Москва на ощупь
zimaj — 06.12.2012Слепой впереди меня шёл довольно уверенно,
пытливо выстукивая маршрут своей палочкой. Я уже было обогнал его,
как вдруг понял, что путь, привычный для зрячего, будет очень
трудным для слепого паренька лет двадцати семи: покрытый буграми
гололёда асфальт, стоящие тут же, на тротуаре, машины, низкие
ветки, на которые вдвойне удручающе будет напороться незрячими
глазами…
– Давай помогу, – я взял его под локоть, и он радостно прильнул к
твёрдой опоре, хотя сначала что-то проурчал вроде «не надо, не
стоит». Мы шли, с трудом удерживаясь на ногах на узкой полоске
тротуара, впереди манила чистая сухая плитка, которую я предвкушал
как избавление от этой мучительной балансировки.
Видимо, я был так сосредоточен на том, чтобы
удержаться на ногах и не уронить своего подопечного, что не сразу
заметил, что он что-то говорит. А слепенький тем временем, будто
чувствуя себя обязанным развлекать попутчика, что-то
бормотал-бормотал быстрой, улыбающейся скороговоркой:
– Когда идёшь по гололёду, не нужно сопротивляться! Как только нога
пошла в сторону, расслабляешься, и просто весь съезжаешь на край
тротуара.
– Да тут машины ещё понаставлены…
– Да! С машинами на тротуарах совсем тяжело! – сказал он как-то
приподнято и даже радостно. – Бывает, чтобы протиснуться между
двумя, приходиться долго выстукивать, где же между ними проход!
И паренёк засмеялся тихо и радостно из-под своей мохнатой меховой
шапки.
– Больше всего люблю идти по мосту: идёшь себе прямо и прямо… Шумно
только очень, но спокойно – не заботишься, куда свернуть, куда ноги
ставить, машины не стоят поперёк... Метро люблю, особенно зимой:
люди сами несут – ухватило тебя боками и тащит, как по течению –
здорово. Эскалатор люблю, когда уже встанешь и едешь. На поручнях
резиновых люблю нащупать клеймо.
Под ногами кончился гололёд, и мы пошли спокойнее, огибая машины и
низкие ветви деревьев.
– Летом – Москва тёплая. Поручни, двери, лавочки. Шершавое тепло,
хорошее. Зимой всё холодное, обжигающее, руки постоянно зябнут, а
без рук – никак, это мои глаза.
– Тебе куда, кстати? – спросил я, дойдя до угла, где дорожки
расходились в разные стороны.
– Во вса-вса-мся переулок, – не расслышал я незнакомое
название.
– Направо? По пути…
Паренёк поправил шапку, съехавшую до самого носа, и задумчиво
сказал:
– Жаль, что Ленина я так и не увижу: он под стеклом, и лицо
потрогать нельзя! – и он снова залился тихим, счастливым смехом,
каким только смеются во сне, притянув к груди ноги, сжавшись
уязвимым комочком счастья.
Я вздохнул в ответ, а слепенький стал серьёзен и как-то спокойно, с
достоинством сказал:
– Зато я много чего другого знаю. Вот вы ещё не обедали. Не курите.
Живёте с девушкой. Не просто встречаетесь, а именно живёте – от вас
идёт её запах, но не поверхностный такой, духи и одежда, а густой
негромкий запах её волос, дыхания… А вообще, – перебил он сам себя,
– спасибо вам большое, намного легче идти и не думать о том, куда
ноги ставить!
И вправду: я только сейчас заметил, что слепой почти перестал
стукать палочкой перед собой, по привычке только контролируя
поверхность на всякий случай: поребрики, неровности, снег…
– Помогают же, наверное, прохожие?.. – я не успел договорить,
паренёк резанул:
– Последний раз – в марте, – и молча поправил шапку, опять сползшую
на лицо.
Я удивился, конечно, самому этому сроку, гигантскому с точки зрения
простого человеческого участия. Но, кроме этого, меня поразило,
насколько быстро и не раздумывая назвал мне этот срок сам паренёк:
значит, думал об этом, взвешивал, оценивал, чутко отслеживал, не
забывал, там, у себя внутри, в тёмном закрытом мирке, в котором по
Москве – огромному городу, кишащему людьми – перебираешься один,
молча, на ощупь…
– А вот я и пришёл! – паренёк потянулся в сторону и, тронув
проверочно руками, нажал кнопку звонка на решётчатых воротах. Во
дворе, на домике виднелась какая-то табличка общества слепых.
– Спасибо вам большое! – он снова поправил шапку, улыбнувшись
нарочито пошире.
– Да не за что, господи… Давай… – попрощался я дурацким словом и
пошёл по хрустящей крошке дальше по переулку, туда, где маленький
приземистый таджик с равнодушной яростью долбил лёд.
|
</> |