали меннонитов, немецких католиков и немецких протестантов как отдельные правовые категории.

Чиновники классифицировали их всех как народы, которые осуществляли местное управление на немецком языке, но даже это произошло только после того, как меннониты приобрели достаточное свободное владение верхненемецким языком в первой половине девятнадцатого века, отчасти потому, что Российская империя требовала от меннонитов осуществлять все общение с государством на этом языке.

Чиновники аналогичным образом проводили юридические различия между православными христианами по сословию. Не имело значения, что к середине века некоторые из «русских» православных дворян почти не говорили на русском языке, поскольку они подражали западноевропейской культуре в целом и французскому языку в частности. Все, как верные подданные самодержца, были петровцы...

Те бюрократы, которые проводили Великие реформы после 1861 года, продолжали иметь расширительный взгляд на русскую национальность и продолжали проводить различие между русскими и иностранцами на основе религиозной веры.

Однако это не означает, что ничего не изменилось, поскольку они также внесли важные изменения, соответствующие развитию европейской юриспруденции, прежде всего отмену специальных соглашений о привилегиях.

Если такие общины, как меннониты, беспокоились, что появившиеся после 1860 года этатистские представления о гражданине угрожают их особой идентичности, то все более яростные русские националисты сохранили это чувство множественных локализованных и коллективизированных идентичностей внутри империи, но теперь облачили их в зловещие одежды.

Например, консерватор Михаил Катков, редактор влиятельного журнала газеты «Московские ведомости» видел угрозу в давно устоявшейся в империи практике классификации населения по вероисповеданию, а после 1860 года — якобы по отдельным лицам... религиозная принадлежность часто указывала на политическую нелояльность,  это означало, что, например, казалось бы, безобидные польские католики могли угрожать самой империи своей едва скрываемой поддержкой польского национализма, как это произошло во время польского восстания в январе 1863 года.

Фактически, русские националисты, подобные Каткову, перевернули традиционно религиозную концепцию иностранцев с ног на голову, когда они политизировали нерусские идентичности и считали их потенциальной угрозой целостности империи...

P.S.
Дьявол кроется в деталях :)
Когда сегодня говорят о русском языке, то имеют в виду великорусский язык. Действительно, на великорусском языке говорили 44 процента, но белорусы и украинцы, которые тоже были носителями русского языка, то есть использовали его для межгруппового общения, в официальной переписке, для обучения, при чтении книг, газет, журналов. Тогда эта группа русского языка составляет уже 66%.
Но писать об этом на Западе  нетолерантно :)


Источники:
Leonard G. Friesen "Mennonites in the Russian Empire and the Soviet Union Through Much Tribulation"

Завтра: Военная реформа и отмена «постоянного» льготного статуса

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив