Немцы, оккупация и мародерство

vba_ — 21.11.2017 После выступления мальчика в Германии все стали обсуждать войну, пленных, мародерство, оккупацию. У меня тоже есть, что добавить на эту тему. Из первых рук, но, боюсь, не в масть будет. Мимо мейнстрима.

Таня, старшая сестра жены, свояченница моя, приезжала к нам во Францию, и часто семейным воспоминаниям они с женой предавались. Они с ней ростовчане, а Татьяна, она ребенком в оккупации осталась с бабушкой. Немцы, как известно, Ростов брали два раза, оба раза очень быстро, но в первый раз ненадолго. Обороны оба раза не было, бежали с большой скоростью. Когда армия в первый раз город стремительно покинула, не взорвав даже мост через Дон, то все склады и пакгаузы оставили открытыми, и, вроде бы, даже армейское командование призвало население всё разграбить, чтобы не досталось немцам (это, конечно, проверить сейчас трудно). Ну, население не заставило себя долго уговаривать и рвануло. Таня весьма живописно разрисовала, как по их улице бежали люди с разными товарами, в зависимости от того, на какой склад попали - кто макароны пер, кто мешок с сахаром, кто мануфактуру. В емкости с постным маслом утонул мужик один, не смог выбраться по скользким стенкам.

Еще отступающие призывали население запастись водой, потому что перед немцами будет взорван водопровод. Но его не взорвали, наверно, не успели второпях.

Немцы, когда вошли, сразу объявили, что изымать утащенное не будут, но в переходный период никаких магазинов не будет, деньги тоже пока ходить не будут, а на городских рынках будет натуральный обмен. Кто, скажем, затарился сахаром, сможет менять его, например, на консервы. Бабушка тогда подсуетиться со складами не смогла, но дома был давний большой запас хороших ниток. Нитки эти удачно менялись на продукты.

Более серьезные материальные потери начались во вторую оккупацию. У них был хороший кирпичный двухэтажный дом, лучший в квартале, на склоне, обращенном к Дону. Немцы опасались становиться на постой в таких домах, там на чердаках или в больших подвалах могли прятаться партизаны. Предпочитали одноэтажные простые халупы. Но дом посещали, обычно в поисках продуктов. Подходили, например, прикладывали указательные пальцы к голове и говорили - му-у-у. Это значило, что ищут молоко. Бабушка на ломаном немецком объясняла, что это дом городской, корову негде держать.

Одна из главных потерь состоялась, когда один немец забрал прекрасно изданные "Сказки братьев Гримм" на немецком языке. Танька на немецком не читала, но там были роскошные цветные картинки, проложенные папиросной бумагой, на атласных страницах с золотыми краями. Короче, она уцепилась за этих братьев и начала дико орать, а бабушку чуть не хватил удар от страху. Но немец попался спокойный, хоть и настырный. Он одной рукой продолжал тянуть книгу, а другой вынул из внутреннего кармана фото своей дочки и начал втирать, что это Танька делает подарок своей немецкой подруге вот тут на фотке. Война же скоро кончится, и немецкая подруга тоже сделает Таньке какой-нибудь подарок. А пока, в залог дружбы, пусть Танька возьмет шоколадку, которую он достал из другого кармана. Так остались без братьев Гримм.

Потом была еще небольшая потеря, когда уже другие немцы забрали патефон. Хотели забрать еще и пластинки, да они были тяжелые, и завоеватели плюнули на это дело.

Правду сказать, немцы не только грабили, иногда делились. У соседей стоял немец, он мастерски делал всякие поделки для многочисленных местных детей. Его потом ночью зарезали партизаны. В ужасе прибежала соседка Софрониха, большая, между прочим, сволочь, и сказала, что у Танькиного с бабушкой дома лежит убитый немец. Вообще-то, немец лежал, скорее, у дома Софронихи, поэтому это у нее должны были быть проблемы, а не у бабушки. Но тут уже некогда было базарить с этой паразиткой, пришлось той же ночью обоим домам мобилизоваться и немца быстро закопать на задах, где начинались огороды.

Был, правда, еще один случай, когда ночью у дома застрелили двух немцев, прямо под Танькиными окнами. Но тут были выстрелы, поэтому прятать трупы смысла не имело. Однако весь квартал и здесь себя проявил, сняв за ночь с убитых сапоги, натурально, часы, и вывернув у них все карманы. Зачем-то забрали и семейные фотографии. Утром явилось немецкое начальство и грозно сказало, что на этот раз аборигенов прощают, потому что убийства это были проделки пришлых партизан, но если такое повторится, то пусть пеняют на себя, erschiessen и всё.

А потом на той же улице убили уже двоих партизан, они лежали долго, немцы не разрешали хоронить. Но это было холодное время года.

Вообще-то, отношение немцев было иногда непредсказуемо. В дом повадились ходить двое немцев, они иногда выменивали что-то на продукты. Потом как-то зашли и объяснили, что больше не придут, их отправляют на помощь Сталинграду. Оставили бабушке мыло, Таньке шоколад и хлебные брикеты. У немцев был герметично упакованный прессованый хлеб. Когда упаковку разрезали, хлеб как бы надувался, увеличиваясь в объеме. А как же вы пойдете без хлеба, спросила бабушка. Хлеб не нужен, сказал один немец, приставил палец к своей груди и добавил "пиф-паф".

Потом наши подошли близко, и их дальнобойная артиллерия стала лупить от Батайска через Дон как раз по склону правого берега, где стоял их дом. Однажды по их улице вдруг побежали немцы, стали стучать в каждый дом и объявили, что скоро будет русский артналет и пусть все собираются, солдаты их уведут в глубь города. Зачем немцам это было делать, непонятно. Бабушка свернула большой узел, положила туда ценный будильник, взяла Таньку, и они всем кварталом пошли вроде как под конвоем. Когда они поднялись на более высокие улицы, вдруг стал сильно звонить будильник. Сразу подскочили солдаты, снимая автоматы, бабушка растерялась и сказала Таньке:
- Меня сейчас, наверно, расстреляют, иди к бабушке Любе, адрес ты знаешь.
Но солдаты оказались хладнокровными, один пнул сапогом узел, и будильник заткнулся.

Обстрел, действительно был, и много домов разлетелось, но их дом устоял, только трещину дал. Я ее хорошо помню, трещину.

После этого обстрела из дома пропал хороший ковер. А потом, как-то, залезши на дерево, Танька увидела этот ковер во дворе у Софронихи. На Софронихе, конечно, пробы ставить негде, но не исключено, что этот ковер немцы сами ей притащили. Немцы стояли у Софронихи очень часто. Дело в том, что она сама, дочка ее и внучка были богато наделены от природы мощными южнорусскими формами. Поэтому немцы старались с ними дружить. Другая соседка, Шурка-бреховка, уверяла, что, когда вернутся наши, всю эту семейку за это расстреляют, но ошиблась. Дочку Софронихи не только не расстреляли, но она даже вышла замуж за известного в округе мужика по кличке Ванька-повар. Ванька-повар был завидным женихом, потому что, хоть и сильно поддавал, но при этом работал на мясокомбинате и прекрасно умел воровать мясо. На проходной обычно заставляли поднимать руки и ощупывали туловище и ноги, так как малоопытные работники пытались выносить мясо, висящим между ног. А ноу-хау Ваньки-повара заключалось в том, что он выносил мясо в рукавах, прикрепив его резинкой на манер той, что поддерживают варежки у детей. Это изобретение принесло ему большие дивиденды.

Так что, в целом, хотя братьев Гримм очень жалко, да и ковер с патефоном тоже на дороге не валяются, надо признать, что немцы потеряли в Ростове гораздо больше.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив