Мой перевод рассказа Дэвида Фостера Уоллеса.

             

ЗДЕСЬ И ТАМ

           

Посвящается К. Гёделю

     

Примечание: Курт Фри́дрих Гёдель (нем. Kurt Friedrich Gödel; 28 апреля 1906, Брюнн, Австро-Венгрия — 14 января 1978, Принстон, Нью-Джерси) —   австрийский логик, математик и философ математики. Наиболее известен сформулированными и доказанными им теоремами о неполноте,   которые оказали огромное влияние на представление об основах математики.   Считается одним из наиболее выдающихся мыслителей XX века.

                         

                 

                     

"Её фотография кажется мне горькой на вкус. Можно ли поверить в то, что я действительно целую её фотографию? Она бы не поверила, а возможно это бы её расстроило, или скорее всего разозлило. И она бы сказала "Ты никогда не целовал меня так, как целуешь химически горькую старую фотографию. И причины, по которым ты целуешь эту фотографию, никак не связаны со мной, тут дело только в тебе"

               

"Ему не очень-то и нравилось меня целовать".

"На оборотной стороне фотографии, под остатками липкой ленты, которой я аккуратно прикрепил её к стене своей комнаты в общежитии, написаны слова: "Получено 3 февраля 1983 года; имеет ценность с того самого дня".. "

         

"Он не любил меня целовать. Я это чувствовала"

                     

"Не буду спорить с обвинениями в том, что поцелуи с реальной живой девушкой не являются моим самым любимым занятием в романтических отношениях. И дело тут даже не в брезгливости, и не в том замеченном где-то  факте, что целовать кого-то это всё равно как высасывать откуда-то дерьмо с помощью длинной трубки.  Для меня это скорее своего рода глупость. Я чувствую себя глупо. Я настолько близко соприкасаюсь с девушкой, что поцелуй искажает наши губы, носы наши тоже вовлечены в процесс и изгибаются. Это выглядит словно мы корчим друг другу рожи. И в тот момент, когда она была рядом, да, у меня возникало ощущение, что я нахожусь где-то ещё. Это была как защита от самого себя. Правда это касалось не её, а лишь меня самого. Однако знайте, что когда её не было поблизости, я мечтал о том времени, когда  наконец смогу  поцеловать её снова. Я постоянно думал о ней. Она целиком заполняла все мои мысли."

                       

"А что насчет моих мыслей?"

               

"Однако если быть до конца откровенным, то я не испытывал ни малейшей застенчивости, когда целовал её в любые другие места: медленно и,  как я быстро понял, именно так, как ей очень нравилось. И она не таясь открыто признавалась, что ей это нравится.  Она признавалась, что специально прикрывает лицо подушкой, чтобы не напугать своим криком людей, живущих в других квартирах. Я знал её. Я знал каждый изгиб, впадину, входное отверстие и отклик её тела , которое было прохладным, твёрдым, крепким, лишённым всякой талии, немного мальчишеским, но таким волнующим, и быстрым. Быстрым чтобы выгибаться, чтобы свернуться калачиком, чтобы обниматься и цепляться. Я мог решить её как дифференциал и запустить словно двигатель. Только, когда мне требовалось  уходить на занятия, всё загадочным образом "менялось" ".

           
"Я чувствовала, что мне чего -то не хватает".

"Я целовал её горчащее фото. Оно уже стало мутным от поцелуев.  По следам на этой фотографии я теперь знаю очертание своего рта. Получается, что  сама того не ведая, она продолжает давать мне новые знания жизни"

                     
"Мои чувства изменились. Через некоторое время я вдруг обнаружила, что мне чего-то не хватает. Он просто всё время работает над правильно составленными формулами, поэмами и их правилами.  Это было тем, что для него действительно важно. Он говорил, что скучает по мне, но при этом всегда держался от меня в стороне. Я не привереда, но я эгоистка, мне требуется много внимания. И пока мы находились в разлуке,  у меня имелась возможность хоть сколько-то всё обдумать"

                     

"Во время разлуки я постоянно думал о ней, но она сказала "Мои чувства изменились. Что я могу сделать? Я больше не могу быть с Брюсом".  Будто это чувства управляли ею, а не наоборот. Словно её чувства были чем-то вне её самой, неподвластными её контролю, как автобус, которого ей приходится ждать".

                   
"Я встретила человека, с которым мне нравится проводить время. Он обитает в наших краях,  у нас в универе. Я встретил его на занятиях по Статистике.  Полагаю мы сможем стать действительно хорошими друзьями.   Для этого потребовалось время, но мои чувства в итоге изменились. Теперь я больше не могу быть с Брюсом. Это не только из-за него. Это что-то и во мне. В жизни всё меняется."
                             

"Фотография, а по существу мини портрет Сирс, не подходила по размерам ни к одному кошельку. Поэтому я приобрёл для неё специальную папку-рамку из толстого картона. Сейчас она лежит в машине моей матери:  под козырьком над лобовым стеклом пассажирского сиденья вместе с талоном оплаты дорожной пошлины. Я всегда держу окна машины закрытыми, чтобы фотография случайно не улетела и не повредилась. В июне в машине без кондиционера  я всё равно держу окна закрытыми только ради её фото. Что ещё к этому добавить?"

                       

"Брюс, я должен Вам напомнить, что для того, чтобы художественная терапия была хоть сколько -то эффективной, она должна располагать и действовать в строго, если не сказать жёстко, ограниченном структурном пространстве. К ней следует относится как  к тексту, то есть вымыслу, то есть проекту. Вы ощутите беспокойство, когда установите линию отвлечения, которая теперь кажется бесконечной."

                 

"Такая художественная терапия меня не интересует"

                     

"Да, но если Вы помните, то мы решили создать ситуацию, в которой на этот раз Ваши интересы будут подчинены интересам другого".

                       
"То есть она должна стать не просто объектом, но и рецензентом?"

                           

"Мы уже когда-то прошли через доказательство факта такого её устройства, что она является ещё и субъектом"

                       

"Тогда значит высвобождение замысла? Терапевтическая ложь, заключающаяся в том ,чтобы притворяться, что правда это ложь?"

                                   

"Обладание широкой зеркальной перспективой лишает Вас возможности быть эмоционально щедрым".
                   

"Я думаю он должен сделать всё, чтобы почувствовать себя лучше. Я всё ещё очень беспокоюсь о нём. Хотя уже и не так как раньше"

                 

"К концу мая 1983 года её эмоциональный автобус остановился. Тогда я почувствовал в себе потребность убраться куда-нибудь как можно дальше. Окунуться в географию. Я веду закрытую машину моей матери по жаркой межштатовской автомагистрали номер 95 на юге штата Мэн, двигаясь на север в сторону Прозопеи, дома брата моей матери и его жены,  расположенного почти у самой канадской границы. Проезд по шоссе I-95 из Вустера, штат Массачусетс,  даёт мне возможность с комфортом объехать запад Бостона, вдали от Кембриджа, который мне больше никогда  не хочется видеть. Я Брюс, здоровенный, косолапый, блондин, бледный, красногубый парень со Среднего Запада,   двадцати двух лет от роду, только что окончивший Массачусетский технологический институт по специальности электротехника, только что обласканный   различными почётными комитетами, только что вернувшийся с ожидаемым триумфом к своей семье в Блумингтон, штат Индиана, с тем, чтобы получить там резкий удар в пах от некой хладнокровной, крепкой, без талии и так далее,   аспирантки Университета Индианы, объекта моей теоретической страсти, далекой привязанности и почти полной преданности в течение трех лет,   моей будущей невесты по состоянию на последний День Благодарения."

                       

"Всё что я ему тогда сказала было: Как ты думаешь, мы сможем это сделать? Он спросил меня может ли он однажды попросить меня об этом"

                             

"На Рождество я снова был дома: вечером 27 декабря мы пили шампанское, лежа на ее ковре из леопардовой шкуры"

                         

"Я сто раз говорила ему, что это не шкура леопарда:  просто у последнего квартиросъёмщика была собака"

                 

"Мы обсуждали возможные имена для наших возможных детей. Она сказала, что для девочки ей наверное больше всего нравится имя "Кейт" "

                         

"И вдруг получилось так,  словно он внезапно исчез"

                       

"В этот момент она мне заметила, что я внезапно ушёл в себя. В ответ я объяснил, что внезапно, за шампанским, мне пришла в голову идея по-настоящему значительной статьи о применении методов переменных состояния к анализу малосигнальных линейных систем управления.  Этот кусок мог бы составить суть всей моей дипломной работы на выпускном курсе, проект, который занимал и овладевал мной на протяжении уже нескольких месяцев".

                     

"Он проводил время в университетском кабинете своего отца и я не видела его в течение двух дней"

                       

"Она утверждает, что именно с того момента  начала по-другому ко всему относиться. Без сомнения, этот новый парень -специалист по статистике утешал ее, пока я проводил два бессонных дня над статьей, перебиваясь пиццей с кока-колой. Статья в итоге оказалась пустой и неосуществлённой. Я пошел к ней за утешением, но обнаружил её почти враждебной. Глаза её были темны, она молчала и изо всех сил старалась выглядеть несчастной. Она почти прижала своё предплечье ко лбу. Это была сцена "страдающая девушка/обиженная женщина".

                     

"Он приходил ко мне в квартиру только ночевать. Почти все рождественские каникулы он либо работал, либо спал, и в итоге ещё за неделю до срока вернулся в Кембридж, чтобы работать над дипломом.  Его блестящая дипломная работа  представляет собой эпическую поэму о изменяющихся системах передачи информации и энергии"

                         

"Она воспринимала все важные для меня вещи как своих врагов, не осознавая, что на самом деле это и был тот самый "я", которого она, казалось, так ревностно жаждала."

                   

"Он хочет стать первым по-настоящему великим поэтом технологий."

                 

"Я вижу это, как видят изменения в погоде"

             

"Он считает, что  литература будучи искусством с течением времени будет становиться все более математической и технической. Он говорит, что такие слова как "коррелятивные значения" увядают."

             

"Слова  в своей исполнительной функции художественного общения ослабеют вместе с правилами их формирования. Смысл будет ясным. Она говорит "Нет"? Положим она в достаточной мере заинтересована, чтобы попытаться понять. Затем скажем, что искусству необходимо существовать в состоянии противоречия с собственными стандартами. И все эти неуклюжие  и ненужные логотипы вчерашнего дня уступят место другим -  чётким , правильным и подходящим для любого возраста. Эта поэзия, как и все организованное и понимаемое под рубрикой Жизни, является динамичной. Всё лишнее всегда существует лишь для того, чтобы однажды его пнули в зад. Сегодняшний основоположник кибернетики Норберт Винер завтра победит на дарвиновской арене"

                 

"Он сказал, что это было самое важное дело в его жизни. Как вы думаете что я при этом почувствовала?"

                       

"Это здесь и это сейчас. Следующие красоты будут и должны быть новыми. Я пригласил её посмотреть кристаллический ренессанс; круто и ровно; волокна сияющего подмигивания в эстетических матрицах под разливающимся натриевым рассветом. Нас трогает и направляет то, что можно использовать. Я чувствую надвигающийся сдвиг великой чистки, грядущую чистоту, пенящуюся на каждом углу смысла. Я чувствую надвигающиеся перемены и высвобождения как затхлый запах , обещающий вскоре летний дождь. Новый век и новое понимание красоты как диапазона, а не местоположения. Никаких больше однопредметных концепций, созерцаний,  теплого клеверного дыхания, вздымающихся сисек, истории как символа, гигантов; больше нет мужчины, прижимающего кулак ко лбу или ладонь к декольте,   понимаемого в терминах бьющейся, стучащей, разгоряченной Природы, которая сама воспринимается как окрашенная, имеющая форму, наделенная запахом,   придающая смысл добродетели. Никаких больше качеств. Никаких больше метафор. Числа Гёделя, контекстно-свободные грамматики, конечные автоматы,   корреляционные функции и спектры. Больше ничего чувственного, но причинное, действенное. Самым интимным образом.  Плазменная электроника, большие системы, оперативное усиление.  Признаться я считаю себя эстетом холода, нового, правильного, истинного и безупречного.  Разные, как  Пуассон, морфически плотные: части, форма, размеры, характер и значение которых могут распространяться, как морские водоросли саргассум, из одной структурированной связи и критерия функции.  Оды Грину, Бесселю, Лежандру, Эйгену. Да, в прошлом году были моменты, когда мне почти приходилось прикрывать глаза   перед отражением процессора: я становился для себя аксиомой, языком и правилом формирования и, казалось, светился праведным огнем как лучь белого света"

               

"Он сказал, что готов взять меня с собой. А когда я спросил его, куда, он разозлился."

               

"Я выл убеждён, что могу звенеть как провод при физике лорде Кельвине, высоко и тускло, гореть без воспламенения или трения,  сиять прохладно словно лимонная луна, соединённая с решёткой чистого смысла.  Бесперебойная передача. Но маленькая, тихая, вежливая, ароматная, аккуратно упорядоченная система новых сигналов каким-то образом выстрелила мне в голову. Словами и слезами она что-то во мне уничтожила. Я отдал ей самую сокровенную часть себя, но её автобус уехал прочь, оставив внутри неё что-то мое, словно жало пчелы. Все, чего я хочу сейчас, — это уехать подальше, истекая кровью."

                         

"Которая и не здесь ,и не там".

                 

"Нет, надо увидеть именно то, что там реально находится. Этот Мэн принципиально отличается от Бостона и Блумингтона. Невиданные ранее достопримечательности — это как бальзам на душу.   Из жаркой закрытой машины я вижу камни с прожилками стеклянного цвета, громадные гранитные глыбы, чьи кубические края  касаются неровной поверхности холмов;   склоны, уходящие от шоссе пологими синусоидальными кривыми. Небо словно художественный этюд мятного цвета. Олени выписывающие коричневые параболы по краям лесных участков".

           

"Я чувствую, что Брюс избегает меня, боясь ненароком столкнуться. Возможно в этот момент мы бы могли себе признаться, что если кто-то использует другую личность не   более чем как вместилище для своих органов, жидкостей и эмоций, если он никогда не рассматривает её чем-то большим и независимым от чувств и качеств,   которыми он склонен наделить её на расстоянии, тогда неправильно  возвращаться назад и зависеть от её чувств ради какой-либо значимой части собственного благополучия.   Брюс, почему бы просто не признать, что тебя так сильно беспокоит то, что она показала тебе свою эмоциональную жизнь с особенностями, о которых   тебе ничего неизвестно, что она просто отличается от того, во что ты мог бы превратить её для себя. Короче говоря, у неё есть своя индивидуальность, Брюс."

             

"Смотрите: недалеко от Смирны, штат Мэн я краем глаза вижу как огромная черная птица выгнулась  и выпустила удивительно красивую ягодную радугу из помёта по самому центру лобового стекла; и под дугой этого спектра с далекой высоты выкладывается и систематизируется кусок воспоминаний, как цветной отпечаток на серой, разбитой двухполосной дороге передо мной. И я вспоминаю путешествие в Прозопею, которое я совершил со своей семьей  всего два лета назад, и как она мужественно с каменным лицом выдержала неодобрение этой поздки своими родителями,  как они вдруг подружились с моей сестрой , как в самолёте мы с ней соприкасались коленями вместо того, чтобы держаться за руки , потому что моя мать сидела рядом с ней и ей было неловко. Я помню всем своим нутром нерушимую перспективу совершенно нового вида расстояний, заключенных в головокружительной новой высоте, которую мы все, казалось, достигли в самолете в этом долгом, грозящем штормом полете, до того момента, когда небо сначала стало холодным, а затем потемнело и мы почувствовали запах космоса прямо над нами. Формы целого ландшафта облаков в небе, преобретали  твердость реальности: лохматые головы буйвола; разорванные мосты; всякие пространственные формы; профили известных политиков; замысловато созданные какашки. Мы летели над  летними, напоминающими настольные игры, равнинами штатов Индиана и Огайо. Грозы над Пенсильванией звучали огромными наковальнями, которые мрачно сужались, превращаясь в дождь над областями. Но у нас имелся стальной живот самолёта. Я помню выступающее огранённое рубиновое кольцо на пальце индусской женщины, сидевшей напротив прохода, точку на ее лбу, халат настолько просторный, что казался пенящимся. Её смуглый муж, в деловом костюме, с белыми глазами, белыми зубами и невероятно аккуратно причесанными волосами."

"И вот сюда Вы однажды хотели бы "взять" девушку? И почему  именно сейчас, в тот момент когда она исчезла навсегда, она стала чем-то тем, потеря чего вызывает ощущение беспомощности и боли?"

                   

"Небольшая часть автомагистрали  I-95  уходит на север в сторону Хоултона, штат Мэн, затем поворачивает на восток, в сторону Нью-Брансуика. Я съехал с автострады в Хоултоне, заплатил дорожный тариф, и по переулку, ведущему между  компанией шкафов Хагана и клубом для ужина Артриума, выехал на местное шоссе номер 1, снова направился прямо на север  через густые сельскохозяйственные угодья, в сторону Марс-Хилла и затем Прозопея.  Солнце постепенно садится слева от меня над грядами бледно-фиолетовой земли, которые, как я узнал два года назад, окрашены молодыми растениями картофеля, коим здесь питаются. Генератор орошения воет и лязгает у дороги в нескольких милях от Марсова холма, и теперь в этом фиолетовом цвете замысловатая цепь крошечных рек течет краснея в вечернем свете. Чуть выше по дороге номер 1 я вижу написанную вручную вывеску, объявляющую о продаже колпаков для колес, военные трофеи на разбитой дороге, странные товары, выставленные длинными рядами справа от меня, мерцающие тускло-розовые пятна на заборе и стене амбарно-красного сарая, похожие на щиты армии гномов. Во всем чувствуется дух старины и время проходит медленно в своём вялом течении."

                       

"Вы замечаете, что солнце садится слева, то есть на западе, а это означает, что даже здесь Вы помните про запад, Брюс, то есть это доказывает, что Вам становится  неприятно  образующееся отсутствие субъекта на западе, у нас есть доказательство, что Вы об этом помните. Один голос не может просто заглушить другой, даже в структуре лжи, если свет должен проливаться так, как мы заявляем."

                 

"Наверное стоит упомянуть, что на пункте платы за дорогу при выходе к Хоултону, рамка с её фотографией выпала. Это случилось,  когда я опускал козырёк машины, дабы добраться до бумажки с тарифом оплаты. И рамка влилась в поток воздуха, хлынувшего из окна. Мне пришлось сползти вниз и найти её зажатой между тормозом и полом.  Дотягиваясь до неё , я выронил деньги для оплаты и каким-то образом задел ногой педаль газа. Машина двинулась вперёд и толкнула шлагбаум для остановки транспорта до оплаты проезда. Мне пришлось собрать свои деньги с пола, выйти и расплатиться у шлагбаума. Рамка к фотографии  оказалась погнутой,  засыпанной грязью с пола и крошками от крекера. Сборщик пошлины был вежлив, но строг. Сзади сигналили машины."

             

"Поездка в Мэн, в которую Брюс, его родители и  сестра пригласили меня  в позапрошлом году, была, я думаю, последним общением, когда нам было безоблачно счастливо. Во время этой поездки он показывал на что-то из окна самолета,  и рассмешил нас с его мамой. Мы соприкасались ногами, а ещё он очень нежно касался моей руки, так чтобы мама этого не видела. Живя в доме его тёти и дяди мы ходили на озеро, купались и при желании могли кататься на водных лыжах.  Иногда мы целыми днями гуляли по проселочным дорогам, пачкаясь пылью, а порой сбиваясь с пути, но всегда возвращаясь, потому как Брюс умел определять время и направление по солнцу.  Мы пили  ледяную воду из маленьких ручьев, набирая её в ладони . Однажды Брюс собирал нам чернику на обед, и его в руку ужалила пчела , а я вытащила жало, потому что у меня были длинные ногти, и положила ягоду на жало, а он засмеялся и сказал, что ему совершенно не больно. Я тогда прекрасно провела время. Было действительно весело. В то время нам с Брюсом казалось, что всё идёт своим чередом.  Мне казалось правильным быть с ним. Возможно, это был последний раз, когда я чувствовал, что когда мы оставались вместе, и я , и он были самыми настоящими. Всё случилось возле дома его дяди, на каких-то толстовках и одежде, валявшейся прямо на голой земле в ночном лесу возле картофельного поля, я дала Брюсу то, что уже никогда не смогу вернуть обратно. И я была рада, что это сделала. Хотя думаю, именно тогда чувства Брюса начали меняться. Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, его  несколько оттолкнуло именно то, что я наконец на это решилась. Что я наконец сама этого захотела, и он  это увидел.  Как будто он теперь знал, что я действительно у него есть, и это уже давало ему возможность погрузиться в себя, теперь он имел, а не просто желал.  Я думаю, ему действительно нравится желать. Это нормально. Я думаю, что всё это время ,нам надо было просто оставаться друзьями . Мы знали друг друга ещё со школы.  Мы купались в карьере, где снимали фильм. Мы вместе учились вождению и сдавали экзамены на получение водительских прав, используя одну и туже машину — именно так мы по-настоящему узнали друг друга.  Однако мы по-настоящему сблизились  только спустя долгое время, когда оба уже учились в разных институтах и виделись только на каникулах".

           
"Я въехал в Прозопею как раз в тот момент, когда солнце уже близилось к закату, и всякая сумеречная жизнь штата Мэн начинала мрачно шелестеть в колючем старом участке леса. Я был рад наконец вырваться за территорию корпораций. Мне пришлось ненадолго отклониться от пути, чтобы остановиться около продовольственного магазина и купить холодного пива Мишлоб в качестве подарка по случаю нашего приезда. Эту часть предложила и оплатила  моя мама. Мишлоб - любимая марка пива моего дядя, но он его не пьет, а лишь вдыхает. Это практически единственное, что он ещё может вдыхать. Сейчас в его пятьдесят пять лет у него эмфизема лёгких - заболевание дыхательных путей на поздней стадии. Даже нескольких шагов от стула до кухонной двери,  сердечного рукопожатия и подхватывания одной из моих лёгких сумок достаточно, чтобы он начал пыхтеть. Он тяжело откидывается на спинку стула и начинает ритмично и сосредоточенно дышать между сжатыми губами, в то время как тётя обнимает меня и издает счастливые звуки, перемежающиеся возгласами "Господи!" и "Как замечательно!", а затем в один присест уносит весь мой багаж наверх. Багажа не так много. Я держу в руках погнутую рамку с фотографией. Мой дядя вбирает порцию адреналинового спрея и продолжает пыхтеть так сильно, как только возможно, натянуто улыбаясь и отмахиваясь от моего беспокойства и своего дискомфорта. Он дует, как будто пытаясь потушить пламя — возможно, это близко к тому, что он чувствует. Он ещё больше потерял в весе, особенно в ногах; его ноги, проступающие сквозь штаны, похожи на палки, когда он сидит и дышит. Но даже худой и морщинистый, он по-прежнему остаётся жуткой, безгрудой копией моей матери: с седыми волосами, овальным лицом, высокими скулами и голубыми орехами пекан вместо глаз. Как и у моей матери, глаза эти могут быть ярко светлыми, словно у птицы, или грустными и молочными, подобно китовым; пока мой дядя пыхтит, они пусты, не сосредоточены и как будто куда-то ушли Моя тётя удивительно хорошенькая для своих шестидесяти лет женщина. Она искренне и совсем не приторно мила. Короче женщина, которую можно обвинить разве что в том, что её волосы окрашены в ненатуральный золотисто-желтый оттенок цветка сладкого янтаря.  Она разместила мои  немногие пожитки в отведённой мне спальне и спросила, не хочу ли я поужинать. Я бы сейчас съел вообще что угодно. Рядом с древней электрической плитой  со сколами белой эмали и новой коричневой посудомоечной машиной беззвучно работает  телевизор.  Мой дядя говорит, что я выгляжу так, будто вёз машину на себе, а не наоборот. Я знаю, что выгляжу неважно. Я проехал без передышки почти тридцать часов, останавливаясь только  для заправки машины. Моя рубашка хрустит от застарелого пота, между двумя передними зубами  у меня  остался клейкий кусок потемневшей яблочной кожуры, и что-то случилось с  кровеносным сосудом в одном из моих глаз  потому как я  слишком долго сосредоточенно смотрел вдаль, а ещё у меня возникла какая-то колющая боль при моргании.    Мои волосы стали жёлтыми и откровенно нуждались в шампуне. Я сказал, что устал, и присел. Моя тётя берёт хлеб из настоящей хлебницы, достает из холодильника блюдо с салатом  из тунца и начинает помешивать его деревянной ложкой. Мой дядя смотрит на пиво на кухонном столе: из под двух высоких серебристых  упаковок по шесть бутылок уже растекается яркая лужа конденсата. Он вопросительно  смотрит на тётю, которая после некоторого вздоха слегка кивает. Мой дядя мгновенно встаёт, он не инвалид; он достаёт две бутылки пива, ставит одну передо мной, вытаскивает другую и выпивает серией грубых глотков около половины содержимого вместе с пеной. Моя тётя спрашивает, хочу ли я один сандвич или два. Мой дядя говорит, что мне лучше просто съесть салат из тунца, они уже дважды пытались его осилить, и если он продержится здесь дольше, то придётся дать ему имя.  Его глаза полностью вернулись, они в нём, и он использует их, чтобы смеяться, дразнить, выражать свои мысли. Прямо как его сестра. Он смотрит на рамку с портретом Сирс рядом с моим местом за столом и спрашивает,  что там у меня. Моя тетя многозначительно смотрит на него. Я отвечаю:  кое-какие памятные вещи. Он говорит, что, похоже, у этих вещей было тяжелое путешествие. На кухне  чудесно пахнет: старым деревом, новым хлебом, чем-то густо сладким, и легким привкусом тунца.  Я слышу, как машина моей матери щёлкает , остывая на въездной дорожке перед домом.  Моя тётя кладет передо мной два толстых сандвича, отпивает  моё пиво, ещё раз тепло обнимает меня с радостью, которую она не может сдержать, а я не могу понять этих чувств, учитывая,  что я более или менее только что появился здесь,  безо всякой объяснимой причины и какого-либо предупреждения, кроме как ночного телефонного звонка два дня назад и какого-то  последующего разговора с моими родителями уже после того, как я  отправился в путь. Она говорит какой это чудесный сюрприз, что я приехал к ним в гости, и она надеется, что я пробуду здесь столько, сколько захочу, и расскажу ей, что конкретно я люблю есть, чтобы она могла всем запастись, и чувствую ли я себя счастливо и гордо, окончив такой хороший университет по такому сложному предмету, который она сроду не могла понять. Она садится.  Мы начинаем говорить о семье. Сандвичи вкусные, но пиво слегка тепловато. Мой дядя снова смотрит на упаковку из шести бутылок и лезет в карман рубашки за пакетом нюхательного табака, который он теперь использует, так как ему пришлось бросить курить. Сквозь кухонные ширмы дует прохладный, сладкий, травянистый воздух. Я уже настолько устал, что мне всё кругом нравится."