О долматусовской ошани и устройстве личной жизни

maiorova — 20.06.2020 Если бы я профессионально занималась литературоведением, я с удовольствием поучаствовала бы в издании сборника советской моралистической поэзии. Там была бы непременно и «Беседа» Дмитрия Кедрина, о которой я уже писала, и «Стихи о сыне» Н. Доризо, и легендарное щипачёвское «Любовью дорожить умейте», которое моя бабушка до сих пор читает на всех свадьбах, на которые её приглашают. Но открыла бы я раздел о любви всё-таки диптихом Льва Ошанина. Вообще долматусовская ошань [термин Николая Глазкова] даёт много поводов поразмыслить о любви советской и тех требованиях, которые она сурово предъявляла в основном, конечно, женщинам. Итак, стихотворение №1:

Ты ждёшь любви всем существом своим,
А ждать-то каково? Ведь ты — живая.
И ты идёшь с чужим, недорогим,
Тоску свою любовью называя.

Один не тот. Потом другой не тот.
Оглянешься, а сердце-то остыло.
Когда ж в толпе единственный мелькнёт,
Его окликнуть не достанет силы.

Мужской призыв к женскому целомудрию, к девичьей гордости -- тема, в общем-то, не новая. Необычен подход автора: многочисленные любовные истории (целых две!) ведут не к накоплению любовного опыта, не к распущенности и готовности крутить романы в любой ситуации, а к... усталости, к охлаждению. Противоположный пол перестаёт влечь к себе. Надоедает. Частые влюблённости не расхолаживают, не развращают -- они обессиливают, как тяжёлая бессмысленная работа. Де-вуш-ка, какие интрижки? вам ещё единственного окликать! Каким образом героиня стихотворения сообразит, что в толпе мелькнул именно единственный, а не какой-нибудь десятый с краю? Почему она должна его окликать, а не, например, он её? Почему от единственного не требуется как-то обозначить себя? Не просто мелькнуть в толпе, а там уже, по слову очень популярного в семидесятые-восьмидесятые поэта В. Соколова,
ты женщина, ты и хлопочешь, а проявить свою уникальность, индивидуальность, единственность, хотя бы желание быть единственным... Какое! У женщины не хватило сил окликнуть, накормить, напоить, обогреть -- единственный потоптался и ушёл. Копец, всё пропало.

Или не всё? Алексей Юрчак в замечательном исследовании «Это было навсегда, пока не кончилось» цитирует письмо молодой женщины из археологической экспедиции:

Вот так нежные молодые девушки и превращаются в старых дев, пугающих своей самостоятельностью, которых простой народ называет эмансипированными и которые известны в высших партийных и правительственных сферах как «новый образ советской женщины, освобожденной от векового рабства».

Не тут-то было! В стихотворении №2 автор делает поворот на сто восемьдесят градусов:

Не шаля с любовью, не балуя,
От живого чувства не беги.
Береги, девчонка, поцелуи,
Да смотри — не перебереги!
А не то, с ноги поднявшись левой,
Щуря потускневшие зрачки,
Вдруг проснёшься нудной старой девой,
Полной злобы к людям и тоски.

В этом назидательном восьмистишии обращает на себя внимание один пункт: переход от «девчонки», то есть существа объективно незрелого, несовершеннолетнего, к переспелой «нудной старой деве» совершается одномоментно. Есть недозрелость девчонки, есть перезрелость старой девы. Зрелости девушки, готовой к брачным отношениям, нет. Девчонка обязана принять важное решение, понести важные обязательства, ещё будучи девчонкой. Ребёнком.

Вообще девчонки, девчата советской поэзии -- это крупная неисследованная тема. У моей любимой Людмилы Татьяничевой есть патетическое стихотворение «Русская девушка»:

Ей восемнадцать лет, не боле.
Вишнёвый рот,
Лучистый взгляд.
Как у берёзки в чистом поле,
Красив и прост ее наряд.

Ещё пара куплетов в том же панегирическом роде, героиню даже сравнивают с царицей, и внезапно:

У всех девчонка на примете —
Строга, приветлива, скромна...

Будь ты хоть царицей, а всё девчонка. С суффиксом -онк, придающим слову уничижительное значение. Выход из приниженного состояния девчонскости только один: в брак и половую близость с Единственным. Если мужчин в твоей жизни будет много (кто, кстати, решает, много их или ещё нет?), тебя будет мучить тоска. Если мужчин в твоей жизни вообще нет, тебя будет мучить тоска. Единственное средство от тоски -- муж и лебединая верность, то есть постоянная тревога. Вспомним Юлию Друнину:

Жёнам — ждать.
Что ж, им привычно это.
Ждать с собраний, со свиданий и с войны.
Жёнам — ждать.
Мужьям задерживаться где-то —
Такова «профессия» жены.
Ждать. Метаться из угла да в угол
С нетерпением, со страхом и с тоской...
Если женщина и вправду лишь супруга —
Трудно ей с «профессией» такой!

Опять тоска, что ж ты будешь делать! Но вернёмся к Ошанину. Вне всякого сомнения, у самого мэтра были и знакомые вполне счастливые жёны, ведшие до брака не совсем воздержанную жизнь, и жизнерадостные, активные старые девицы. Но в данном конкретном тексте он предпочёл ими пренебречь. Несомненно и обратное: нудной, потускневшей, озлобленной и полной тоски можно было оказаться, и состоя в законном браке. Больше того, супружество не гарантия от потускнения. Люди стареют, люди устают. Советская девушка была обречена болтаться, как зёрнышко промеж двух жерновов, между "береги честь" и "не перебереги себя". Шаг влево, шаг вправо -- моральный расстрел.

Интересно, работало ли это и насколько работало.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив