В марте этого года Владимир Путин на заседании Совета по межнациональным отношениям предложил следить за количеством детей мигрантов в российских школах, чтобы «не формально, а фактически глубоко адаптировать к российской языковой среде», и не только к языковой, но и «к культурной вообще, чтобы они могли погружаться в систему наших российских ценностей».

С одной стороны, проблема действительно существует, и браться за ее системное решение нужно давным-давно. С другой стороны,

Конечно, если в классе для большей части учеников язык обучения неродной — они и хуже учатся, и хуже адаптируются в школе и в социуме. Никто толком не знает, какой процент можно считать предельным; эксперты называли мне цифру в 30%. При этом в школах Московской области, например, есть классы, едва ли не полностью укомплектованные детьми, для которых русский неродной. Обычно принято говорить о них — «дети, плохо (или «слабо») знающие русский язык». Но «плохо» — это совершенно ненужное оценочное суждение. Специалисты предпочитают термин «инофоны».

Однако не стоит считать, что дети с неродным русским, или инофоны, в российских школах — это исключительно дети трудовых мигрантов из двух-трех бывших советских республик. В московской школе, например, могут учиться дети из семей самого разного гражданства, достатка, образовательного и культурного уровня: от беженцев из Афганистана до британских экспатов, от российских граждан из Чечни или Дагестана до сотрудников северокорейского посольства. Общее у них то, что язык обучения для них неродной — и что наша система образования не очень знает, что с ними делать.

История

Нельзя сказать, чтобы об этой проблеме узнали только сейчас. Первые попытки справиться с ней предпринимались еще в девяностых, когда стало ясно, что трудовых мигрантов, в особенности из стран СНГ, в России становится все больше, а их детей в соответствии с принятым в 1992 году Законом об образовании школы нашей страны обязаны принимать.

Еще в 1994 году московский департамент образования разработал Концепцию содержания образования московских школ с этнокультурным компонентом. Обычно их появление инициировали диаспоры: сначала обращались в правительство Москвы с просьбой об открытии воскресного культурно-образовательного центра на базе какой-то школы; потом, если учеников было достаточно, в школе открывали специальные классы с этническим компонентом, а потом и вся школа могла стать таковой.

В этих школах преподавание велось на русском языке, но дети могли заниматься и своим родным языком, а те, у которых родной язык русский, — выучить армянский, азербайджанский, грузинский, литовский или татарский языки.

В 1988 году в Москве было четыре школы с этнокультурным компонентом, а к 2008 году их число выросло до 80. Правда, значительная часть таких школ в Москве — школы с русским этнокультурным компонентом (с изучением русского фольклора, праздников, истории, с хором и проч.).

К 2014/15 учебному году число школ с этнокультурным компонентом сократилось до 50 и в последующие годы продолжало снижаться. По данным «Мела», сейчас их не десятки, а единицы (мы запросили данные о нынешнем их количестве у департамента образования Москвы, но не получили точного ответа). Причина в том, что с началом объединения московских школ в крупные комплексы концепция школ с этнокультурным компонентом уступила место идее принудительной инклюзии.

и уже там обеспечить детям с особыми образовательными потребностями (а русский как иностранный — это тоже таковая потребность) необходимые условия обучения.

С 2006 года в некоторых школах Москвы по инициативе департамента образования создавали «Школы русского языка», где дети-инофоны получали необходимую языковую подготовку; к 2015 году они работали в семи школах и получали особое финансирование. Но прошедшая в Москве реорганизация и объединение школ в большие комплексы повлияла на них не лучшим образом. Вместо целевого финансирования конкретных программ появились нормы подушевого финансирования, а они, хотя и дают школе дополнительные деньги за каждого ученика-иностранца, но на какие цели школа их потратит — зависит от администрации. Специальные программы для инофонов и обученные работе с ними учителя к этим деньгам автоматически не прилагаются.

Так что сейчас ни в Москве, ни в других регионах страны реально работающей системы помощи детям-инофонам в системе образования нет — она остается уделом отдельных энтузиастов.

Департамент образования Москвы на наш запрос об этом ответил так:

В последнее время некоторые регионы (в первую очередь Калужская область) начинают создавать собственные программы, и Министерство образования даже присматривается к их опыту, но до решения проблемы на федеральном уровне еще далеко.

На подступах к школе

Сейчас родители-мигранты, приводя детей в школу, сталкиваются с множеством проблем. Конечно, Закон об образовании (пп. 2 ст. 5) утверждает, что право на образование в нашей стране «гарантируется независимо от пола, расы, национальности, языка, происхождения, имущественного, социального и должностного положения, места жительства, отношения к религии, убеждений, принадлежности к общественным объединениям, а также других обстоятельств».

Как правило, школы принимают заявления о зачислении детей, имеющих регистрацию (в случае мигрантов — поставленных на миграционный учет), на закрепленной за школой территории, с 1 февраля до 1 июня.

В таких случаях местные образовательные власти должны найти ребенку место для учебы.

В большинстве регионов страны заявление о приеме детей можно подать прямо в школу, но в Москве, Московской области и Петербурге это можно сделать только через портал госуслуг. Мало того что не у каждого мигранта есть доступ к интернету и смартфон — но для определения ребенка в школу порталы в нарушение Закона об образовании требуют регистрации по месту жительства. Иногда мигрантам удается дойти до суда и даже выиграть дело. Но до суда, однако, доходят единицы. Ведь для многих оказываются непосильными даже первые шаги: миграционный учет, доступ к интернету, поиск школы, готовой принять ребенка. Некоторые семьи и не стремятся учить детей: зачем, если ребенок может помогать дома с младшими или на работе.

В своем запросе «Новая газета» спросила департамент образования, «как именно следует поступать тем родителям-мигрантам, которые хотят записать детей в школу, но не имеют московской регистрации и, соответственно, не могут это сделать через портал госуслуг и портал mos.ru». Пресс-служба департамента ответила так:

Департамент образования — «Новой газете»

«Что касается приема детей в московские образовательные организации, то он осуществляется на основании электронного заявления, которое родители заполняют на официальном сайте мэра и правительства Москвы. Также им необходимо предоставить в школу перечень документов, которые подтверждают сведения в электронном заявлении:

Когда местные уезжают

Школы, особенно в районах, где живет много мигрантов, не очень хотят принимать их детей не только потому, что не умеют их учить. Скорее потому, что опасаются вместе с детьми получить множество проблем — от этнических конфликтов в классе до общего снижения успеваемости в школе.

«У нас есть школы, где много мигрантов, — говорит Ирина Белоусова, руководитель работающего в Калужской области проекта «Одинаково разные» Благотворительного фонда поддержки и развития образования «Новый учитель». — Но это пока не иммиграционные анклавы, как в Европе или Америке, то есть такие городские кварталы, в которые опасно заходить людям других национальностей. Такого у нас пока нет, и допускать этого нельзя. А случиться такое может, и именно из-за школ. Ведь школа формирует сообщество вокруг себя, особенно в маленьких населенных пунктах. В Калужской области есть поселки, откуда уезжают местные жители: туда на протяжении десяти лет приезжают на работу мигранты, их дети идут в школы, наконец, процент мигрантов в школе достигает, скажем, тридцати. В результате у всей школы низкие образовательные результаты, и это становится дополнительным основанием для переезда местных жителей».

Анастасия Кузина, координатор программ «Младшая школа» и «Подготовка к школе», и Ольга Павлова, координатор программы «Профильные предметы» работающего в Москве Интеграционного центра для детей беженцев и мигрантов «Такие же дети», делятся похожими наблюдениями: «Статистики у нас нет, но мы видим, что в Московской области внезапно возникают районы — например, Красногорский район на северо-западе, район рынка «Садовод» на юго-востоке, которые в основном заселены мигрантами. Они селятся рядом с рабочими местами или переезжают из Москвы в Подмосковье, где более дешевое жилье. В некоторых районах Подмосковья учителя и директора говорят, что в набранных первых классах половина детей не говорит по-русски. На местных форумах родители обсуждают, что пора забирать своих детей».

«Важно, чтобы дети учились вместе, но если класс состоит только из детей с неродным русским, у них меньше возможностей изучать язык, — замечает Екатерина Алимова, директор АНО «Дети Петербурга». — Важно, чтобы дети общались, чтобы не было перекосов».

Владимир Путин на заседании Совета по межнациональным отношениям как раз требовал не допустить в российских школах ситуации, которая существует в других странах:

Ольга Павлова уверена: «Проблема, безусловно, есть, но ее нельзя решать недопуском детей в школы. В значительной степени это проблема миграционных властей. И в школах, где сталкиваются с такой проблемой, ее можно и нужно решать. Когда люди ездят учиться за границу, они часто видят, что перед вузом или школой — адаптационный год языковых курсов. Это же можно организовывать и у нас на базе школ. Ведь в школах же есть дополнительные занятия для дошкольников, которые собираются в первый класс, — можно сделать такие же занятия для тех инофонов, которые собираются поступать в школу. Их не обязательно группировать по возрасту, можно группировать по уровню знания русского языка».

В школе

Даже если семья хочет учить ребенка и школа готова его принять, это вовсе не значит, что на этом его проблемы кончаются. Екатерина Алимова:

Подросток отказывается сидеть в классе с малышами. Формально школа не нарушает закон, но создает условия, при которых ребенок не может пойти в школу».

Ребенку могут предложить учиться на несколько классов ниже не только из-за того, что он не владеет русским языком, но и из-за расхождения в школьных программах: многое приходится наверстывать. Чем старше ребенок, тем меньше вероятность, что этот подход сработает. При этом, как правило, в школах нет специально подготовленных учителей русского языка как иностранного. На уроках ребенок ничего не понимает, скучает, начинаются проблемы с поведением. Обязанность заниматься с ним русским языком возлагается обычно на школьного словесника — и так едва ли не самого загруженного учителя. У словесника нет ни программ, ни пособий, ни методик — а главное, ни умения, ни желания заниматься навязанной ему работой, которая к тому же не всегда оплачивается.

Наконец, в классах начинаются конфликты — обычные в детской среде, но быстро перерастающие в межэтнические, если в классе сидят за соседними партами дети разных народов. Масла в огонь подливают родители и даже учителя:

Уровень ксенофобии в обществе высокий, и на детях в классе это тоже сказывается. Но родители заступаются за них редко: они чувствуют, что раз их ребенка вообще взяли в школу, то они не вправе роптать.

Ольга Павлова замечает: «Важно понимать специфику таких семей: они находятся за чертой бедности, им часто нужна серьезная поддержка. Этот сегмент родителей чувствует себя особенно уязвимо. Они считают, что если их ребенка бьют в школе — они не могут выражать недовольство. Они не контактируют с учителем, потому что не говорят по-русски. У них может быть суточная работа, и чтобы поговорить с учителем, свободное время родителя должно совпасть со временем учителя, он должен взять с собой переводчика. А в школы не пускают посторонних людей, и если у него нет сертификата переводчика, его могут не пустить. То есть, чтобы просто состоялся диалог родителя с учителем, нужны дополнительные серьезные усилия».

В общем, даже если ребенок-инофон попал в школу — рано или поздно школа или семья говорит «мы больше так не можем» — и ребенок вынужден перейти на семейное обучение или просто бросает учебу.

Международная практика

Россия — не первая страна в мире, которая сталкивается с проблемой «как учить детей мигрантов». Во многих странах существуют конкретные схемы, позволяющие адаптировать детей к школе и обществу.