МОЙ ВЕЛИКИЙ ПРОРЫВ.

my_first_time — 13.11.2013 Это история одного великого прорыва. История про то, как я поехала в качестве студентки по обмену в Америку, пройдя региональный конкурс.

Десятый, предпоследний класс был просто адом. Школа с углубленным изучением английского языка, самая сильная в городе. Сейчас это – гимназия, куда без мохнатой лапы, вальяжно пересчитывающей котлетку денег, фиг пробьешься.
Углубляли нас не только по английскому, поэтому годы обучения слились для меня в один мутный, бурлящий поток информации, которая, не имея возможности полностью поместиться и без того максимально раздувшуюся голову, мощными толчками в унисон с сердцебиением выливалась наружу из ушей. Десятый класс был также заключительным в художке, и я, пыхтя натужно, как ломовая лошадка, везущая хворосту воз, шла на красный диплом. Этот же год стал годом моей первой любви. Есть Бог на свете, шарахнула она по ушам в мае, когда большинство экзаменов уже было успешно сдано, иначе я бы загремела в желтую больничку с радостным звоном, как старое ведро без ручки по лестнице.

Но сначала был год. Учебный. Адские девять месяцев пахоты. Убийственной, мозгосжирающей работы. Распорядок дня был примерно следующим. Вначале школа. Потом домой на обед, где я проводила полчаса в рыданьях тупо от усталости. Десять минут на «покушать» и – в художку. После художки -  к бабушке. От ДХШ до бабушки было ровно 20 минут ходу. С ней жила моя старшая сестра, которая меня и натаскивала по английскому. Я только сейчас осознаю, что она положила свое время и амбиции на алтарь моих будущих профитов. Она так же параллельно шла по аналогичной программе – только студенческой. И не прошла. Хотя была одной из первых.
Но вернемся к английскому. Сказочный язык въедливой старушки Марпл и Сида Вишеса. Особенно прекрасными отзвуки его кажутся долгими зимними вечерами при неверном свете свечи. Почему свечи? Встречный вопрос – а вы знаете, что такое «веерные отключения»? Те, кто бывал на «северах», отлично знаком с этим чудным словосочетанием. Это когда город накрывает снежным бураном, и обрывает к черту все провода. Коммуникации говорят «Адиёс!» и делают ручкой. И тогда в городе свет и воду дают по часам. Три часа есть свет, но нет горячей воды. Следующие два часа нет воды горячей, но есть свет. Или воды нет совсем. Или нет воды и света, а потом сразу есть. Масса чудных февральских вариаций на самый изысканный вкус. Поэтому талмуд ТОЕФла приходилось частенько читать при свече. Читать-зубрить. Зубрить-повторять. Бам-бам-бамм – бьют бабушкины старые часы с маятником, духота давит на тяжелые сонные веки.
Я была «темной лошадкой». Одной из лучших учениц класса я стала лишь в конце восьмого. Потому что в первой четверти восьмого я принесла ровно восемь троек в дневнике. И мама рыдала беззвучно на кухне, меся мокрый насквозь фартук дрожащими от бессилия руками. Я это до сих пор помню. Она – не помнит. А я помню. Эта картинка, запавшая в мое сердце навсегда, так двинула мне по ушам, что к концу учебного года меня все учителя уже в подол юбки целовали, как «прорыв года». Но это было на два года раньше. И это другая история.
Так вот, вернемся к «темной лошадке». Да, я была без году неделя «прорыв года». Киндер-сюрприз. В табеле – четверки и пятерки в соотношении фифти-фифти. Но на этот конкурс пошли все самые сильные. Отборное мясцо. Все наши будущие медалисты. Серебро и золото нашей школы, города, области. Честь и совесть, грамотами весь туалет обклеен. По большому счету, основные бои без правил были даже не между студентами -  между двумя учителями – моей Холецкой и холмской Шкель. Два заслуженных учителя. Лучшие учителя области, в медалях вся спина, бо на груди уже места немае. Это было месиво кровавое. Это был не конкурс – борьба за статус. Но, к сожалению, я не ощущала никакой поддержки. Мою учительницу легко понять – на меня просто тупо никто не ставил. Да, хорошо учится девочка. Почти два года, хехе. Ну и что. У нас есть медалисты. Только беспроигрышные ставки. И когда вражеский военачальник Шкель чуть ли не под дверью ползала возле аудитории, чтобы подслушать, почувствовать, вынюхать хоть каплю информации, которая поможет ее птенцам, я лишь огребла один-единственный суровый окрик в промежутках между уроками в ответ на простой вопрос. Больше не подходила. Да я и сама не сильно-то верила в успешность данной эскапады. Просто пахала, как лось. На веру и надежду уже времени не оставалось.
На первом адовом круге вылетели все любители. На втором остались твердые хорошисты, но и их вымело поганой метлой. Я чудом удержалась. Остался третий. Интервьюирование. И тут ТОЕФЛ по боку. Насколько у меня бедный разговорный, я даже не подозревала. У нас была очень жесткая программа. Мы учили историю Америки вперемешку с ее ископаемыми и политикой. Знали, как называются ящерицы, живущие на юге Техаса и что предпочитают коренные жители Америки на ужин. Мы могли это оттарабанить на уроке в легкую. Но свободно разговаривать об этом с носителями... Школьный и разговорный языки – это большая разница, как говорят у нас в Южном Тушине.
День Хе. Интервью вечером, поменялась с кем-то из Холмска на мое утреннее собеседование, чтобы им целый день не ждать. Март, что ли. Бреду от бабушки по ледяным дорожкам. Бабушка в центре почти жила, от нее везде удобно было. На выходе сестра сует мне папку с моими рисунками – на, возьми! Будет не о чем разговаривать или запутаешься – покажи рисунки. Расскажи – о чем рисуешь, про что. Время забьешь.
В классе два парня. Америкос и русский. Лежат на диване утомленными солнцем тюленями – весь день слушали, устали. Спрашивают вяло. Я с трудом составляю, леплю фразы, как булыжники во рту ворочаю. За окном морозные сумерки. А у бабушки борщ постный... Хочу домой. Тоска. И безнадега. Достаю папку. А то совсем грустно.
У парней сон слетает напрочь. Они аж подпрыгнули. Роются в набросках, меня даже не слушают. Хотя я честно пытаюсь впихнуть им свое месиво английских фраз в уши.
Выхожу несколько воодушевленная. Ладно, хоть не всухую. Ощущение, как тяжесть скинула. Всегда так накрывает, когда заканчиваешь что-то важное, и результат еще не известен. Ощущение легкости и отупления. Будь что будет. Сдала. Уж как есть. И иду к бабуле кушать борщ. Постный. Со сметаной.

А потом выпускной в художке. Красный диплом с напутствием «за ЭНТУЗИАЗИЗМ».
Как-то раз прихожу домой, а на пороге мама и Мишка. Мишка подпрыгивает, тряся своими пухлыми щечками. А мама просто светится. Как-то очень сильно светится. Ослепляет прямо. Палится по полной программе. Я сразу догадалась.
А в мае – первая любовь. Орущие в кустах котики и водка.
И были тогда траурные майские гимны «Я останусь, если Андрюша не поступит в Хабаровск!», и были тревожные лица родителей, все было. Вселенная справедлива, ей-богу. Андрюша поступил, дай Бог ему здоровья и всяческих благ. А я, за отсутствием романтических альтернатив, двинула за апгрейдом.
Сначала нас заслали в Москву на общие сборы. Недельки на две. А потом – в ЮэС.
И когда после утомительного перелета между клочьев облаков прорезались очертания Нью-Йорка, я плакала. Жалела, дура молодая, свою любовь, которая испарится через год при первой же встрече безвозвратно. И в голове заезженной пластинкой вертелось бутусовское: «Гуд-бай, Америка, о-о, где я не был никогда. Прощай навсегда!» Осознание происходящего до меня дошло чуть позже.
Когда стало кристально ясно, что сбылось. Прорвалась. Вопреки всему. Всем медалистам вместе взятым и отсутствием веры в меня. Четко осознала, что все возможно. Все желания, тайные планы, все то, о чем страшно даже мечтать. Достижимо все. Абсолютно.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив