НОВЫЙ РУССКИЙ ПРОТЕСТАНТИЗМ

pretre_philippe — 29.03.2012 Статья Виталия Каплана «Новый русский антиклерикализм», опубликованная 21 марта, в целом верно описала подоплеку некоторых страхов перед скорее мнимой, чем действительной клерикализацией современного российского общества. О первых двух родах страхов – перед новой «православной инквизицией» и перед верующими людьми, с которыми не всегда легко найти общий язык по некоторым темам, - рассказано весьма точно. Вызывают, однако, некоторое возражение рассуждения автора о третьем роде страха, по словам Виталия, «самого горького»: «Страх, что в этой самой Церкви, в этой самой вере действительно что-то есть. Действительно есть Истина — несмотря на жирных попов в иномарках, президентов со свечками, ценники на крещение и отпевание, конфликты с музеями и прочие кошмары. А если там Истина, то нужно же как-то определяться... невозможно станет жить так, как будто ее нет».

Здесь все-таки надо отметить, что истина не в конкретной организации, а во Христе и Духе Святом, который есть «Дух истины». Тогда как любая церковь, и в глобальном, и местном масштабе, это мы все вместе, и каждый из нас в отдельности. Но все мы нуждаемся в спасении и преображении, все не идеальны и все находимся лишь на пути к этой истине. В лучшем случае церковь как община, как объединение людей может служить важным указателем к этой истине или связующим звеном с ней. Но не всегда вокруг нас реализуется именно этот лучший случай. И, как заметил Иисус, «всякий, кто от истины, слушает гласа Моего» (Ин. 18, 37). А тот, кто бы какое угодно высокое положение ни занимал в иерархической структуре Церкви, не поступает по истине, если его слова и дела расходятся с истиной евангельской. Лично у меня есть неплохой опыт последних лет в дискуссиях с самыми разными людьми, в том числе с так называемыми «невоцерковленными верующими», приобретшими отрицательный опыт при попытке вхождения в Русскую Православную Церковь в течение двух последних десятилетий. Они могут признавать во Христе ту высшую истину, которая открылась человечеству 2000 лет назад, когда «Слово стало плотью и обитало с нами, полное благодати и истины» (Ин. 1, 14). Но при этом они не видят никакой необходимости связывать свою жизнь с современной РПЦ именно потому, что не видят явного воплощения этой истины среди современных верующих так, как она осуществлялась ну если не в самом Христе (понятно, что это идеал), а в первохристианских общинах во время гонений, или даже в недавнее время исповедничества веры в советскую эпоху, когда Церковь была еще притесняемой, а сочувствие к ней среди интеллигенции было куда большим, чем сейчас. Они искренне боятся внедрения в современных школах Основ Православной Культуры хотя бы потому, что не уверены за конкретных людей, которые возьмутся преподавать этот предмет: не будет ли от таких уроков больше вреда для детей, чем пользы? Они боятся связывать свою жизнь с современной РПЦ именно из христианских соображений, в том числе ради спасения души и во избежание многочисленных соблазнов для самих себя и для детей. Я бы охарактеризовал это явление, вместе с носителями такого мировоззрения, как новым русским протестантизмом. И он, безусловно, антиклерикальный, но корни этого антиклерикализма гораздо глубже, нежели у того типа людей, который затронут в своей статье В. Каплан. Протестантизм вообще в христианской истории возник на многие злоупотребления и крайности в церковной жизни, которые накопились за много сотен лет в католицизме. Но было бы большой ошибкой считать, как многие православные делают до сих пор, что все эти злоупотребления были где-то там, на далеком Западе, а у нас на Святой Руси ничего подобного не было. Увы, было, пусть и не в таких масштабах и пропорциях. Преподобный Иосиф Волоцкий или архиепископ Геннадий Новгородский не считали для себя зазорным брать пример для усмирения еретиков в методах испанской инквизиции: «Геннадий призывал к беспощадному истреблению еретиков. У Геннадия в этом вопросе были прямые инструкторы с латинского Запада» (1). Печальные страницы русской истории могут также поведать о жестоких преследованиях ревнителей старого обряда после русского раскола середины XVII века. Кроме того, стоит задуматься о том, почему Русскую Церковь на рубеже XVII – XVIII веков постигло своеобразное «пленение» под государственной опекой. Обычно церковную организацию здесь принято выставлять как потерпевшую сторону: петровские реформы сделали её лишь некоторым «ведомством» наряду с прочими государственными институтами. Но случайно ли, что Петр первый вдохновился в своих реформах примером протестантского примата в государственной власти, позаимствовав его в Англии или Голландии? Секуляризация общественной жизни шла уже до Петра, это был неизбежный и объективный процесс. К примеру, при царе Алексее Михайловиче было принято новое Уложение о наказаниях 1649 года. Как пишет А. Карташев, «было что-то противоестественное, в духе азиатских теократий, в том, что не государство, а сами церковные власти «судили и рядили» свое население по всем гражданским тяжбам и преступлениям. Иерархия еще не могла постигнуть всей уродливости этого архаического права. Правда, категория дел специфически уголовных, насильнических (кража, разбой, убийство) была искони в руках тиунов и бояр государственных. Но по всем остальным цивильным делам архиереи и монастыри судили и рядили своих людей сами. Т.е., кроме духовенства и монашества, что само собой разумеется, церковные власти судили и всё мирское население их поместий. Штрафовали и сажали в свои тюрьмы и организовывали для арестантов принудительные трудовые повинности» (2). То есть, в русской истории были реальные времена, когда государство было по-настоящему клерикальным, и к тем временам возвращаться не хочется никому, в том числе большинству самих верующих РПЦ. И более светским российское государство стало отнюдь не в 1918 году, после декрета об отделении Церкви от государства и школы от Церкви, а еще при Петре или Екатерине Второй, если вспомнить земельную секуляризацию 1764 г. Процесс отчуждения образованного слоя от Церкви активно пошел именно в XVIII столетии. И вряд ли стоит винить здесь только идеи века Просвещения, которые, бесспорно, имели место, - само духовно-нравственное состояние церковной жизни было тогда весьма далеким от христианских начал. Можно, конечно, возразить, что оно вряд ли когда было к ним близким и раньше, а обратное было скорее исключением из правил. Но чем дальше развивалась мировая история, тем менее нормальным в глазах общества казалось то, что могло казаться еще век-другой назад допустимым. Протестантизм по многим причинам не мог возникнуть в раннем средневековье, но как организованная сила появился на исходе позднего, когда появилось книгопечатание, и многим грамотным людям стало доступно Писание для личного чтения и размышления над ним, а не только в церковном собрании при определенном способе толкований, как это было раньше. Когда при самостоятельном чтении Писания стало гораздо более ясно, что многие церковные служители сели на седалище Христовом совершенно аналогично, как на Моисеевом книжники и фарисеи, обличаемые Христом (см. Мф. 23, 2-4). В русской истории некоторое повторение того, что происходило на Западе, имело место с опозданием лет в 300-400, когда в конце XIX в, но в особенности после 1905 г. и выхода царского манифеста о веротерпимости довольно значительная часть сельского русского населения начала примыкать к баптистам или штундистам (3). Николай Зернов, известный православный богослов и писатель, покинувший Россию в 1921 г. не по своей воле, отмечал, что в последние десятилетия перед революцией 1917-го престиж государственной Церкви упал настолько, что российской интеллигенцией «православная Церковь отметалась как часть старого строя, потому что не смогла помешать росту самодержавия и тем самым увековечила несправедливость и неравенство, царившее в русской политической системе» (4). С ним во многом перекликается мнение митрополита Евлогия (Георгиевского), писавшего в своих воспоминаниях: «Тяжелые впечатления раннего моего детства заставили меня еще ребенком почувствовать, что такое социальная неправда. Впоследствии я понял, откуда в семинариях революционная настроенность молодежи: она развивалась из ощущений социальной несправедливости, воспринятых в детстве. Забитость, униженное положение отцов сказывались бунтарским протестом в детях. Общение с народом привело меня с детских лет к сознанию, что интересы его и наши связаны» (5).

За последние 20 лет нового церковного возрождения было повторено, увы, много из тех ошибок прошлого, которые обусловили массовый отход из рядов Православной Греко-Российской Церкви столетней давности. История мало кого чему учит. В таком случае неизбежно будет шириться как русский антиклерикализм с его «сладким» или «кислым» страхом, в терминах В. Каплана, так и новая разновидность русского протестантизма среди интеллигенции, основывающаяся на почве исторического русского православия, но не связывающая себя с определенной протестантской конфессией, как это было раньше, а позиционирующая себя как внецерковное или надконфессиональное, в частности, экуменическое христианство (стоит отметить, что само экуменическое движение в начале ХХ века возникло среди протестантов). Тому как раз немало способствует широкое распространение интернета, при котором мир удивительным образом суживается, информационный обмен обо всех явлениях общественной и церковной жизни в разных частях христианского мира распространяется молниеносно, а былые границы между разными христианскими исповеданиями становятся в глазах многих людей куда более условными и размытыми. Но одновременно с экуменическим «широким» христианством по типу англиканской Broad Church набирает силу и охранительное, фундаменталистское течение среди русских православных, которые также встают в оппозицию сложившейся в последние десятилетия официальной церковной структуре, в том числе и за участие РПЦ в экуменическом движении. Голос охранителей слышен еще громче, и периодически кто-то из них уходит в раскол, как было с епископом Диомидом в 2008 году или тремя клириками Ижевской епархии год назад. Оттого, как нынешнее священноначалие РПЦ сумеет ответить на эти вызовы и пойдет ли на давно назревшие преобразования внутрицерковной жизни, взяв хотя бы за основу большинство решений Собора 1917-18 гг., до сих пор так и не исполненных, будет во многом зависеть будущее русской Церкви как основной конфессии нашей страны. Пока же создается впечатление, что многие иерархи РПЦ либо не знают, что со всем этим делать дальше, либо привыкли действовать старыми административными методами, что лишь загоняет проблемы внутрь, но по-настоящему не разрешает их.

1. Карташев А. Очерки по истории русской Церкви. М., Наука, 1991, т. 1, сс. 495-496.
2. Там же, т. 2, с. 138.
3. Шту́нда (Штундизм; от нем. Stunde — час, для чтения и толкования Библии) — общее название для христианского движения протестантской направленности, получившее распространение в России в XIX веке в среде немецких колонистов, а также части населения южнорусских губерний.
4. Зернов Н. Русское религиозное возрождение ХХ века. Париж, 1991, с. 21.
5. Митрополит Евлогий (Георгиевский). Путь моей жизни. http://www.pravbeseda.ru/library/index.php?page=book&id=721

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• По теме
• Архив