О понимании истории

bantaputu — 25.11.2021 «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под Солнцем.»

Екклесиаст, 1.9.

Уважаемый naval_manual загадал загадку, построенную на необходимости "обратной" интерпретации высказывания японского адмирала и теоретика флота Сато Тэцутаро, которая в двойном переводе от автора загадки звучит так: "В истории не найти случая, чтобы какая-то страна обанкротилась и разорилась из-за чрезмерных расходов на морские вооружения". Английский вариант высказывания звучит как "In the course of history one cannot find an instance of a nation ever having gone bankrupt and ruined as the result of excessive expenditure on naval armaments", японский как "Сёкусён бу каравадзи кёконани рунабата", или нет.

Утверждение адмирала содержит признаки понимания истории, свойственного Японии определённого периода и не свойственного Европе того же периода. Я опознаю это понимание как принадлежность людей, получивших европейское образование в первом поколении. Причины для такого опознания следующие.
.

.
С самых древних времён история, точнее историческая поэзия, возглавляемая музой Клио, развивалась в Европе как представление о действиях совокупности многочисленных субъектов. "Многочисленных" это как минимум десятки действующих одновременно в данный момент и, возможно, сотни субъектов прошлого. В эпоху государств-полисов иное понимание истории было бы неадекватным. Множество субъектов совершали множество действий в схожих ситуациях, получая при этом те или иные результаты. Собрав сведения о таких результатах, можно было получить обобщающее представление о проблеме и методах её решения. Результатом могли стать и стали обобщения исторического опыта, построенные по принципу: "В такой-то ситуации государи и герои такие-то поступили так, а государи и герои такие-то эдак, и вот что из этого вышло". История предлагала европейскому аналитику набор примеров, из коего он, пользуясь своими интуицией и мудростью, мог сделать те или иные умозаключения, написав что-то наподобие: "Агесилай поступил так-то, а Помпей так-то, и вот что получилось; делайте выводы, дамы и господа".

Сравнение примеров действий в схожих обстоятельствах позволяет сделать обобщающие наблюдения, которые можно предложить в качестве уроков истории. Европейская традиция изучения истории с целью получения образования предполагает усвоение именно уроков истории как методологически качественных результатов обобщения ряда адекватно понимаемых примеров. Европейская традиция исторической науки, соответственно, учит изследованию событий прошлого на основании первичных данных и адекватному пониманию примеров, а также методологически качественному обобщению. Последнее нередко называют историософией - на мой взгляд ошибочно. Обобщение есть необходимая цель истории в её европейском понимании, но ни в коем случае не отход в сторону и не отдельный жанр.

Европейская традиция понимания истории как набора пригодных для обобщения данных о множестве субъектов является продолжением метода коллективного познания мира, предполагающего осмысление чужого опыта, как минимум в духе: "Те, кто ели плоды с этого дерева, живы, а те, кто ели с этого, умерли". Это вполне научный метод постижения закономерностей мира путём анализа экспериментальных данных, пусть и полученных непреднамеренно. Непреднамеренность опытов, которые изследует история, затрудняет их интерпретацию ввиду необходимости точного прояснения исходных условий, но не делает таковую невозможной вообще. К счастью, европейская традиция понимания истории не прерывалась никогда. Европа всегда была достаточно много-субъектной для востребования подобного по методу анализа недавних событий и для использования достижений прошлого, в первую очередь античности, как методологических образцов и как готового набора первоклассных выводов. В настоящее время глобализация и стирание различий между политическими субъектами, массово и одновременно делающими одно и то же, угрожают европейской исторической традиции. Однако если тёмные времена и настанут, после них мы вернёмся к Плутарху и Светонию, чтобы вновь начать учиться сравнивать и анализировать поведение субъектов политики.

Изучение уроков истории в течение длительного времени, ряда поколений, создаёт особую культурную среду, в которой изучаемые уроки подвергаются критике и различным способам осмысления вплоть до деконструкции. Уроки истории сами по себе являются плодами человеческого творчества. У множества изучающих их лиц они вызывают различные реакции. Использование уроков истории для преодоления противоречащих друг другу психологических и политических трудностей создаёт их трактовки, часто прямо противоречащие друг другу или вообще несовместимые друг с другом. Люди, так или иначе подвизавшиеся в этой области, знают, что на каждый исторический пример при желании можно привести контрпример, каждый факт можно истолковать иначе, из одних и тех же фактов можно выстроить несколько несовместимых друг с другом концепций понимания произошедшего. Любой исторический взгляд неполон и работоспособен только в формате «камеры обскура», при ограничении исходных условий разсуждения как минимум временными рамками. Каждый серьёзный изследователь знает на собственном опыте, что даже простая степень деталировки повествования способна радикально изменить результаты осмысления фактов, и эта возможность часто используется как осознанный приём, порождающий нужный автору эффект. Восприятие уроков истории в европейской культуре не имеет ничего общего с чтением справочника. Это масштабный и многофакторный процесс, построенный на рефлексии по отношению к самому себе; уроки истории не являются самостоятельным формальным знанием, но становятся поводом к само-осмыслению того, кто их усваивает, в степени тем большей, чем больше объём его исторических знаний и в чем более требовательной к знанию истории культурной среде он находится. Восприятие уроков истории это особая культура, в частности не позволяющая строгому изследователю интерпретировать факты каким-либо однозначным образом, не допуская альтернатив. Всё это в совокупности является следствием того, что, как было сказано, в Европе античная традиция осознания исторических явлений как много-субъектных никогда не прерывалась, хотя бы потому, что до недавнего времени Европа никогда не была моно-субъектной.

В Японии XIX века ситуация была иной. С 1603 года Сёгунат Токугава так или иначе контролировал всю обжитую территорию Японии включая даже дальние острова Рюкю. С феодальной раздробленностью было покончено. Соседями Японии были Китай и Корея. Иногда издалека приходили на кораблях какие-то чудаковатые европейцы, не имевшие, впрочем, местной политической субъектности. С Китаем и Кореей японцы прояснили всё, что нужно, много ранее (Китай с монголами во главе не смог завоевать Японию, все японские экспедиции в Корею закончились малоудачно). Страна при этом активно стремилась к само-изоляции. Мiр для японца был вполне понятен и прост, его возможные изменения сосредотачивались в отношениях сюзеренов и вассалов внутри страны. Японцы очень хорошо знали собственную историю - возможно, много лучше, чем европейцы свою, в том числе на уровне понимания личных качеств отдельных фигур прошлого. Историческое знание японцев о самих себе это превосходный музей полу-живых, способных петь и танцевать, портретных восковых фигур, разыгрывающих между собой красочные сценки. Однако по неизвестным мне причинам японцы не разработали самостоятельно корпус аналитических текстов, позволявших системно осваивать область уроков истории как много-субъектных отношений. Но времена меняются. После 1868 года японцы начинают довольно активно получать европейское образование, и открывают для себя европейский подход к истории. Они узнают, что можно систематизировать множество данных о поведении людей и получить обобщающие выводы. К японцам приходит осознание такого явления, как уроки истории.

Будучи умными и талантливыми учениками, японцы с восторгом принимают новую технологию и применяют её на практике. «Чему нас учит история? Например, тому, что ещё ни одно государство не разорилось, строя слишком много кораблей для военно-морского флота. Делаем вывод: Япония тоже на этом не разорится. Используем это понимание в качестве аргумента во внутренней дискуссии о развитии страны». Человек, узнавший, что такое уроки истории вообще, сообщает о них другим людям, также узнавшим, что такое уроки истории вообще. Считается, что это действенный аргумент. Почему этот аргумент может быть использован? Потому, что все люди, признающие авторитет уроков истории, познакомились с ними в первом поколении и их культура ещё не сформировала практики критического осмысления этих уроков, каковая не позволила бы прибегать к подобным аргументам в столь важном вопросе. Опытные европейцы никогда так не делают. Они знают, что историю необходимо изучать, её необходимо осмысливать, уроки истории должны быть извлечены и применены на практике. Но относиться к урокам истории как к каталогу солнечных затмений, предсказывая таким образом будущее, категорически неверно. Этот подход и не может быть реализован в европейской культуре, поскольку на любой пример оппоненты найдут контр-пример. Прямолинейная трактовка исторических обобщений в Европе недопустима и не встретит понимания, по крайней мере в требовательной части аудитории.

Ирония истории сделала саму Японию хорошим контр-примером утверждения, сделанного Сато Тэцутаро. Япония это страна, которая именно had gone bankrupt and ruined as the result of excessive expenditure on naval armaments, точнее вследствие политической надежды на всемогущество военно-морского флота в международных делах. Японские армия, флот, промышленность, государственность и идеология пережили тотальный крах - настолько всеобъемлющий, что после него японцам пришлось менять даже своё отношение к жизни и смерти. Прямая причина этого в сформировавшейся у них когда-то уверенности в том, что достаточный по силе флот решает все проблемы. Всё оказалось сложнее. Теперь история позволяет извлечь уроки уже из тех уроков, которые она преподала японцам. Европейская традиция не-прямолинейного, критического и много-векторного восприятия уроков истории имеет огромное практическое значение.

К несчастью, сама Европа склонна отступать от этой традиции. В XX веке одним из таких отступлений стало распространение восприятия истории как линейного процесса, произошедшее в рамках наступления азиатчины на европейскую культуру. Хорошим примером здесь является пропагандировавшийся большевиками исторический материализм и понимание истории как набора фактов, фиксирующих процесс развития общества. Такой подход гораздо ближе к японскому «музею восковых фигур», чем к удовлетворению потребности в осмыслении результатов человеческого поведения. Последователи исторического материализма способны понимать явление и даже более или менее верно, хотя и однобоко, в рамках классового подхода, оценивать его внутренние механизмы, но это их понимание не оставляет простора для использования полученного знания в качестве инструмента. Лучший вывод, к которому они способны придти, это: «Надо бить сильнее, бить решительнее, надо уничтожать врагов безкомпромисснее!» (На самом деле; это то, к чему они всегда приходят.) Аналитикой при таком подходе и не пахнет; догадаться, что «убить всех врагов» это в определённых случаях наилучшая стратегия, можно и не зная историю вообще. Нередко это приводит к возможности сделать забавное наблюдение. Так, «левые» обычно старательно изучают историю французской Революции. Им известно о терроре, развёрнутом революционерами в том числе друг против друга. Они анализируют явление и приходят к наблюдению, что революция действительно «пожирает своих детей», согласно известному высказыванию. То есть, что нормальная, психически здоровая революция может и должна истребить большую часть революционеров. Примеры российской Революции подтверждают это наблюдение целиком и полностью. Какой вывод «исторические материалисты» делают из этого? «Давайте же скорее устроим революцию!» При этом они не самоубийцы. Просто их видение истории находится вне технократической европейской традиции, в которой история это знание о том, что такой-то повернул ключ вправо и всё сломалось, а такой-то влево и всё заработало. Например, как заметил Макиавелли, «Кто захватит город, с давних пор пользующийся свободой, и пощадит его, того город не пощадит. Там всегда отыщется повод для мятежа во имя свободы и старых порядков, которых не заставят забыть ни время, ни благодеяния новой власти.» Значит, делается вывод, захваченные свободные города следует разрушать. Перед нами чисто технократический подход и типичный европейский «урок истории». Большевики не разрушили захваченные ими русские города, предпочтя заселиться в них самим, и в конечном итоге получили крах СССР. Ни время, ни «благодеяния» новой власти не заставили русских забыть о своей свободе и о старых порядках. Причина глобальной неудачи большевиков в этом смысловом срезе состоит в отсутствии у них способности осмыслять своё положение не как уникальное, возникшее в данном историческом контексте в рамках общего исторического процесса, а как один из множества примеров, повторяющихся в веках и тысячелетиях. История способна давать уроки только в случае, если она обладает повторяемостью. Представление об истории как об анизотропном процессе, каждое мгновение творящем неповторимую реальность, лишает обладателя этого представления способности осмысливать своё положение на исторических примерах. «Левое» видение истории это разновидность фаталистического культа таинственных сил, которым нужно обязательно помогать (нечто вроде религии). То, что при этом исторические силы, действующие в их понимании объективно, как «левые» сами догадались, приведут их компанию к взаимному истреблению, воспринимается ими с философским спокойствием. «От объективного исторического процесса не уйти».

Различие между традиционным европейским подходом к восприятию истории в духе Екклесиаста и между азиатским видением японцев прошлого и «левых» настоящего в отношении к понятию времени. На этой важной особенности я надеюсь остановиться в одном из последующих текстов.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив